Помимо изображения Виндзорского замка, причем весьма стандартного, я увидела справа миниатюру с известной гравюрой Дюрера «Меланхолия», а справа – герб: на красном фоне – золотое дерево, судя по резным листьям и желудям, дуб. Надев очки, я принялась изучать открытку внимательнее. И почти сразу заметила в магическом квадрате, запечатленном на гравюре Дюрера «Меланхолия», две литеры, которые отсутствовали в оригинале: «ML». Ну да, конечно: «Мона Лиза»! Мое сердце вдруг забилось, как сумасшедшее, и я поняла, что из шутки попытка разгадать шараду Лизы Ф. превратилась для меня в цель всей жизни. Сравнив изображение гравюры в Интернете (и отчего профессор Лэнгдон не пользуется своим смартфоном, отыскивая очередной бесценный артефакт?) с изображением на открытке, я лишний раз убедилась, что права: никаких букв магический квадрат, находившийся над меланхолически – отсюда и название – сидевшей, подперев щеку, молодой небесной дамой с крыльями, не было. Только вот что это дает? Отложив поиски ответа на этот сакраментальный вопрос, я занялась гербом и, используя все тот же всезнающий Интернет и известные мне банки данных, быстро выяснила, что это – город швейцарской коммуны Ровердо с населением аж в неполных две с половиной тысячи человек. Гм, одним из ценителей и покровителей уже престарелого Леонардо был папа римский Юлий Второй, в миру Джулиано делла Ровере. Ровердо и Ровере, что по-итальянски «дуб», как-то связаны? Гм, почему именно дуб? Отчего-то я думала, что только члены Лиги Леонардо (то есть Лодырей и Лузеров) не могут разгадать примитивного кода Лизы Ф., но вдруг к своей безграничной обиде поняла: я и сама не в состоянии сделать это! Допив чай, я сделала несколько медитативных упражнений по технике кашмирских йогов, а затем снова обратилась к открытке. Мысль пришла сама собой: ну конечно, как я могла это проглядеть? Весь сыр-бор возник из-за безымянного кодекса Леонардо, за который шла борьба на парижском аукционе. А ведь имеется хранящийся в Виндзорском замке кодекс Леонардо, который так и называется: «Виндзорский кодекс». И что мне, надо в Виндзор? Но даже если я туда прямо сейчас и поеду и попаду в Виндзорский замок, то где мне искать подлинник «Моны Лизы»: в этой загородной резиденции британских монархов, которой почти тысяча лет, примерно такое же количество комнат. И наверняка определенное число тайных комнат, ходов и ниш, к которым простые смертные, в число которых я входила, несмотря на босса-миллиардера, доступа не имели. Нет, «Виндзорский кодекс», как я поняла после коротких раздумий, к тайне того, где спрятана «Мона Лиза», отношения не имеет. Ведь ее прятал не Леонардо, а четыреста лет спустя после его смерти Лиза Ф. Соответственно, в кодексе никаких скрытых намеков и кода-шифра нет и быть не может. А если все же и есть, то это не относится к местонахождению подлинника шедевра Мастера. Виндзор? «Виндзорские проказницы» – комедия Шекспира? «Виндзорский договор» – это уже Интернет мне выдал – о королевском бракосочетании конца четырнадцатого века. Виндзор – современная, ныне правящая династия британских монархов. Опять все упирается в престарелую королеву и ее замок. Да, конечно же, Виндзор! Внезапно все встало на свои места, и я вспомнила, что, бывая время от времени в фешенебельном пригороде Парижа Нёйе-сюр-Сен, который, собственно, никакой не пригород, а часть города, отделенная от него мостом, проезжала мимо или, не исключено даже, прямо по улице под названием рю Виндзор. * * * Чувствуя внезапный прилив эйфории, я рассмеялась, быстро отыскала в интернете-карте рю Виндзор и даже виртуально прошлась по ней. Неплохие дома более чем состоятельных людей, но жить я бы там не хотела. Хорошо, пусть рю Виндзор (если это, конечно же, вообще так): но если что-то спрятано там – а Лиза Ф., скончавшаяся во время операции по удалению злокачественной опухоли груди в далеком 1919 году, жила и работала в Париже, – то зарыто в чьем-то саду? А если да, то в чьем? Или спрятано на чердаке или в подвале дома – но под каким номером? Понимая, что остальные элементы шарады имеют к этому прямое отношение, я стала еще раз изучать их. Ну, а что, если гербом с деревом, точнее, таким вот рельефом или, кто знает, плиткой с таким мотивом, обозначено место, к примеру тайник в стене дома, где спрятана «Мона Лиза»? Но какого, опять же, дома? Если знак снаружи, я смогу внимательно, насколько получится, осмотреть каждый дом на рю Виндзор, а если внутри? Надо пролезть в каждый дом, в каждую квартиру? Не получится. Чувствуя, что я на пороге озарения, я переключила внимание с герба на «Меланхолию» Дюрера. Вот уже где масса скрытых символов, намеков и знаков! Их все не найдешь и не поймешь! Например, в нижней строке, в двух внутренних квадратах, зашифрован год создания этой гравюры-шедевра: 15–14, то есть 1514-й. За пять лет до смерти Леонардо. Тут я посмотрела на магический квадрат, ту самую доску, разделенную на шестнадцать внутренних, в каждом из которых находилось определенное число, под иным углом зрения. Это было не что иное, как своего рода ренессансное судоку, придуманное Дюрером. Ведь, как указал мне Интернет, сумма чисел в любой