– У Гарифы был маленький брат, малыш совсем. Причем он родился больным, ну, дурачком. И за ним приглядывала ее бабка. И недосмотрела, и Гарифа тоже. Братик свалился в выгребную яму, в туалет. – В выгребную яму? – переспросил Гектор. – Они его обыскались, а он в дерьме в яме пищал, потом заплакал. И его спас тот парень – он мимо их участка на мотоцикле проезжал. И вмешался. Как герой. Достал мелкого из говна. – Зарецкий поднял брови. – Гарифа разве вам про тот знаменитый случай не сказала? – Мы кратко с ней общались, она не успела, – ответил Гектор. – Ну, деревня – Чурилов! Обвалившиеся колодцы, выгребные ямы… – Да уж, не Москва. – Зарецкий покосился на него насмешливо. – С того дня герой-спаситель вроде как к Гарифе проникся чувствами… Пожалел, наверное, и ее, и малыша. Аглая уверяла, что они даже переспали. Из-за чего Полина-то взбесилась? Что ее поклонник прежний в другую сторону стал смотреть. Раньше-то он ей на фиг не нужен был особо, потому что не спонсор, денег не имел, молодой… А как к Гарифе отвалил, она в ярость впала. – Теперь давай все же вернемся опять к тому вечеру, – попросил Гектор. – Еще раз – что ты конкретно помнишь? – Ох, сейчас… – Тромбонист Зарецкий закрыл глаза, сосредоточился. – Приехал в Пузановку на автобусе вечером, наверное, около восьми. В сумерках уже. Мы же так договорились с Аглаей. Желтый рейсовый автобус. Вышел на остановке. Потащился вверх по дороге на холм, по улице. Я никого не встретил. Да там никого и не было никогда. И шум стройки не слышал. Увидел в кустах у их строящегося коттеджа… – Что ты увидел? – Велосипеды Аглаи и Полины. Я их окликнул – решил, что они на участке за домом – оттуда вид на луг и на сцену, где к ночному концерту рокеры начали народ разогревать. Да, я еще слышал далекую музыку! С луга она доносилась. – Ты подошел к старому дому и заглянул в низкое окно террасы. Забор на участке отсутствовал. – Гектор снова предлагал ему «нить Ариадны». – Нет. Я этого не помню. Я вдруг увидел языки пламени и дым. И почувствовал гарь. И поспешил изо всех сил к колодцу за водой. Катя прикинула в уме: Зарецкий говорит, что приехал на автобусе в Пузановку около восьми вечера. И наверняка тогда полицейские проверяли автобусное расписание. А уже в начале девятого согласно рапорту в деле в полицию и пожарную службу позвонил Иван Мосин и сообщил о пожаре. – Возможно, в восемь часов в Пузановке находился один человек, – объявила она Зарецкому. – Еще раз, Женя, пожалуйста, вернитесь к моменту, когда вы очутились на автобусной остановке и начали подниматься на холм. Может, все же кого-то вы видели? Или машину проезжающую? – Я никого не видел. – Зарецкий наморщил лоб. – А кто тот человек? – Командировочный – некто Мосин. Из МЧС. Зарецкий пожал узкими плечами, кутаясь в больничное одеяло. – Пожарный. Иван Мосин. Любовник другой подруги Полины – фельдшера по имени Лариса. Его девушки звали дядя Ваня. – Дядя Ваня? – Тромбонист Зарецкий поднял брови. – А, был такой… Точно. Он даже на Змеиный луг на арт-фестиваль заявлялся – потусить с молодняком. Но он совсем старый был тогда для нас, лет сорока… А приятельница Полины… полная такая, Аглая называла ее «толстуха Ларочка». Но я… нет, я их смутно помню. Лишь имена. Не лица. – Пожарного дядю Ваню вместе с его женой зверски убили в Кашине в ночь, когда ты появился со всеми своими внезапными откровениями, Женя, – многозначительно объявил Гектор. – А он ведь в чуриловском убийстве ведущий свидетель, как, собственно, и ты. – Вы что хотите сказать? – Тромбонист Зарецкий нахмурился. – Я не совсем врубаюсь… Он