Она кивнула в сторону своей свиты – пестрой, шумной, эксцентричной. – И ты довольна тем, что имеешь? – спросила Гертруда. Лиза подумала о том, что у нее, собственно, имеется все, что ей требовалось: отец, ставший чудным дедом, дочка, любимица двух теток, пусть и не родных, даже вечный ухажер Сергей Апполинарьевич, не терявший надежды сделать четвертое предложение руки и сердца и получить согласие. И «Мона Лиза» – ее «Мона Лиза»! – Вы тоже смотрели на итальянскую синьору? – произнесла Гертруда. – Я не большая любительница всех этих древних вещей, по мне – будущее за ними и их работами… Она кивнула на свою свиту. – Не всех, конечно, но некоторых – точно. Среди них ведь тоже имеются современные леонардо. Повторюсь, я не любительница и не эксперт по Ренессансу, но сдается мне, что итальянская синьора выглядит после возвращения как-то иначе… Сердце у Лизы провалилось куда-то в тартарары. Как может быть, что Гертруда, экспертом в живописи не являвшаяся, заметила, что в Лувре теперь висит подделка? О чем она не подозревала, так это о том, что беседует с той, которая эту подделку и сотворила. Или подозревает – для этого и завела весь этот разговор? Лиза молчала, и Гертруда со смехом продолжила: – Думаю, просто итальянский отпуск пошел синьоре на пользу! Еще бы, ведь она без малого четыре столетия провела взаперти! Она рассмеялась, улыбнулась и Лиза. Так это была обыкновенная шутка и невинное замечание – или все же намек? – Значит, у тебя все в порядке, крошка? – спросила на прощание Гертруда, и Лиза просто ответила: – Думаю, что да! Нет, она не думала, а знала. – Это хорошо, это очень хорошо. Но разреши дать тебе совет – когда считаешь, что ты на вершине счастья, начинается стремительное падение. Так что будь осторожна! И удалилась вместе со свитой, оставив Лизу в недоумении: это было предупреждение и своего рода сигнал, что Гертруда в курсе роли Лизы в афере с похищением? И, более того, в отношении того, что в Лувре висит ее копия? * * * Год 1914-й, начавшийся с триумфального возвращения Великой Итальянки в Лувр, принес много перемен. Первая половина была фантастична: у Лизы появились новые клиенты, причем весьма состоятельные. Вторая же ужасна: после начала войны почти все они отменили заказы. Лиза в течение долгих недель долго думала над словами Гертруды. Она была счастлива и не скрывала, что наслаждается жизнью. Если бы только не проблема с «Моной Лизой». Лиза знала, что не имеет права держать подлинник у себя – но, словно околдованная им, не могла вернуть. Да если и вернуть, то куда – в Лувр? Но не исключено, его эксперт в курсе, что в отдельном зале у них висит подделка, так зачем тогда возвращать? Да и «Мона Лиза» так хорошо вписалась в интерьер детской Клодетт, что не хотелось ничего предпринимать. Все были уверены, что это копия, нарисованная самой Лизой, и никто и не догадывался: на самом деле копия висит в Лувре, а также в обиталище безымянного коллекционера, потиравшего руки и не сомневавшегося, что теперь-то его приобретение в абсолютной безопасности. Никто не догадывался? Лиза склонялась все же вернуть «Мону Лизу» в Лувр – пусть тогда и разбираются, что к чему. Не исключено, что будет полицейское расследование и выйдут на нее. Но, вероятнее всего, никакого расследования, которое только может выставить Лувр, да и весь французский аппарат, в дурном свете, не будет, и эксперты музея, установив, что кто-то вернул им подлинник, просто вывесят его в зале, изъяв копию – и никто ничего не заметит. Никто не заметит? Лиза приняла решение, что так и сделает, и сделала бы, если бы во время предрождественской, уже военной, суеты на столкнулась в лавке на Елисейских Полях с Юрбеном. * * * …Тот сам окликнул ее, и когда Лиза, сначала не узнав