Босс, снова застонав, произнес: – А что ты думаешь об этой Лиге Леонардо? Я презрительно скривилась. – ЛЛ, как принято говорить в профессиональных кругах, к которым мы с вами принадлежим? Если вы хотите знать мое мнение, то все это – чушь собачья! Конечно, на сегодняшний аукцион Леонардо, приуроченный к отмечавшейся не так давно пятисотлетней годовщине кончины великого мастера, съедутся все профессионалы в области леонардологии, ну, или те, кто таковым себя мнит, но, в отличие от нас с вами, ими не являются… Лесть, даже грубая, лучшее оружие – причем в первую очередь в отношении мужчин. Мужчин не первой молодости, крайне богатых и малообразованных. То есть таких, как мой босс. – Однако все эти толстосумы стараются обойти друг друга и ненавидят конкуренцию, будучи готовыми убить за обладание тем или иным артефактом. Причем убить далеко не в переносном смысле. Но я не могу представить, что где-то на свете существует некая Лига Леонардо, эта самая ЛЛ, глубоко законспирированное, тайное общество, которое ведет охоту за потерянными шедеврами творца «Моны Лизы». Тайное общество, к тому же сеющее смерть, вероятно, пользующееся услугами крайне ловкого и абсолютно безжалостного наемного убийцы, может появиться на страницах очередного бестселлера Дэна Брауна, однако в жизни таких нет! – Ну, и я тоже так думаю… – ответил слабым голосом босс. Я не стала говорить ему, что хоть и скептически относилась к этим обрывочным слухам и темным сплетням, курсировавшим в определенных, далеко не самых легальных, кругах художественного сообщества, о существовании этой самой Лиги Леонардо, я не исключала того, что эта самая ЛЛ все же не являлась выдумкой, страшилкой или удачным маркетинговым ходом. Потому что могла вполне допустить: где-то на самом деле имелись люди, основавшие подпольную организацию, целью которой были поиски пропавших шедевров Леонардо. Организацию, которая была готова идти по трупам. Впрочем, кто бы не прошелся по ним, имей он возможность заполучить картину руки мастера? Я посмотрела на стенавшего босса. Ну, или она – ведь охотницей вполне могла быть и женщина. Например, я сама. Что бы я сделала, заполучив неизвестную работу Леонардо? Думаю, работать на Воротыйло я бы перестала. – Значит, выйти на них тебе не удалось? – спросил босс, и я ответила: – Юрий Дмитриевич, это же фантом, призрак, более того, выдумка. Даже если что-то и существует, то это клуб выживших из ума, трясущихся стариков, которые вообразили себя последователями Индианы Джонса. – Так эта Лига Леонардо существует или нет? – раздался воркующий голос, и я вздрогнула. Не столь уж от многих вещей я вздрагивала. В салоне, держа на руках свою ужасную собаченцию, стояла Кариночка. И адресовала мне по сути своей не такой уж праздный вопрос. Для минусового уровня ее интеллекта вопрос весьма небывалый. – Не лучше ли вам держать псину подальше от Юрия Дмитриевича? – ответила я ей с ледяной вежливостью, а Кариночка, поглаживая свою тезку, продолжила: – Не уходи от ответа, Мона! Ты сама себе противоречишь: или эта ЛЛ – выдумка, или она все же существует. Ты просто морочишь пупсику голову. Ведь так, пупсик? Скоро как шестидесятилетний пупсик с видом мученика (впрочем, действительно мученика: все же его только что тяпнула за большой палец правой ноги собаченция, примостившаяся на руках хозяйки) что-то промямлил, и Кариночка (двуногая!), положив другую Кариночку (четвероногую) на кресло, плюхнулась на диван, составляя компанию моему боссу. – Как чувствует себя мой пупсик? Ах, ему больно? Ну, давай я тебе на пальчик подую… Мне пришлось оставить Воротыйло с обеими Кариночками в салоне – мое присутствие там было явно излишне. Все же в определенных сферах я не могла составить конкуренцию четвертой супруге Юрия Дмитриевича. Да и не хотела. * * * …К началу аукциона мы все же опоздали: Кариночка (двуногая!), несмотря на то что мы и так выехали слишком поздно, изъявила желание полакомиться особыми леденцами в особой дорогущей кондитерской лавке, о которой прочитала в Инстаграме какой-то своей интернет-кумирши. Пришлось заезжать за разноцветными камешками куда-то аж за Люксембургский сад, чтобы потом, с трудом продираясь сквозь сумасшедшее парижское движение, отправиться в фешенебельный столичный пригород Венсен, где в одном из тамошних роскошных дворцов, который служил теперь конгресс-центром, и проходил аукцион. Когда мы входили в зал – босс, обе Кариночки и я, – как раз выносили очередной лот, некую железяку, собранную в восемнадцатом веке по чертежам Леонардо. Мы хоть и припозднились, причем солидно, но наш, самый сенсационный, лот был поставлен на самый конец аукциона. Железяки, тем более к Леонардо имевшие отношение весьма туманное, ни меня, ни моего босса, который уже получил от Кариночки, попробовавшей два леденца и скривившей личико, кулек со сладостями, который он активно опустошал, не интересовали. Усевшись сбоку, я, словно рассеянно, бросила взор по сторонам. Ну да, так и есть: несколько знакомых лиц вечных завсегдатаев подобных аукционов – пожилая немка, среднего возраста американец, парочка вездесущих китайцев. Ну, и, конечно, месье Шахрияр. Этот