внезапно осекся, глядя за спину Гектора, на дверь ординаторской. На пороге стоял подполковник Александр Веригин собственной персоной – в форме. И даже при оружии – на ремне его полицейских брюк – кобура. Как и когда он появился, они даже не слышали, так тихо Веригин вошел – ни дверь, ни половица не скрипнули. – Александр Павлович. – Катя встала со стула. – Очень хорошо, что вы здесь… Мы планировали заехать в УВД, хотя уже довольно поздно, однако… Нам стали известны некоторые новые обстоятельства по Мосину, бывшему пожарному… – Вы, из пресс-службы, помолчите, – оборвал ее Александр Веригин. – С вами я потом буду отдельно разбираться и с вашим шефом пресс-центра, и не здесь, а в главке – что вы вообще себе, борзописцы, возомнили? Борщов, у меня к тебе вопрос. Гектор медленно поднялся. – Да? Слушаю. – На каком основании ты постоянно вмешиваешься в процесс расследования уголовного дела? – Из чистого интереса. Любопытно мне, по какой причине зарубили топором мясника, бывшего пожарного, а его жене, вашей сотруднице, череп раскололи и лицо изуродовали как раз в ту ночь, когда приезжий джазмен после грозового разряда в шоке вспомнил вдруг прилюдно при многих свидетелях обстоятельства давнего зверского убийства двух девушек – сестер Крайновых в соседнем Чурилове. Убийства, где тоже фигурировал топор и где ваш Мосин проходил главным очевидцем. – Мне чуриловские коллеги позвонили, сообщили, что ты в городе сегодня побывал. И кстати, спросили они меня, кто ты такой и кем уполномочен. – Александр Веригин повысил голос. – А, ясно. Моментально заложили нас, Катя, чуриловцы. – Гектор обернулся к Кате. Тон диалога и вся сгустившаяся наэлектризованная атмосфера в ординаторской ей крайне не понравились. – Дед-опер пьяненький, кому-то трезвонил, как мы распрощались. Настучал майору Арефьеву. А тот, подполковник, тебе новости слил, да? – Он обратился снова к Веригину. – Мы соседи. У нас регулярный обмен оперативной информацией, – отрезал Веригин. – Коллега поинтересовался, а крутой-то кто такой? Полковник? А я ответил, он никто теперь, полный ноль. Полковник Борщов – некогда знаменитый, легендарный. Слава вперед тебя летит, да? – Веригин сделал шаг к Гектору. – Но позвонил я сам кое-кому, и что же я услышал от информированных людей? Полковника Гектора Борщова, оказывается, отовсюду поперли! Грозный тайный шестьдесят шестой отдел на Лубянке, где он когда-то подвизался, с его подачи прекратил существование. Ты, Борщов, оттуда ушел не просто со скандалом, ты кому-то даже и морду набил. Отдел сразу ликвидировали, все там разбежались, как тараканы от света. А ты не угодил под суд, вышел сухим из воды, тебя, полковник, даже взяли советником – консультировать больших правительственных бонз. Но из советников тебя ведь тоже выперли, да? Видимо, твои комментарии не укладываются в нынешний мейнстрим. Ты сейчас вроде как на лечении и реабилитации после госпиталя. И тебя не трогают лишь потому, что помнят твои прежние боевые заслуги и твои ордена. И жалеют твоего отца – генерал-полковника, неудачника Чеченской кампании, спятившего много лет назад. И ты – изгнанный, уволенный – являешься сюда ко мне в район и начинаешь самовольно вмешиваться в дела, которые тебя никак не касаются. – Ты меня обличать сюда заявился на ночь глядя или что-то мне запрещать вознамерился? – Гектор лучезарно-светло улыбнулся Веригину. – Давай попробуй – запрети мне интересоваться тем, что здесь у вас творится. – Уезжай по-хорошему. Я тебя предупредил. – А то что? Пушку достанешь? – Гектор еще светлее улыбнулся оппоненту и сунул