Человек, к которому были обращены все эти излияния, остался все также безразличен. Должно быть, он воспринимал их лишь как назойливое жужжание где-то на грани слуха. Назойливое жужжание, в свою очередь, все не прекращалось: – Вы это… э-э-э… и дальше смотрите себе в окно – вдруг чего-то интересного там увидите. Ну а я… я предлагаю оставить наши взаимные дрязги в прошлом. Я не в обиде. Это ведь габенский трамвай – здесь может случиться все, что угодно: толкнут, плюнут, ткнут локтем, по ногам потопчутся, в лучшем случае – присядут на коленки. Вы совершенно правы, красноречиво заявляя мне своей молчаливой спиной: хотел бы я комфорта – сел бы в аэрокэб. Прошу простить… – Это ты уже перегнул, – сказал спутнику Фортт. – Шуты не извиняются, забыл? – Извиняются, – хмуро ответил Гуффин. – Когда рискуют получить ножом. А чем мне ему прикажешь отвечать: глупой шуткой? дурным вкусом? – Этому типу до тебя нет никакого дела, – заметил Фортт. – Там, в углу, есть, где присесть! Идем скорее, пока не появились старухи – эти падальщики, охотящиеся на свободные места. Шуты поспешно уселись. Мешок Гуффин при этом поставил прямо на пол. Трамвай трясся, как больной в судорогах, его дрожь передалась и кукле. Сабрина увеличила дыру и увидела полутемный салон, в котором горел лишь один фонарь – да и тот был возле кабины трамвайщика. Вдоль бортов располагались грубые деревянные сиденья, занятые пассажирами. Пассажиров в трамвае было не более дюжины. Кто-то читал газету, кто-то храпел на весь вагон, откинув голову на спину, кто-то безразлично глядел в окно, а кто-то, сгорбившись, держался за поручень с таким понурым видом, будто только того и ждал, когда же все это, наконец, закончится: и дорога домой, и бездарная, бессмысленная жизнь в целом. – Ничего не забыл? – спросил Фортт. – Тебя забыл спросить! – огрызнулся Гуффин, и все же поднялся и подошел к механизму, прикрепленному к стенке вагона. Механизм был зубаст – он клацнул, едва не оттяпав шутовские пальцы. С прокомпостированными билетами Гуффин вернулся на место (даже шуты не могли позволить себе игнорировать установленные Трамвайным ведомством правила проезда и компостирования билетов – кто знает, на какой из станций может войти громила-контролер, который тут же потребует предъявить билеты, а с этими громилами лучше не связываться). – Чего морщишься? – спросил Гуффин у своего спутника. – Тот мистер, у которого ты украл билеты… – Ловко я их вытащил у него из кармана, скажи? – Да, но я не о том. С ним была маленькая девочка – наверное, его дочь. – Вот и будет урок папочке этой соплячки впредь внимательнее следить за билетиками. Фортт тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Какое-то время похитители Сабрины ехали в молчании. Вскоре трамвай замедлил свой ход возле кажущейся бесконечной стены из красного кирпича и встал. Двери-гармошки открылись, выпустили-запустили пассажиров, голос из вещателей сообщил: «“Пожарная Часть”. Следующая станция – “Трюмо Альберты”». После чего двери вновь закрылись, а трамвай продолжил путь по вечернему Габену. – Этот голос, – проворчал Фортт, – с каждым разом становится все более механическим, как будто автоматон говорит, в самом деле. – Это всего лишь помехи, – небрежно бросил в ответ Гуффин. – Будто ты не ездил на трамваях… Ладно-ладно, не косись косым взглядом – еще окосеешь. В чем-то ты, пожалуй, прав. Эти голоса из рупоров настолько отвратительны, что хочется выпрыгнуть из вагона прямо на ходу. Мерзость! Шут пустился в рассуждения на тему трамваев, трамвайщиков, кривых рельсов и вонючей химрастопки, а затем плавно перешел к тому, что всегда мечтал сесть за трамвайные рычаги и, возможно, даже кого-нибудь переехать. – Послушай! – едва слышно проговорил Фортт, перебив спутника, – его голос звучал взволнованно. – Это старичье что-то знает… Упомянутым «старичьем» была парочка престарелых джентльменов в пыльных цилиндрах, которые сидели неподалеку. Они что-то бурно обсуждали. – Ничего они не знают, – сказал Гуффин, когда понял, о ком именно речь. – Я слышал, как один из них сказал: «кукла». – Мало ли о какой кукле они толкуют, – Гуффин раздраженно скрипнул зубами. – Это ведь Тремпл-Толл – тут полным-полно всяких кукол… И все же чужой разговор не оставил шутов равнодушными: подслушивать было едва ли не любимым их занятием. Сабрина тоже заинтересовалась: быть может, те люди и правда говорят о ней? Она еще больше увеличила дыру в мешке, надеясь, что грохот трамвая заглушит треск ткани. Говорил старик с клочковатой седой бородой. Он был так возмущен, как будто ему одновременно наступили на мозоль, дернули за ухо и напомнили о каком-то неприятном деле, которое он пытался отложить на завтра: – …Нет, ну вы только подумайте! Этот город определенно сошел с ума! – Так что стряслось? Вы уже объясните наконец? И причем здесь кукла? – спросил престарелый джентльмен, сидевший рядом; он являлся обладателем длинных встопорщенных бакенбард. Старик с клочковатой бородой сказал: – Трамвай остановился на перекрестке Бремроук и Харт, и я увидел в окно прелюбопытнейшую картину. Что бы вы думали? Гляжу я и вижу, как вверх по Бремроук несется нечто странное! Нечто странное – это кукла, о которой я говорил! У нее были – вы не поверите! – четыре руки… – Что вы говорите! – воскликнул обладатель встопорщенных бакенбард. – А с чего вы взяли, что это была именно кукла? – Глаза-пуговицы! У нее ведь были глаза-пуговицы! Кукла мчалась по улице, грубо расталкивая прохожих, пока не оказалась на самом перекрестке. Все закончилось у фонарного столба, где со своей печью расположился продавец жареных каштанов. Не останавливаясь, кукла прыгнула прямо в печь и сгорела! Вы представляете?! – Да, дела… – согласился собеседник. – Город и впрямь сошел с ума… Еще какое-то время старики обсуждали странное происшествие, а потом переключились на обычные Саквояжные сплетни. Сабрина ничего не понимала: кукла с четырьмя руками покончила с собой, запрыгнув в печь… с четырьмя руками… с четырьмя… Она замерла от посетившей ее догадки: «У Хозяина ведь тоже четыре руки! Это был он?! Хозяин мертв?! Или… нет же, он ведь никакая не кукла!» – Что думаешь? – негромко спросил Фортт. – Это висельник, который был в переулке, – сказал Гуффин. – Я же тебе говорил, что это не кукольник, а всего лишь кукла. А ты не верил. – Да-да, теперь верю, – нетерпеливо ответил Фортт. – Но я не понимаю… Зачем этой кукле запрыгивать в печь? – Не знаю. Плохой день? Сперва она попыталась повеситься – не вышло. А потом, пока мы были в лавке, завершила начатое. – Или здесь что-то другое. – Что другое? – Может, кукла пыталась замести следы? – Следы чего? – Не знаю. Кукла ведь была без маски, так? Куда делась маска? – Потерялась? Сломалась? Вышла из моды? – Допустим. – Фортт заелозил на сиденье. – Но все равно это странно. Предположим, что кукольник зачем-то сделал куклу… гм… себя, но… где он сам? – Спрятался? Сбежал? Отправился на обед? В разговор вдруг кто-то вмешался. Сабрина его не видела, но этот новый вкрадчивый голос испугал ее – мягкий, едва слышный, так мог бы говорить внутренний голос – голос в голове: – Или кто-то помог ему исчезнуть? – Что значит исчезнуть? Вроде как, испариться? – задумчиво пробормотал Фортт, не заметив появления в беседе третьего участника и, видимо, решив, что говорил Гуффин. – Но кто может заставить человека взять и испариться? Салонный маг какой-нибудь? Незнакомец тихо уточнил: – Не нужно быть салонным магом, чтобы помочь человеку испариться… Сабрина попыталась подвинуться так, чтобы дыра в мешке оказалась напротив незнакомца. Гуффин заметил дерганья куклы и пнул ее каблуком, отчего та приглушенно охнула. И все же затея Сабрины удалась: она увидела говорившего. В темном углу, куда не доставал свет трамвайного фонаря, сидел джентльмен в черном костюме и в цилиндре. Его лицо невозможно было разглядеть, оно будто бы скрывалось за дымчатой завесой. На коленях у незнакомца стоял черный кожаный саквояж. Кукла задрожала – она поняла, что, о чем бы ни говорили ее покупатели, этот человек неспроста встрял в разговор и, что самое пугающее, неспроста едет сейчас здесь. А оба шута доказали, насколько они на самом деле бестолковы, поскольку продолжали беседу, как ни в чем не бывало. – А мне нравится твоя идея с салонным магом, Пустое Место, – сказал Гуффин. – Это бы все объяснило! Фокусами и особенно магией всегда можно все легко объяснить! Даже самое странное! Даже самое… необъяснимое! Чудесные спасения, неожиданные появления, пугающие исчезновения, а также всяческие сюжетные неувязки! Обожаю магию! А знаешь что? Может, в переулке Фейр был не просто салонный фокусник! А маг-месмерист! Он взял и профессионально нас загипнотизировал. Я слыхал о подобном! Я видел подобное! Я и сам делал подобное… Ну, в смысле, однажды пытался повторить, только у меня ничего не вышло. Трактирщик не поверил, что я уже заплатил, выгнал меня на улицу под дождь и добавил еще кочергой по ребрам. В вагоне вдруг раздался скрежет и скрип, будто трамвай поглотила стая ворон, и вороны эти попытались вцепиться в его стенки и крышу когтями, оторвать от рельсов, поднять в воздух, а затем утащить в небо. Но на самом деле это всего лишь голые ветви парковых деревьев, растущих вплотную к трамвайной линии, царапали вагон. «Станция “Трюмо Альберты”», – сообщил голос из вещателей. Трамвай остановился, с минуту пробыл на станции, после чего раздалось: «Следующая станция – “Мост Ржавых Скрепок”», и вагон снова двинулся путь. Разговор продолжался: – Да, наличие месмериста все бы объяснило, – сказал Фортт. – Какой-то заезжий салонный маг развлекается на досуге. Ввел нас в… – Сомнамбулическое оцепенение! – закончил Гуффин без единой запинки и с такой гордостью в голосе, будто всю жизнь готовился произнести эту фразу. – И мы стали как лунатики. А затем этот коварный магнетизёришка натолковал нам в уши, что повсюду жуткие дела творятся, какие-то висельники скрипят на веревках и тому подобную мистическую чушь. Может, этот маг вообще был подослан кукольником, чтобы нас отвадить. А что? Все сходится! Точно: нас за… эм-м-м… заразумотуманили! Незнакомца в черном подобный вывод явно не устроил, и Сабрину посетило ощущение, что он пытается подвести к чему-то шутов: – Или же все это просто домыслы, – сказал этот человек своим мягким уговаривающим голосом. – Как можно верить в подобную чепуху? Какой-то гипноз! Неглупые господа в такое не верят… – Ну да, а мы же неглупые, – согласился Гуффин. – Месмеризм – это слишком надуманно. К тому же месмерист – очень редкий зверь в Габене! Последний, о котором я слышал, так и вовсе в психушке деньки коротает. – И вообще, мы бы знали, если бы столкнулись с месмеристом, – добавил Фортт. – Нас бы шатало и мигренило, и повсюду были бы слюни. Да и вообще, я думаю, кукольник Гудвин исполнил трюк с исчезновением без помощи какого-то магнетизёра. Но знаешь, Манера Улыбаться, мне кажется, что… – он вдруг замолк, словно боялся продолжать. – Что? – мягко «подтолкнул» его незнакомец. – Что тайна пустой лавки игрушек – это часть чего-то большего: более темной и мрачной тайны. Боюсь, мы без спроса заглянули в замочную скважину и увидели то, что не должны были видеть. Исчезновение кукольника, странные и жуткие вещи в переулке Фейр и в самой лавке… Уверен, эта кукла связана со всем, что здесь происходит. Все это очень подозрительно…