— Они стоят как минимум два миллиона долларов. — Откуда ты знаешь, что у него были все эти картины? — Я помог ему их получить. Вот откуда. Я знаю, сколько они стоят, потому что именно я брал его деньги и передавал их продавцам. «Мужчина с трубкой» Жана Метценже[42]. Обгорелый Матисс, который был украден из Кюнстхала[43]. И куча других. — Тебя арестовали за это? За продажу краденых картин? — Нет. За уклонение от уплаты налогов и мошенничество со страховкой. Еще один испорченный белый мужчина. — Вау, ты многое умеешь, да? Филип уязвлен насмешкой. Еще один чувствительный белый мужчина. — Зачем этому парню… Она замолкает, пытаясь вспомнить имя. — Честер Монтгомери. — Да, Честер Монтгомери — звучит как имя чувака, который изобрел хаки[44]. Или генерального директора «Нью Бэланс». Филип не понял ее шутки. — Этому Честеру… зачем ему покупать кучу нелегальных картин? Он не сможет никому о них рассказать или повесить в своем доме, раз они украдены, правильно? — Честер получал больше денег, чем мог отмыть. Долгое время ему приходилось прятать излишки. Но он хотел купить на них что-то. А что можно купить на грязные деньги? Оказывается, можно купить грязные произведения искусства. — Майк сказал, что этого парня, Честера Монтгомери, убили, верно? — Ага. — Так разве не понятно, что тот, кто его пришил, взял и картины? — Полиции не хватило улик, чтобы арестовать человека, который, по их мнению, это сделал. Но вроде как тот человек из Пенсильвании убил Честера за то, что Честер убил его брата. Это была месть, а не ограбление. Тиф смотрит на него, не находя слов. — Если бы человек, убивший Честера, сделал это из-за денег, он взял бы картины, висящие в его доме, или шестизначные суммы наличными из его сейфа. Но он этого не сделал. Убийца не был грабителем. Просто убийцей. Тиф отвлекает плачущий старик двумя телефонами дальше. Она заставляет себя повернуться обратно к Филипу. — Почему ты мне все это рассказываешь? — Я согласен на фингалы хоть каждый день вместо того, чем они еще угрожают. Мне нужна помощь Майка. — Да ладно, чувак, не держи меня за дурочку. Ты готов отдать нам все эти картины? — Чтобы выжить? Да. К тому же я могу не выйти в течение года. А картин там может уже не оказаться, когда выйду. Я предпочел бы получить десять процентов от чего-то, чем сто процентов от ничего. — Десять процентов? — Ну да. Майк тебе не сказал? Я прошу вас отдать мне десять процентов от той суммы, за которую вы продадите картины. — Мой детектор лжи пищит: «вранье». Только не могу понять, на хрена ты выдумал такую причудливую историю… — Я не выдумываю. — Могу предположить, что выдумал ради получения защиты. Филип наклоняется к стеклу и понижает голос. — Если я вру и Майк об этом узнает, то он не только не защитит меня, он сделает так, чтобы меня убили. Я не выдумываю. Тиф посмеивается над мыслью, что Майк способен сделать так, чтобы кого-то убили. Хотя он сам чуть не убил того парня на митинге — та чертова стеклянная бутылка «Севен-Ап» подняла обвинение на уровень нападения со смертельным оружием. — Уверена, что готова упустить шанс найти миллионы долларов? — Пытаешься поймать меня на слабо, придурок? Филип чешет неподбитый глаз, но не отвечает. — Честно говоря, я не особо заинтригована, — говорит она. — Хотя ладно, подумаю. * * * Два дня Тифони об этом не думала, а на третий собирается вести Гэри в детский сад. Когда она открывает дверь квартиры, Говард, сотрудник управляющей компании, делает шаг назад. Он приклеивал к ее двери конверт. Говард быстро оправляется от испуга и раздвигает губы в клоунской улыбке. — Что, завтра опять отключаешь воду? — Она бегло просматривает письмо. — О нет. Вы уже поднимали арендную плату в начале года. Нельзя делать это дважды за год. — Нет такого правила. — Есть. Я читала в интернете. — Это касается, только организаций, у которых арендную плату контролирует государство. При условии, что уведомляем жильцов за шестьдесят дней, нам разрешено повышать арендную плату, когда хотим и на сколько хотим. Но мы этим не пользуемся. Нам же не нужно, чтобы все жильцы съехали. — Ты ведь знаешь, я не могу столько платить, так что не говори мне тут, что не пытаешься выгнать меня с сыном на хрен. Пытаешься. — Мы просто поддерживаем арендную плату на рыночном уровне. Так же как и заправки, продающие бензин. — Нет, это как сравнивать яблоки и апельсиновый сок. — Я люблю яблочный сок и апельсиновый сок, — говорит Гэри. — Почему не делают банановый сок? Говард улыбается Гэри, затем подмигивает Тиф. — Любые проблемы решаются. — Сами по себе? Не-а, когда ты черный, благостное отношение к жизни не решает твои проблемы, оно их вызывает. — Хочешь, мы с тобой сядем и обсудим? — Нет. Я не хочу обсуждать ничего, кроме того, что ты не поднимешь аренду. А сейчас мне пора на работу, чтобы наскрести денег на текущую арендную плату. У меня нет времени вести с тобой беседы, чтобы ты чувствовал себя менее виноватым. — Прости. Вот новая стоимость аренды. Начнется через шестьдесят дней. Мы пересчитаем оплату за март. Арендная плата Тиф за квартиру с двумя спальнями выросла с 1230 до 1950 долларов за год. Она видит своих новых соседей — белого хипстера и его нестареющую азиатскую подругу, которые возвращаются домой, наверное, с обеда, где им, вероятно, подавали имбирный чай для йогов и органические гречневые оладьи. Она показывает им лист бумаги и говорит: — Вот спасибо вам за это! * * * Тиф счищает с персидского ковра собачье дерьмо и собачью рвоту. Трудно отличить одно от другого. Тиф заменяет женщину, которая подхватила желудочный грипп. Она рада этой работе, даже при том, что остальным в бригаде она не по нраву. Всю дорогу до Брентвуда они болтали между собой по-испански. Королева брентвудского дворца входит в гостиную, держа в руках коврик для йоги, кофе со льдом и сумочку, которая стоит больше, чем Тиф зарабатывает за месяц. — А где Валентина? — Не знаю. Я заменяю. Я Тифони. — Привет, Тифони. В этой комнате нужно быть осторожной. — Хорошо. — Я серьезно. Вы уже в двух футах от этой стены.