руки в карманы брюк. – Как в Магадане, когда прибежал с берданкой вытаскивать из койки олигарха свою бывшую? И тебя тоже поперли из УВД Магадана? Видишь, и я о тебе кое-что знаю, подполковник. Невзрачное лицо Веригина покраснело. – Заткнись, – процедил он. – А то что? Ну давай, доставай пушку. – Гектор указал глазами на кобуру на поясе Веригина, словно искушая. – У меня ствола нет. У тебя фора. Рискнешь? Тромбонист Зарецкий внезапно громко чихнул и зажал рот рукой, подавляя кашель, он тревожно переводил взгляд с Веригина на Гектора. Катя тоже испугалась – слишком хорошо ей знакома светлая вызывающая улыбка Гектора, его нарочито расслабленная поза – нога согнута в колене, руки засунуты глубоко в карманы. То, что за всей обманчивой расслабленностью последует, она видела прежде – Маг Цзал, тибетское искусство боя со многими вооруженными противниками. Когда от ударов Гектора кости его врагов ломались как спички. Однако Веригина, некогда в одиночку ликвидировавшего страшного маньяка Кокосова-Кувалду, тоже нельзя недооценивать. И он местный начальник УВД. Он и сам не робкого десятка, и он может вызвать подчиненных в таком количестве, что они толпой справятся с Гектором, бросят в камеру, а у нее при обыске отберут ампулы, шприцы на долгую проверку – не наркотики ли? – Перестаньте, успокойтесь оба! Прекратите! – Она встала между ними. – Не сходите с ума! Гектор бережно попытался оттереть ее плечом с пути, но она уперлась и сама подалась назад, отпихивая его подальше от багрового разозленного Веригина, вооруженного табельным пистолетом. – Вам лучше тоже заткнуться! – грубо бросил ей Веригин. – Забирайте своего наглого бойфренда и вон из моего района! Чтобы ноги вашей здесь… – Ты как с ней разговариваешь? Что себе позволяешь? – Выражение лица Гектора изменилось, словно его улыбку стерли с губ. – Я тебе дам урок вежливости. – Гек! Гек!! Перестаньте! – уже надрывалась Катя, потому что она в тот миг реально струсила, представляя себе катастрофические последствия их разборки. – Здесь же больница! – Выйдем, – кивнул Гектор Веригину. – Не бойся, я в коридоре на тебя не накинусь. У тебя по-прежнему фора. И ствол. – Гек, не надо! Оставьте его в покое! – Катя вцепилась в Гектора и потащила его к выходу из ординаторской. – Он закон знает. Он не станет в вас, безоружного, стрелять. Он вызовет из УВД подмогу. Пожалуйста, давайте уедем! Я вас прошу! – Вот-вот, скатертью дорога, и чтобы больше в Кашине я вас обоих не видел. – Веригин тоже несколько сбавил тон и посторонился, отошел к банкетке, на которой сидел Зарецкий. Видимо, он вспомнил печальные последствия для служебной карьеры своей магаданской потасовки. Катя, собрав все свои малые силы, вытолкнула верзилу Гектора в больничный коридор. Услышала, как за их спиной Веригин обратился к тромбонисту: – Зарецкий, ваша машина на ходу. Мы ее проверили. Мотор молния не повредила. А колесо мои сотрудники вам поменяли, запаску нашли в багажнике. – Ох, спасибо вам большое, – прошелестел тромбонист. – В благодарность сейчас сообщите мне все, что рассказали этим самозванцам. – И Веригин с грохотом захлопнул дверь ординаторской. В «Гелендвагене» Гектор плюхнулся за руль, затем вытащил из армейского баула бутылку минеральной воды, распахнул дверь и умылся минералкой, остаток вылил себе на голову, на затылок. Тряхнул мокрыми каштановыми волосами. – Катя, есть моменты, когда вам не стоит вмешиваться, нервы себе портить, – произнес он. – У меня все было под полным контролем. – Кроме одной вещи – их в УВД черт знает сколько, а вы один! – Катя не могла успокоиться. – Они