– И что мы теперь делать будем? – Ничего, ночи ждать. Когда здесь поменьше народа останется. – А потом? – Потом суп с котом. И разнообразными острыми приправами. Как здесь контингент? Не обижал? Мотнул головой. Похоже, просто не успели. – Теперь слушайте меня внимательно. Чтобы знать, кто вы, кто я и зачем мы тут. Чтобы было, что сказать, если вызовут. Только не надо здесь права качать, не надо вспоминать, кто вы такой есть. Семен Михайлович, вы простой российский гражданин, по злой иронии судьбы похожий на какого-то маньяка. – На маньяка? – А вы думали, вас будут в качестве злостного неплательщика алиментов искать? Кто тогда пошевелится? Вам серьезные статьи навесили. Которые на пожизненное тянут. – Кто это мог сделать? – Ваши приятели расстарались. И верно всё просчитали – прогнали через фотошоп, бороду и усы вам приклеили, биографию пострашнее сочинили и всем полицейским, включая участковых, ориентировку с портретом разослали. И… всё совпало! В том числе дверь открытая. – Откуда мне было знать? – А вам ничего не нужно было знать. Вам открывать не надо было. А если открыли, тысяч пятьдесять приготовить для душевного разговора. – Разве бы он взял, если я маньяк? – Если маньяк, пять – не взял. А за пятьдесят вам бы еще посоветовал дверь полицейским не открывать и рассказал, как от них ловчей отбрехиваться. Я, конечно, понимаю, что за кремлевскими стенами участковые не бродят. Нет у вас опыта общения с ними. Но есть элементарная логика. Он же не поволок вас сразу, он же намеки наверняка строил, мол, эх, гражданин, в нехорошую историю вы вляпались, и что теперь с вами делать?.. Было? – Ну да, что-то такое. – Он предложил, а вы не услышали, не захотели дело миром решить. И оказались здесь. Где расценки выше. – Ну, так надо… дать им. – Быстро вы схватываете правила игры. Только это не поможет. – Почему? Надо много дать! – Не выйдет. Потому что информация ушла наверх. И завтра с утра придет циркуляр, предписывающий поместить вас в одиночную камеру и не отпускать до приезда спецгруппы. Которая рассмотрит вас со всех сторон, ощупает, сдёрнет наклеенные бороду и усы и явит свету в первозданном виде. А вот что будет дальше, трудно предположить. Но, думаю, вас повезут в Москву. И… не довезут. Приступ у вас сердечный случится на фоне повышенного эмоционального напряжения, или ДТП, или еще что. – Вы думаете?.. – Предполагаю. Иначе зачем им было портреты ваши рассылать? Они бы могли просто дождаться, когда вы сами объявитесь, а не учинять всероссийскую облаву. Вы теперь многим мешаете. Если живой. Или вас те ракеты ни в чем не убедили? – Убедили. – Если мы до утра отсюда не выберемся, то, считайте, наше сотрудничество закончилось. Вас увезут в известном направлении. Я отсижу свои положенные пятнадцать суток и выйду на свободу с чистой совестью. Но тоже вряд ли на этом свете заживусь. Потому что не уберег. Так что надо что-то делать. Теперь. – Что? – Уходить отсюда. Пока нас не перевели во внутренние камеры. – Как?! – Уж как выйдет. Но побегать придется. Как у вас с дыхалкой? – Я не побегу. Они… они могут стрелять. – И даже будут. Только промахнутся. Потому что еще те стрелки. А ваши приятели – нет. Ваши – не промахнутся! – Всё равно. Упирается, боится, за жизнь свою драгоценную. С места не сдвинется! Значит, придется решать это дело иначе… А теперь ждать. Присматриваться к «сидельцам», выбирать, прикидывать. На улице уже темно. Большинство полицейских разошлись по домам. А те, кто остались – дремлют и зевают. Топот по коридору. Новый «сиделец», которого два полицейских сопровождают. Так себе «сиделец», хлипкий какой-то, не очень на отведенную ему роль подходит, но выбирать не приходится. – Семен Михайлович… – Что? – Не спите. Проспите самое интересное. Повернуться. Тихо сказать, не обращаясь ни к кому: – Ты чего, падла, моего братана обидел? Вот этого. Указать на «Семена Михайловича». И резко и сильно ударить одного из задержанных в пах. Самого свирепого на вид. Обидно ударить. И еще одного по физиономии зацепить. – Ты чё, в натуре?! Толкнуть в их сторону «Семена Михайловича». Теперь побежит, никуда не денется. Ну, не останется же он с обиженными урками в одном помещении ночевать! Одним прыжком подскочить к двери. Ткнуть пальцем в свежего задержанного, закричать испуганно: – Начальник, это он, он! Он убил Иванова! Брата моего! Я узнал его! Рвануться вперед, ухватить за грудки испуганного «убийцу» – сильно толкнуть его в бок, сшибая с ног сержанта. Второго, без паузы, ударить ногой в живот, отбросив к стене. Сказать негромко, скорчив страшную рожу: – Беги, дурак, убью. Глаза вырву! – Вскинуть к лицу, к самым глазам скрюченные пальцы. Растерявшейся «убийца» отшатнулся, бросился в коридор. Заорать, но не очень громко: – Держи его! Держи бандита! Дернуть за рукав подбежавшего, испуганно оглядывающегося, ищущего защиты «Семена Михайловича». – А вы за мной. Не отставать! Обернуться в камеру. – А вы что сидите, идиоты? Путь-то свободен. Менты вас сейчас мочить будут! Несколько задержанных в «обезьяннике» привстали со скамеек, быстро прикинули, что к чему, и ринулись к открытой настежь двери. В том числе тот – мордатый. Коллективные инстинкты – сильная штука. Если кто-то побежал, то и тебе хочется за ним вслед рвануть. И чем больше таких беглецов будет, тем лучше. – Вон он, держи его!.. Какой-то полицейский высунулся из-за двери. Получил быстрый удар в лицо и «зашел» обратно. Кто-то рванул навстречу. – Стоять! Заорать в самое лицо: – Он вашего сержанта убил! Только что! Вон тот, который убегает! Полицейский дернулся в одну сторону, в другую. Кого выбрать? По логике того, кто бежит к выходу. – Вам – стоять! Ринулся за убегающим, размахивая дубинкой. – Я не убивал никого! – орал, убегая, «убийца». Уже от полицейского убегая. От дубинки. – Держи его! Из дежурки, из-за двери, кто-то высунулся, ничего не понимая. Увидел… Кто-то бежит к выходу, за ним полицейский, за ним толпа гражданских. – Всем стоять! Подскочить, затараторить: – Он сержанта убил! Только что! Там еще один, он полицейского душит. Прямо теперь! Ошарашить. Успеть приблизиться. Ткнуть пальцем в горло. Осел без сознания. – За мною, быстрее!