— Сергей Вешкин знает? — Начальник службы безопасности, куда без него? Через пятнадцать минут встречаемся. — Тогда я спокойна. — Все не так просто… — Вячеслав Алексеевич выпрямился и сунул руки в карманы брюк. — При передаче денег Настя подписала бумаги, по которым земля под домом переходит к кредитору независимо от того, вернет она деньги или нет. — Какая глупость! — Вероятно, так она решила обезопасить себя. Не подумала о том, что теперь дом стоит на чужой земле. — Получается, ее обманули? — Ты же знаешь — ее обмануть не сложно. — Умом и сообразительностью Настя не отличалась, — не без сарказма подтвердила Дайнека. — Но куда же смотрела Серафима Петровна?! — Так или иначе придется им помогать. — После всего, что было?2 — сдавленно проговорила Дайнека. Отец обнял ее за плечи и назидательно произнес: — Теперь не время сводить счеты. Если землю и дом отберут — им негде будет жить. Я в ответе за Настю. — Вот и нет! — воскликнула Дайнека. — Прости, дочь, но это мое дело! — сказал Вячеслав Алексеевич и, словно повинуясь какому-то импульсу, вышел из комнаты. Дайнека догнала его в коридоре и обхватила руками: — Прости, папа! Прости! Ты благородный человек! Я это знаю… Но мне обидно, что Настя тобой пользуется. — В свое время я использовал Настю, — тихо сказал отец. — Неправда! Она сама на тебе повисла. Дайнека была права, но только отчасти. Настя с первой встречи подкупила Вячеслава Алексеевича выражением беспомощности на детском лице. Наблюдая за ее ужимками и беспробудной умственной ленью, он снисходительно улыбался, скрывая боль и сожаление, как будто дело касалось близкого родственника, пораженного смертельной болезнью. Чувство ответственности за судьбу Насти не оставляло его, как и чувство вины — за то, что он использовал ее молодость, не имея на то бесспорного права. Вячеслав Алексеевич покачал головой: — Она отдала мне часть своей жизни и в результате осталась одна. — С нашей дачей… — Что? — Она осталась с нашей дачей… — проговорила Дайнека, подняла голову и залюбовалась отцом. Густые с проседью волосы, четкий профиль, умные проницательные глаза. Несмотря на возраст и солидную внешность, в нем по-прежнему бурлила молодая энергия. При большом росте и крепком телосложении Вячеслав Алексеевич был легок на подъем. Ему часто говорили, что он напоминает военного в штатском. И это было похоже на правду, с той только разницей, что Вячеслав Алексеевич умел носить деловой костюм и выглядел в нем достаточно импозантно. Дайнека смахнула пыль с его пиджака: — Красивый костюм. — Елена Петровна купила. — Знаю. По магазинам ты не ходок. — Вот видишь… Что тебе ни скажи, ты все уже знаешь. — Вячеслав Алексеевич посмотрел на часы: — Через пятнадцать минут встречаюсь с Вешкиным. Когда возвращается Джамиль? — Не скоро. — А если точнее? — Он не сказал. — Не нравится мне это, — проворчал Вячеслав Алексеевич. — Деньги у тебя есть? Дайнека расстегнула кошелек и высыпала на столик всю мелочь: — Вот! — Это все? — удивился Вячеслав Алексеевич и вытащил из кармана портмоне. — Не я ли на прошлой неделе переводил на твою карточку приличную сумму? — Пришлось немного потратиться. Платье купила. — Она вздохнула и поддела носком голубую туфлю. — Потом это… — Собралась куда-нибудь? — Уже сходила. На следующей неделе увидишь меня по телевизору. — Да ну?.. — Честно-честно… — Проследив за его взглядом, Дайнека удивленно спросила: — Что случилось? Вячеслав Алексеевич поворошил кучу монет и вытащил из нее одну: — Откуда это у тебя? — А… Ерунда! — Она беспечно махнула рукой. — Приобрела у одного старичка. Подделка. — Зачем? — Просто пожалела. — И где ты его встретила? — На заправке. Классическая схема — там часто что-нибудь предлагают. — Всегда покупаешь? Дайнека помотала головой: — Нет, никогда. — Зачем же сейчас купила? — Я сказала… — Ах да… Стало жалко. — Вячеслав Алексеевич положил монету на ладонь и включил верхний свет. — Мне кажется, что я такую где-то уже видел. — Папа, не будь ребенком. Обычная подделка, что же еще. — Позволишь мне ее взять? — Бери! Раскрыв портмоне, он сунул туда монету, достал несколько купюр и положил их на стол: — Постарайся не тратить на ерунду. — Зачем так много? — поинтересовалась Дайнека. — Не могу позволить, чтобы дочь голодала, — отшутился Вячеслав Алексеевич. Проводив отца, она, не раздеваясь, легла в постель и закрыла глаза. Дайнека вспомнила тот день, когда отец впервые привел Настю в их дом. Ей было семнадцать, и она не планировала заводить себе «мачеху». Тем не менее была готова мириться с ней, лишь бы не увидеть еще раз отцовскую сгорбленную спину, как в день бегства матери3. Впервые увидев Настю, Дайнека была шокирована ее сходством с мамой, наивно предположив, что за этим кроется какой-то особый промысел Судьбы. Но хватило одного совместного чаепития, чтобы от иллюзии не осталось и следа. Настя была не слишком умна и обременительна в общении, однако внешне была вполне хороша. Подкачали только ноги, явно не дотягивавшие до светского стандарта. Но, как говорится, есть места поважнее. Дайнека утешала себя мыслью, что союз с такой женщиной обречен и отца надолго не хватит. Но время шло, и Настя оставалась в их жизни, а с ней и Серафима Петровна. Они обе стали появляться в их квартире. Потом мать с дочерью перебрались на их дачу — сначала на лето, а потом на осень, зиму и весну. Появляясь на даче, Дайнека с утра уезжала на велосипеде к реке, а по вечерам старалась не выходить из своей комнаты. Одиночество в такие моменты казалось ей меньшим из зол. Она никогда не чувствовала себя хозяйкой на даче. Эту роль самонадеянно присвоила себе Серафима Петровна. Улыбаясь и сладенько вздыхая, она ходила за Дайнекой по пятам и со значением выключала оставленный ею свет. На повестке дня была бережливость. Дом и участок неузнаваемо преобразились, наполнившись уютом и целесообразностью. Во всем чувствовалась новая хозяйская рука. На мебели в гостиной появились чехлы (никому и в голову не приходило, что они неуместны), на окнах — новые занавески. Часть предметов обстановки переместилась на более подходящие места. В спальне Дайнеки произошли не согласованные с нею перемены. При этом кое-что из мебели перекочевало в комнату Серафимы Петровны. А еще в доме прижилось немало занятных вещиц. Демонстрируя произведенные усовершенствования, Серафима Петровна подолгу восхищалась сама собой и назойливо вопрошала: