– Какой-то странный лосьон. Ты где его взяла? – Где-то тут купила. Мы им все время пользуемся, может, испортился. Посмотри, какой у него срок годности. Ник сощурил глаза. – Я не понимаю, тут все на испанском написано. Песок снова прилетел ему в спину, Лиза будто специально его кидала. – Лиззи, я понимаю, ты злишься, но всему есть предел. Перестань кидать в меня песок. И эта яма слишком большая, вылезай из нее! Но Лиза его как будто не слышала, вечером Нику нужно будет с ней серьезно поговорить. Он нахмурил брови и налил лосьон на спину Авроре. В лосьоне содержались блестки – они отражали солнце и слепили Нику глаза. – Аврора, я возьму твои очки от солнца? – Конечно. Они лежат где-то в песке. А! Ник, ты делаешь мне больно! – Извини, я прилип к твоему телу! – он начал дергать сильнее. – Я же просила тебя прочитать, что там написано. Ты прочел? – Ну вон же лежит бутылочка… – Ник напряг зрение, солнце безумно слепило. – Pegamento por… – Ник! Pegamento на испанском – это клей. Лиза начала смеяться. Ник обернулся: она сидела в яме, из которой была видна только макушка ее панамки, и выкидывала кучки песка. – Ах, ты! Лиза! Немедленно вылезай из ямы, это не смешно! – между ладонями Ника и спиной девушки стало мокро. – У меня так вспотели ладони. – Ник, это не пот! – воскликнула Аврора. – Это кровь! Ты сдираешь мне кожу! – Прости! Прости! – Не проси у меня прощения! Проси у Лизы! – Я у нее тысячу раз уже попросил, но она мстит. Я не знаю, что еще сделать! Лизу больше не было слышно. Ник обернулся на дочь: на месте, где она сидела всего секунду назад, ямы больше не было, а лежала только панамка девочки. Ник на мгновение потерял дар речи. – Лиза? – все, что он мог из себя выдавить. Ник хотел подскочить, но не смог – его руки все еще были приклеены к Авроре. Он потянул руки, кровь с ее спины начала сочиться и капать на песок. – Лиза! – А-а-а-а! Ник, мне больно! – кричала девушка. Ник в панике сдирал с нее тонким слоем кожу. – Перестань! – Аврора так и лежала на животе. – Да что же происходит?! Лиза! Ее засыпало песком! Аврора вставай! Помоги мне! Помоги мне! – Ник начал рыдать и толкать девушку. Она не обернулась и даже не посмотрела на него. Она лежала на шезлонге и рыдала. – Аврора, посмотри на меня. Почему ты на меня не смотришь? Голова девушки медленно развернулась в его сторону. Покрытое блестками лицо отражало солнце, будто зеркало. Оно ослепило глаза Ника, он зажмурился и начал сильнее дергать руками, а потом и всем телом. – Успокойся. Успокойся, – повторила девушка несколько раз. – Открой глаза. Открой свои глаза. – Доктор, нам придется ввести ему транквилизаторы. – Открой глаза, – повторил уже мужской голос. Ник разжал веки, на него смотрело усатое лицо. – Где Аврора? – Николас, у вас невнятная речь. Повторите четче, – попросил мужчина. – Я ничего не вижу, – прошептал он. – Потому что надо открыть глаза, – повторил усатый голос. Язык во рту Ника казался огромным и не поворачивался. Голос мужчины прозвучал куда-то в другую сторону. Солнце все так же светило Нику в глаза, издавая электрическое жужжание. Над ним склонились несколько незнакомых лиц, Ник начал плакать как ребенок. – Вот так и проходит его пребывание у нас, – услышал Ник уже другой голос. – Он делает небольшие успехи, но в целом все по-прежнему. Это он сейчас обездвижен, а через пару часов у него терапия другого плана, и он будет вполне готов к общению. – Что за терапия? – спросил второй голос, который показался ему сильно знакомым. – Ник Кауфман очень любит рисование, но только мелками. После того, как он сам воткнул в себя нож, мы не даем ему предметы, которые