строке, столбце, диагонали, а также в каждой четверти равняется… 34! Расхохотавшись, я быстро допила уже остывший чай, а потом нашла на виртуальной карте дом номер 34 по рю Виндзор. Это было старинное, явно древней кладки, кирпичное здание на углу, окруженное не самыми красивыми, хотя и жутко дорогими строениями семидесятых-восьмидесятых годов. Если бы искомый номер носило одно из этих новых (по сравнению с кирпичным соседом) зданий, то я или бы сочла все это мистификацией, ведь Лиза Ф., умершая в 1918 году, не смогла бы спрятать что-то в здании, возведенном году в 1968, или бы была вынуждена признать – все, что она схоронила, бесследно исчезло вместе со снесенным домом. Лизе Ф. крайне повезло, что дом номер 34, в отличие от всех прочих по рю Виндзор, никуда не делся и все еще возвышался на перекрестке, как и сто лет назад. Все могло бы сложиться совершенно иначе. Чувствуя покалывание в пальцах, я была готова тотчас отправиться на рю Виндзор, к дому номер 34, но поняла, что делать это полчетвертого ночи (или уже утра?) вряд ли разумно. Тем более, несмотря на то что выяснился номер дома, я все еще не имела представления о том, где именно надо искать: он насчитывал пять этажей и наверняка множество квартир. С осознанием того, что завтра, вернее, уже сегодня я непременно это сделаю, я отправилась в постель. Уверенная, что из-за круговорота убийственных событий, в которые я оказалась помимо своей воли – или не помимо – вовлечена, и связанных с этим переживаний проворочаюсь до рассвета, я тотчас заснула, как только моя голова оказалась на плоской, прямоугольной (на других не сплю) подушке. * * * Пробудилась я от стука в дверь номера, причем весьма грубого. Заспанная, я взглянула на часы и обомлела: было уже без четверти десять! И это при том, что я обычно встаю не позднее шести! Распахнув дверь, я увидела на пороге Кариночку, вернее, их обеих: четвероногую на руках двуногой. И обеих в бриллиантах. Как всегда безупречно выглядевшая двуногая оттолкнула меня в сторону и, проходя в номер, спросила: – У тебя мужик? Или баба? Просто реально кошмарно выглядишь… Ты что, опять пила? Не подавая вида, что в особенности меня задела вовсе не резкая колкость (или колкая резкость?) о бабах, ведь Кариночка, ввиду своего скудоумия, давно и надежно причислила меня к лесбиянкам, тем самым списав из разряда потенциальных соперниц, а о том, что пила, точнее, опять пила. Можно подумать, я выгляжу как алкоголичка! Бесцеремонно пройдя в мой номер, двуногая Кариночка осмотрелась, а четвероногая недовольно тявкнула, словно требовала, чтобы я продемонстрировала спрятавшуюся под кроватью бабу или хотя бы батарею пустых бутылок из-под виски, а лучше и то, и другое. – Пупсик жаждет узнать подробности! – заявила она недовольно и схватила со стола открытку Лизы Ф. Мое сердце екнуло, впрочем, напрасно, потому что двуногая Кариночка тотчас отбросила ее, а четвероногая заскулила. – Господи, что за дешевый старинный китч! А еще искусствовед! Вкуса ни на грош! Я не стала просвещать Кариночку в том, чего в ней не было ни на грош и ни на грамм, несмотря на жутко дорогой прикид от кутюр и столь нелепые утром бриллианты. Обдав меня запахом модного парфюма, Кариночка процедила, выплывая со своей собаченцией из моего номера: – Что-то ты стала заметно сдавать. Пупсику надо найти тебе замену. Он ждет тебя на отчет через четверть часа! Думаю, моя улыбка, которой я одарила дверь, закрывшуюся за двуногой (и четвероногой, впрочем, тоже) Кариночкой, им обоим жутко не понравилась бы: я ведь размышляла о том, что Воротыйло пора бы сменить не меня, а Кариночку. И одну, и другую. * * * Уже десять минут спустя я, энергичная и деловая, предоставляла боссу отчет о своем визите к месье Шахрияру. Не упоминая, конечно, о безвременной кончине того, как и о моем посещении заседания ЛЛ. Воротыйло выглядел весьма неважно, видимо, все же сказывались последствия приступа накануне, о чем я не преминула ему сказать в конце нашего разговора, который, однако, был монологом – моим. Босс, посмотрев на меня исподлобья, заявил: – Да, что-то мне не очень хорошо, устал. Не люблю я этот Париж. Так и чую, что здесь умру! Ни единый мускул не дрогнул на моем лице, когда я услышала знакомую песню, а двуногая Кариночка, сгрузив с рук четвероногую, тотчас принялась порхать вокруг своего пупсика, предлагая то вызвать врача, то выпить таблеточку, то подложить под спинку подушечку. Пупсик позволил уговорить себя взять день тайм-аута и даже поставил все три своих мобильных на беззвучный режим. – Ты не возражаешь, пупсик, если я, пока ты отдыхаешь, прошвырнусь по магазинчикам? – произнесла коварная Кариночка (двуногая!), и другая (четвероногая!) тихо тявкнула. Теперь стала понятна такая явная забота о пупсике и попытка запихнуть его в постель: желая накупить кучу ненужного, жутко дорогого шмотья по кредитке супруга, Кариночка убеждала его остаться в отеле. Это полностью согласовывалось с моими планами: ведь меня так и тянуло на рю Виндзор, к дому номер 34. А для этого требовалось, чтобы босс оставил меня в покое и на заваливал ненужными поручениями, а обе Кариночки куда-нибудь делись с моих глаз и из зоны ответственности.