Включив свет огляделась по сторонам. Это было небольшое, но милое местечко, которое я действительно сделала своим, выдержав его в холодных тонах: темно-синий, бордовый и белый. Я положила сумочку на маленький приставной столик возле двери и села на диван. В некоторые дни я не возражала против тишины. На самом деле, я наслаждалась этим. Мне нравился покой, и мне нравилось, что я могу быть одна. Свободна от осуждения. Но иногда тишина казалась слишком тяжелой, и я не знала, чем себя занять. Сегодня был последний учебный день, и все вышли на улицу праздновать, а я застряла в этой квартире. Я даже не могла вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз разговаривала с родителями, но это было не от того, что они не старались. До этого инцидента между нами все было хорошо. Мы были счастливой семьей, но, возможно, слишком счастливой, потому что, когда случилась трагедия, они не знали, как с ней справиться. И я не знала, как вернуться к прежнему положению вещей, более того, я не была уверена, что хочу этого. Не тогда, когда маски были сняты, а я не была уверена, что мне нравится эта сторона моих родителей. Мой взгляд блуждал по моему небольшому пространству. Эти квартиры были отремонтированы в последние годы, поэтому в них было больше современного дизайна. У меня была открытая планировка, и я могла видеть свою квартиру целиком, а также небольшую кухню в задней части. Однако не это привлекло мое внимание. Рядом с кухней находился небольшой уголок с большим квадратным окном, выходившим на боковую стену жилого дома. Вид из окна был не очень хороший, но мне нравилось это небольшое полууединенное место, к тому же там я прятала свой синтезатор. Это была самая дорогая вещь, которой я владела, заплатив за нее почти четыре тысячи. Я провела четыре лета в подростковом возрасте, работая полный рабочий день, чтобы накопить на него, и наконец приобрела его в начале выпускного класса средней школы. Это было одним из моих самых гордых достижений, наряду с поступлением в “Джульярд” и получением стипендий, покрывающих около восьмидесяти процентов стоимости обучения. Остальное было по силам моим родителям, а если нет, то я могла бы найти работу во время учебы. На какое-то мгновение это стало прекрасной фантазией, к которой я возвращалась почти каждую ночь после получения новостей. Потом все разбилось, все отнялось - почти в одно мгновение - и я не знала, что с собой делать дальше. Я не знала, как подняться, и просто чудом оказалась там, где я сейчас. Я посмотрела на свои руки, на легкую дрожь, которая всегда охватывала меня при мысли о том, что я буду играть на клавишах. Я даже не знала, зачем взяла с собой в Калифорнию фортепианную клавиатуру. Надо было оставить ее на хранение в Неваде или, черт возьми, продать. В конце концов, я не смогла заставить себя расстаться с тем, над чем так долго работала, и теперь выставила его в углу, словно памятник. Я встала и медленно подошла, села на кожаную скамейку и посмотрела на восемьдесят восемь клавиш, с которыми я знакомилась с четырех лет, также, как я знакомилась с тыльной стороной своих собственных рук. Все в шрамах от переломов костей и утомительной тринадцатичасовой обширной операции, которая не смогла вернуть мне способность играть, как раньше. Все называли меня одаренной. Моей мечтой было выступить в концертном зале “Карнеги-холле”. Я все еще могла играть. С помощью физиотерапии, упрямства и решимости доказать всем, что они не правы, я все же смогла играть. Но не так быстро, не так долго и уж точно не так хорошо, как раньше. Но не настолько хорошо, чтобы сделать на этом карьеру. Не настолько хорошо, чтобы стать стипендиатом “Джульярд”. Я даже не могла вспомнить, когда в последний раз садилась перед роялем и погружалась в музыку. Я несколько раз нажала на ля-минор, после чего убрала руки. Глубоко вздохнув, я медленно опустила пальцы по клавишам, а затем нажала на ноты "Лунной сонаты", начав с первой части, которую я могла сыграть довольно хорошо. Однако к началу второй части я почувствовала легкое напряжение в руках. Заканчивая вторую и переходя к третьей, части я продолжала работать, на лбу выступил пот. После произошедшего со мной я так и не смогла закончить третью часть произведения. Ноты должны были быть сыграны быстрее. То, что я испытывала раньше, превратилось в боль, которую невозможно было игнорировать до тех пор, пока... Резкий спазм пронзил запястье левой руки и ударил прямо в середину ладони. Я нажала не ту ноту и отдернула руки. Тишину, внезапно заполняющую пространство, трудно было игнорировать. Я тяжело дышала. Легкая дрожь в руках была не дрожью, а тряской. Слезы разочарования обожгли мне глаза, и я закрыла их, позволяя слезам течь по щекам, пытаясь сдержать свой гнев и печаль. Запереть их огромным замком. У меня было много того, за что можно быть благодарной в жизни. Неумение играть на фортепиано не было концом света. Но иногда это чувствовалось именно так. Глава 2 Доминик Один из моих братьев проехал мимо меня, похлопав себя по голове в знак того, что наживка проглочена, и я издал громкий смех, заглушаемый шумом мотоциклетного двигателя. Да, блядь. Я прибавил обороты и поехал быстрее, чтобы не отстать, как раз в тот момент, когда в боковом зеркале показалась полицейская машина. Фары мигали, пока бедняга пытался нас догнать. И никогда не догонит, если мы конечно не сбавим обороты, что мы и сделали. Незначительно. Летнее калифорнийское солнце палило на мою кожу, и я смотрел на расстилавшуюся передо мной открытую дорогу. Это была охренительная свобода, и я не мог представить, что променяю ее на что-то другое. Я снова прибавил скорость, пустив мотоцикл вперед, а затем замедлил ход, дразня полицейского сзади. Впереди дорога раздваивалась, и я посмотрел на Акселя, огромного урода, с которым я ехал вместе. Он кивнул, поймав мой взгляд. Он думал о том же, о чем и я. Когда мы дошли до развилки, я резко повернул налево, а он направо. Я был разочарован, когда этот легавый ублюдок погнался за Акселем, а не за мной. Затормозив, я развернул мотоцикл и некоторое время смотрел на пустую дорогу, прежде чем под ногами раздался грохот. Мимо проехал огромный фургон и я узнал лица в нем. Они ухмылялись и делали непристойные знаки руками в окно, вызывая у меня легкое хихиканье. Я покачал головой. Я не сомневался, что Аксель уже отвязался от копа, и было бы лучше, если бы я тоже убрался до прибытия подкрепления. Я спрыгнул с мотоцикла, покопался в маленькой кожаной сумке, пристегнутой к боку, и достал номерной знак, быстро прикрепив его, прежде чем уехать. Мне не нужно было здесь находиться, но, черт возьми, как же я скучал по захватывающей погоне и азарту. Мы отвлекли копа, чтобы дать нашим братьям в фургоне достаточно времени для пересечения границы штата. По пути будут и другие братья, чтобы гарантировать, что товар доедет до места назначения и сделает МотоКлуб “Королевская рать” чертовски богатым, а Джулиана Левина, нашего крупнейшего клиента, чертовски счастливым.