– Ты издеваешься, что ли? – Нисколько. Мне жаль, что ты в это влез. Не следовало, я не уверена, что готова была узнать о тебе так много. – Обо мне? – поразился Борис. – Рассказывая о другом, мы рассказываем и о себе тоже, даже если это по долгу службы. А ты не по службе – тебе хотелось, и это делает твои откровения еще ценнее. – Это были не мои откровения, при чем тут вообще я? – Ты получаешь определенную информацию – и решаешь, какую ее часть сообщить. Ты расставляешь акценты. Ты выбираешь самое возмутительное, жестокое, характеризующее Майорова как человека. Ты выбрал историю его семьи. – Поля, он бросил двух детей! Инвалидов! Отжал у женщины, которая ему доверяла, максимум денег! Просто вычеркнул родных из жизни и отправился развлекаться… Что может быть важнее, чем это? Его блистательная фильмография? – Я понимаю, что в твоей картине мира логическая цепочка выстраивается очень четко, – вздохнула Полина. – Но опять же, фактами можно крутить по-разному, окрашивать их разными эмоциями, представлять в определенном свете. Что ты знаешь наверняка? Что он развелся с женой и суд определил некие алименты. Что ты додумал? Что он обязан был остаться, что алименты крошечные, что жена несчастна, что он обрек своих детей на непередаваемые мучения. Так про кого эта история? Борису хотелось сказать, что она не права. Не сказать даже, а крикнуть. Но он не мог, было в его душе что-то такое, что предательски отзывалось на ее слова. Правда, которая уже закрепилась внутри и не интересовалась, готов он к ней или нет. – Ну и что же в этой истории про меня? – насмешливо поинтересовался он, чувствуя, как сердце разгоняется в груди, словно протестуя против того безразличия, которое он изображает. – Ты боишься уйти. Тебе хочется той свободы, жажду которой ты приписал Майорову. Но ты уважаешь свою жену, ты ценишь то, что она для тебя сделала. И ты прекрасно знаешь, что общество станет осуждать тебя, если ты разведешься с ней. Ты проецируешь на Майорова то, что придумал сам: что он позволил себе освободиться и стать счастливым. Следовательно, ты хочешь доказать, что он недостоин этого счастья, и ты тоже не будешь достоин, если сделаешь то, что хочется. Потому что так просто не поступают, и желания имеют меньший вес, чем ответственность. Борис подскочил на ноги как ошпаренный. Полина осталась на траве, она все еще наблюдала за ним. В этот момент ее внешность, обычно привлекавшая его, показалась совсем уж ведьминской – зеленые глаза, горбатый нос, тонкие губы. Полина не могла видеть его насквозь как психолог, а значит, во всем происходящем сквозило нечто сродни черной магии, как бы глупо это ни звучало. – Да пошла ты, – процедил Борис сквозь сжатые зубы. – Мне жаль, что тебе пришлось с таким столкнуться. Но игнорировать это нельзя: сомнения порой перерождаются в нечто худшее. Когда вернешься в Россию, обратись, пожалуйста, к психологу. Только не ко мне, конечно, я заинтересованное лицо. Боря, все не так плохо, как тебе кажется, просто иногда нужен взгляд со стороны… – Ты ни черта не знаешь ни обо мне, ни о моей семье! В такие моменты я особенно рад, что мы развелись! – Да, – печально улыбнулась Полина. – Это было самое правильное из наших совместных решений. Борис больше не мог находиться с ней рядом – ни видеть ее, ни слышать, ни позволять себе мысли о том, что она, быть может, права. Не может она быть права. Ни в чем. Или, по крайней мере, не в этом. Он резко развернулся и направился прочь. Ему было все равно, куда идти, лишь бы подальше от нее. Борис ожидал от разговора с Полиной совсем иного, он ведь сам все начал, и это злило его еще больше. Ему требовалось успокоиться, убедиться, что она не права – несмотря ни на что. Он никогда не думал о том, чтобы бросить жену и детей. Он же не выродок какой! Он любит Тоню. Он счастлив с ней. У Тони мягкая улыбка и нежный взгляд. Тоня не пялится на него ведьмой и не придумывает небылицы о его душе. Борис достал из кармана телефон, набрал номер в быстром доступе – самый главный, самый частый. Интернета здесь по-прежнему не было, а вот мобильная связь возле корпусов ловила отлично. Жена ответила сразу, заворковала, радостная, добрая… – Боренька! Я так рада, что ты позвонил. Я и сама очень хотела, но постеснялась тебя отвлекать, ты же делом занят… Ничего не случилось? У тебя все в порядке? Ты почему звонишь? – Все в порядке, – заверил ее Борис. – Просто сейчас перерыв, а я по вам соскучился. Что там дома слышно? – Да все замечательно, сидим, скучаем по папочке! Девочкам купила конструктор, они строят домики вовсю. Что говоришь? Мы тоже тебя любим, зайчик! А Костенька сам покакал на горшок, представляешь? Такие дела. * * * Полина прекрасно знала, какой реакции ожидал от нее Борис, когда рассказывал все это. Он никогда не умел скрывать свои истинные эмоции, да и желания, раз уж на то пошло. Ей полагалось ужаснуться. Всплеснуть руками, например. Заплакать? Можно и заплакать, почему нет? Слаба женщина и слепа в любви. Я думала, он не