его (он переменился – глубокий красный шрам пересекал его щеку, а вместо зализанных черных волос остался только голый череп), повернулась и поняла, с кем имеет дело, то инстинктивно загородила собой Клодетт, которая, увлеченно грызя большой рубиново-красный леденец, казалось, не замечала ничего вокруг. – Крошка, а у тебя ведь дочка! – произнес Юрбен, пялясь на девочку. – Какая, однако, симпатичная… Дай-ка дядя тебя погладит… Встав между Клодетт и Юрбеном, Лиза сурово сказала: – Думаю, нам не о чем говорить! Тот, усмехнувшись, заявил: – Может, и нет, а может, и есть. Я бы на твоем месте, крошка, не был столь категоричен. Ты ведь помнишь то дельце, в котором ты нам так помогла? Как она могла забыть! – Оно ведь выгорело, во что я сам не верил! И знаешь, что самое интересное – я ведь был в Лувре после… Лиза перебила его: – Я поняла. – Нет, крошка, ты не поняла. Я был в Лувре и видел всех этих людишек, не только туристов, но и маститых экспертов, которые, стоя перед итальянской синьорой и пуская от счастья слюни, не сомневались в том, что взирают на вернувшийся подлинник. В то время, крошка, как там висит копия! И, понизив голос, он добавил: – Сделанная тобой, крошка, копия! Вокруг них сновали люди, царила суета, а Лиза вдруг подумала, что если Юрбен достанет складной нож и пырнет ее в сердце, а потом вразвалочку неспешно уйдет, то ведь никто и не заметит, решив, что даме от духоты стало плохо. – Думаю, настало время нам распрощаться – раз и навсегда! – отчеканила Лиза, а Юрбен продолжил: – Ну, это как посмотреть, крошка. Понимаешь, ведь тот коллекционер, который получил подлинник, безмерно счастлив. И готов заплатить за другие интересующие его работы. А он очень, очень богат! Не за подлинник, а за копию, причем копию похуже. – И так вышло, что теперь в курсе того, что произошло, только три человека, потому как других уже на белом свете нет: коллекционер, я да ты, крошка! – Мамочка, – подала голос Клодетт. – А почему у дяди такое лицо? Юрбен, расхохотавшись, взял с прилавка и протянул Клодетт большое сахарное яблоко, и девочка послушно взяла его. – Дядю тоже пытались убить плохие люди, но они сами свернули ласты, а дядя вот жив… Закрывая дочке уши руками, Лиза гневно заметила: – Нам не о чем с тобой говорить! – А я вот думаю, крошка, есть. Потому что если все, кто причастен к афере, умерли, то она никогда не раскроется. Коллекционер никому ничего не скажет, я никому ничего не скажу, ни ты никому ничего не скажешь, не так ли? Я ведь уже говорил, какая прелестная у тебя дочурка? – Говорил! – почти крикнула Лиза, и Юрбен заметил с циничной улыбкой: – Ну, не надо вопить и привлекать к себе внимание полицейских, детка. Вот что я придумал: нам ведь для того, чтобы делать большие деньги, никто больше и не требуется. Коллекционер будет делать заказ, ты – копию, а я же заботиться о том, чтобы оригинал в музее был заменен на изготовленную тобой подделку. Это же беспроигрышный вариант! Ну что, по рукам, крошка? Он протянул Лизе правую руку, и та заметила, что на ней не хватает большого пальца. Лиза и не думала пожимать ее, и тогда Юрбен подал свою длань Клодетт. – Ну, дядя же угостил тебя сладостью? Так дай за это дяде свою ручку! Клодетт протянула ручку, и Юрбен дотронулся до ее крошечных пальчиков, и Лиза, отталкивая мужчину, закричала: – Убирайся прочь! Она выбежала из магазина, но до Лизы донесся торжествующий голос Юрбена: – Мы еще увидимся, крошка… * * * Они и увиделись – уже на следующий день. Лиза как раз выпроваживала очередного клиента, как на пороге возник ухмыляющийся Юрбен, державший в руках плетеную корзину, из которой выглядывало горлышко бутылки шампанского. – Месье, добрый день! Ах, вы уходите, какая, однако, жалость. А я вот прихожу…