можно использовать как оружие, даже карандаши. – Он уже начал воспринимать реальность? – Иногда он считает, что Лиза сговорилась с Ритой Эбнер, – доктор пожал плечами. – Он думает, что дочь хотела его убить, и обещает отомстить, когда выйдет. А до этого считал, что Аврора ведьма и по ночам подглядывает за ним в окно палаты. – И ночами глаз не сводит с окна? – В его палате нет окон. Вальяк немного напрягся. – Если вы хотите поговорить с ним, можете подождать пару часов. А можете приехать завтра, он точно будет в норме. – Лучше завтра. Доктор улыбнулся. – Давайте я вас провожу. Нам в ту сторону, – доктор Лоис повел детектива по узкому больничному коридору. Электрические лампы создавали еще более холодящую кровь обстановку. Вальяк оглядывался по сторонам, как маленький ребенок: – После всего, что натворили Рита и Ник, сложно не поверить в гены. – Произнес он нервно. – Да. Некоторые психические заболевания передаются генами, но немаловажные аспекты – это воспитание и социализация, поощрение жестокости, в чем Эбнер также принимала участие. – Даже не знаю, что хуже: тюрьма или это место. – Людям с такой тяжелой формой шизоидной психопатии временами становится легче, но в случае господина Кауфмана лучше оставить его здесь. И дело не в том, что ему тут легче. Сейчас он спокоен, но я боюсь представить, что с ним будет, когда к нему придет осознание того, что он сделал. – Доктор помолчал секунду. – Это будет страшно, и нужно, чтобы мы были рядом в этот момент. Николас Кауфман наказал себя сам. И я считаю, что это хуже любой тюрьмы. – Вы правы, – согласился Вальяк. Холл оказался более жизнеутверждающим – медсестры разговаривали вполголоса с некоторыми пациентами и, по всей видимости, их родственниками, раздавались телефонные звонки. В углу холла, мерцая огнями, стояла маленькая ель – чья-то отчаянная попытка привнести рождественское настроение в угрюмую государственную психиатрическую больницу. Доктор Лоис пожал детективу руку. – Приезжайте завтра, будем ждать. – Меня ждут в психушке, – Вальяк усмехнулся. – От ваших слов становится не по себе. – Никто не застрахован. После общения с доктором Вальяк вышел на улицу и вдохнул морозный декабрьский воздух. С неба слетали снежинки, начинался второй снегопад за день. Служебная парковка была практически пуста. Давид выбрал себе место поближе к главному входу, около которого на скамье сидели двое санитаров в голубой форменной одежде и молча втягивали сигаретный дым. Давид кивнул им, больше из вежливости, они вяло ответили на приветствие. Детектив сел в машину. Заводя двигатель, он понял, что слегка торопится убраться отсюда. За последние пару лет, что Кауфман был заперт в этом месте, Давид бывал тут слишком часто. «Надо завязывать с визитами», – подумал он, выруливая с парковки. Здание психиатрической больницы было обнесено колючей проволокой по всему периметру и охранялось как тюрьма, в нее привозили психопатов практически со всей страны. Больница стояла в отдалении от города, и до нее нужно было добираться около часа. Вальяк медленно подъехал к высокому забору. Охранник в будке бросил на детектива подозрительный взгляд и внимательно посмотрел на удостоверение, как будто видел в первый раз в жизни. Вернул документ и кивнул кому-то в камеру на заборе. Металлические ворота стали медленно отъезжать в сторону, колючая проволока на них тряслась, как студень. Детектив проводил взглядом ворота и, махнув рукой охране, выехал за территорию больницы. Вальяк расслабился, включил радио и дворники. В свете фар снег густо сыпал на дорогу. Рождество в этом году должно было быть снежным. Благодарности