бы из Чурилова подмогу вызвали и вас победили бы числом, а не уменьем. И отобрали бы лекарства и шприцы! – Да плевать мне на уколы. Он вас оскорбил. – Пресс-службу постоянно ругают и гонят в шею. Велят, грозят – убирайтесь вон, никакой информации, ничего вам не дадим. Журналистов, даже ведомственных, в полиции чуть ли не за врагов порой принимают. Я привыкла, Гек, – и к отторжению, и к грубостям. Темная часть работы криминального обозревателя. – Так было до меня, – отрезал Гектор и глянул на Катю. – А теперь изменилось. Мы же вместе. И я никому не позволю вас, Катя… – Ну, сломали бы вы ему ногу ударом своим знаменитым или челюсть бы выбили! Подвинуло бы ристалище нас в поиске разгадок чуриловских и кашинских тайн? В расследовании убийств – старого и нового? И самое важное – в вашем лечении? Головой своей буйной подумайте. Трезво рассудите, а не гладиаторствуйте … – Я должен вас защитить. – Он наклонился к ее плечу и зарылся мокрым лицом в ее волосы. Его тело обдало Катю жаром сквозь белую рубашку. – Да вы весь горите. – Катя сжала его запястье и ощутила, как бешено бьется его пульс. – Ох, у вас же температура! – Я в норме. – Он оторвался от Кати и завел мотор внедорожника. – Когда со стариком-опером в Чурилове беседовали, меня немного знобило. А сейчас ничего. Только жарко, душно что-то. Не берите в голову, Катенька. Я вот о чем подумал… Почему он так вдруг на нас окрысился? – Веригин? – Катя уже переживала не о разборке в больнице. А о том, о чем предупреждал ее врач в клинике – побочные эффекты от сильных препаратов – высокая температура. Она прикидывала в уме, что предпринять. Возвращаться им сейчас в Москву в такую даль или же… – Он как с цепи сорвался, – объявил Гектор. – Ему позвонили чуриловцы и все выложили – что мы интересуемся старым двойным убийством и связываем его с убийством Мосиных. Что мы начали копать, встречаться с фигурантами. А в местной больнице у него явно кто-то свой, кто тоже наушничает, докладывает. Настучал, что мы после Чурилова снова махнули к Зарецкому. И Веригин пошел с нами на открытый конфликт. Решил выгнать нас из Кашина. Глава 18 Кентавр – Хотя здешний Эй, начааальник! мог всполошиться и по какой-то иной причине, не связанной с убийством мясника-пожарного и его жены, – продолжил Гектор после паузы. – Ясно одно: он не желает, чтобы чужие совались в его район и ворошили здешний муравейник. Веригин мечтает заполучить должность начальника УВД. Его кандидатура пока на рассмотрении в главке. Для него любое ЧП сейчас фатально, любая дрянь, что может всплыть. Тем более если главковский криминальный обозреватель это опубликует в интернет-медиа. Но он нахал! Я его за сегодняшнее не прощу. Катя, а что вообще говорят в главке про Кашин, покойного Варданяна и нынешнего истерика ИО? – Насколько я слышала, когда мы некролог по Варданяну готовили, на похоронах наши судачили: Кашин всегда был на хорошем счету, в первой пятерке по раскрываемости и по предупреждению преступности. Варданяна на совещаниях всегда хвалили. Веригин в Кашине работает недавно. Я лишь о его прошлом знаю, Гек, я вам уже рассказывала. Веригина как подчиненного Варданяна прежде даже не упоминали никогда. Варданян все на себе фокусировал – и премии, и финансирование, и внимание начальства. Однако его главк жестко проверял – об этом я тоже вам уже говорила, – потому что он назначенец министерства. – Катя вещала спокойно, но все с большей тревогой глядела на Гектора. У того до сих пор «шерсть дыбом» после столкновения в ординаторской. И Веригину он не спустит наезда на нее, Катю.