импозантный, явно не первой молодости господин с черными, как вороново крыло, длинными, зачесанными назад волосами и черной же, в завитушках, ассирийской бородой, наряженный как истинный франт (некое подобие камзола, трость, кожаные ярко-желтые туфли со вздернутыми вверх носами), был нашим главным конкурентом – одним из наиболее авторитетных приватных специалистов по Леонардо и обладателем потрясающей коллекции артефактов эпохи Возрождения. И, как потомок крайне богатой персидской аристократической семьи, переселившейся во Францию еще в далекие времена правления шаха, – очень, очень, просто очень состоятельным субъектом. Месье Шахрияр, завидев меня (встречаясь со мной на светских раутах, он неизменно делал мне комплименты на своем безупречном французском), склонил голову, а в уголках его тонких, сладострастно изогнутых губ сверкнула ухмылка. Мой босс, кинув в рот изумрудно-зеленый леденец, с хрустом его разгрыз и проигнорировал перса, которого активно не любил. В этот момент раздался третий удар молоточка и сакраментальное «Продано!», что привело к пароксизму беспричинного лая у Кариночки (конечно, четвероногой). Когда псину удалось наконец успокоить, и обе Кариночки – что двуногая, что четвероногая, – заполучив столь необходимую им порцию всеобщего внимания, наконец затихли, объявили тот лот, ради которого мы, собственно, и прибыли в Париж. И не мы одни. Я заметила, как вцепился в набалдашник своей трости месье Шахрияр, да и прочие леонардофилы заерзали на своих стульях. Мой босс шумно вздохнул, втягивая мощным носом воздух и грызя янтарно-желтый леденец из полупустого фирменного кулечка, а Кариночка (четвероногая!) громко тявкнула. Только я одна, похоже, сохраняла спокойствие. Но это только внешне. Дело в том, что я – и такое бывает крайне редко – уже нашла покупателя на трехстраничный кодекс Леонардо, который мой босс намеревался сегодня приобрести, а я в скором будущем, заменив его на искусную подделку, переправить тому, кто так жаждал заполучить его. Этот человек сегодня не находился в этом зале, ему и не требовалось: он знал, что скоро станет обладателем этого раритета и будет наслаждаться им в полном одиночестве. Оставалось за малым: убедить босса купить три листа кодекса (что я уже успешно сделала, заверив его, что это станет венцом коллекции его личного музея), а также проследить за тем, чтобы лот достался нам. Это было проще простого. * * * – Дамы и господа, кто предложит сто тысяч евро? Как обычно, первым в игру включился средних лет американец, кажется, какой-то ужасно богатый банкир, один из тех, кто, устроив мировой экономический кризис и заработав на этом чертову уйму денег, ушел на покой и теперь предавался тому, что тратил неправедно нажитые миллионы или даже, кто знает, миллиарды. Потом подключились оба китайца – в искусстве Возрождения они ничего не смыслили, однако упорно скупали те или иные шедевры, впрочем, по моему скромному мнению, второразрядные. Наконец (цена к этому времени дошла уже до шестисот тысяч) подала знак всегда одетая во что-то поношенное немка – старушке было уже под девяносто, ее возили в инвалидной коляске, однако, мажоритарная наследница одного из автомобильных гигантов, она с типично тевтонским упорством все увеличивала цену. – Девятьсот тысяч, дамы и господа! – прожурчал голос аукционера. – Желает ли кто-то предложить миллион за кодекс самого Леонардо? Итак, девятьсот тысяч – раз, девятьсот тысяч – два… Игра мне была знакома: главное – не входить в гонку слишком рано. Те, кому суждено заполучить лот, всегда выжидают. – Девятьсот тысяч… – провозгласил аукционер, выдержав паузу и уже занеся молоточек, желая обрушить его вниз. И прекрасно понимая, что гонка только начинается. – Миллион евро! – раздалась заветная цифра. По залу, в котором сидели далеко не самые бедные люди, прошел ропот, а некоторые стали оборачиваться, желая узнать, кто же сделал очередную ставку, тем самым преодолев психологический барьер. Но далеко не финансовый. – Благодарю вас, месье Шахрияр, – произнес аукционер, обращаясь к нашему основному конкуренту, а тот, только поглаживая бороду цепкой рукой, на одном из пальцев которой сверкнул огромный рубин, в ответ тонко улыбнулся. И взглянул в нашу сторону. Потому что правильно полагал – теперь борьба вошла в решающую стадию. – Миллион евро раз… – завел знакомую песнь аукционер, и мой босс, вынув из кулька сапфирово-синий леденец, еле заметно поджал губы, что было для меня сигналом, вяло шевельнул табличкой с номером и произнес на весь зал на отличном английском: – Два миллиона евро, месье! Стоит ли говорить, что головами на этот раз закрутили не только мелкие сошки, пусть и из разряда толстосумов, но и наши конкуренты. Немка, прошипев что-то своим помощникам, явно потеряла к торгам интерес: являясь одной из самых богатых дам Европы, она была весьма прижимиста. Китайцы, переглянувшись, разом сникли. А вот американец, вскинув табличку, заявил: – Два миллиона сто тысяч! Оценочная цена кодекса Леонардо составляла миллион триста тысяч евро. Теперь же она быстро удвоилась, потому как месье Шахрияр подал голос, на редкость тонкий и манерный: – Два шестьсот!