такой!.. Подонок. Предатель. Не прощу! Но подыгрывать Полина не собиралась, потому что это навредило бы в первую очередь Борису. Похоже, отец Гавриил был прав на его счет… Борис не отпустил прошлое, не до конца так точно. Это немного лестно, но не настолько, чтобы портить бывшему мужу жизнь. Полина искренне надеялась, что он, успокоившись и отпустив гнев, поступит правильно и обратится за помощью. Ей же несложно изобразить перед ним ледяное спокойствие. Первый раз, что ли? Жаль только, что на самом деле она не была даже близка к спокойствию. Похоже, она серьезно ошиблась, выстраивая психологический портрет Марата Майорова. Полина так делала при общении со всеми, кто встречался ей каждый день, а уж с теми, кто перешел с ней на «ты», и подавно. Просто общаться с человеком было как-то неловко, почти боязно. Ей требовалось знать, что он собой представляет и чего от него можно ожидать. Она давно уже заметила, что в личности Майорова было нечто «детское». Но «детское» – это не плохо, это далеко не всегда инфантилизм. Порой это те искренние черты, которые проявляются в первые годы жизни, а потом подавляются и теряются навсегда. Так вот, в Майорове ей виделось хорошее «детское». Понятно, что и привлекательная внешность играла роль – далеко не последнюю. Но красивых мужчин среди артистов было много, и не все они становились столь же популярными, как Майоров. Его словно переполняла жизнь, в нем кипела энергия, он умел наслаждаться моментом и пылать так ярко, что к нему тянулись усталые, не раз разочаровавшиеся люди. Это же стало главным топливом его таланта. А еще именно это «детское», живое, кипящее дало ему нужную смелость, чтобы прыгнуть в море, спасая едва знакомого старика. Полина раньше не встречала людей с таким благородным безрассудством. Даже Борис, при всей его смелости, действовал осторожней. Полина не собиралась скрывать хотя бы от самой себя, что это редкое сочетание черт не только интриговало, но и привлекало ее. И вот на нее обрушились новые знания. Не важно, чего там хотел Борис и в каком порядке он подал факты. Суть оставалась неизменной: был развод, была недовольная, судя по статьям в интернете, бывшая жена, были брошенные дети. Это как раз инфантилизм. После такой истории Майоров представлялся великовозрастным ребенком, который выжал из детей-инвалидов все что мог, наигрался с ними, а потом бросил опостылевшие игрушки и двинулся дальше. Как будто те, кто раньше был центром его жизни, вмиг потеряли значение. Ответственностью тут и не пахло, это тоже «детское». Вот только две такие черты обычно не уживаются вместе. Смелость – и подлость. Безответственность – и желание помочь, не получая ничего взамен. Полине уже было известно, что Марат готов ради славы далеко не на все: именно он выкупил видео с нервным срывом Елены – и не дал этому материалу стать достоянием общественности. Причем Майоров своим поступком не хвастался, Полина узнала правду от человека, который то видео снял. Противоречия, сплошные противоречия… Нужно больше данных, а доставать их страшно, потому что разочарование может оказаться слишком велико. Полина даже не ожидала от себя такого, и к лучшему, что Борис невольно дал ей подсказку. Она решила просто ограничить общение с Майоровым, пока не разберется, почему его портрет получился неточным. Да и зачем им общаться? Федора Михайловича больше нет, никто не подскажет, как искать доказательства виновности владельцев отеля, пустое это – изображать из себя чуть ли не детективов. У каждого из них была своя работа, ну а все подозрительные моменты… Нужно смотреть правде в глаза: кончина Федора Михайловича доказала, что его сознание все-таки помутилось после гибели близких людей. Так что его теории были продиктованы скорее желанием отомстить, чем опытом строителя. Полина готовилась отпустить эту историю, а потом появились новые обстоятельства, и ей стало не до того, даже размышлять о Майорове уже не получалось. Все поблекло на фоне одной-единственной новости… Нашелся «Сонай». Рыбацкие лодки, затонувшие во время большого шторма, отыскали быстро – они лежали на дне там, где недавно скользили по волнам. А вот судьба туристического катера долгое время оставалась неизвестной. На берег выбросило всего несколько тел, с тех пор волны не приносили ни трупов, ни обломков. Это подталкивало к выводу, что те несчастные – немногочисленные, нужно признать, – стали жертвой моря. Их смыло за борт, их печальная участь не была участью «Соная». Сам катер спасся, просто вынужден был сойти с привычного маршрута. Скорее всего, он оказался поврежден, потому и не смог связаться с берегом. Его отнесло далеко, он подрейфовал в открытом море, а потом его нашли – и обнаружили, что все пассажиры выжили… Могло же так быть? Правда? Могло. Но не вышло. Правдой оказалось лишь то, что «Сонай» отплыл подальше, надеясь остаться в стороне от шторма и подстраиваясь под опасное течение. Скорее всего, катеру не удалось добраться до пристани возле отеля или рыбацкого поселка, его понесло в другую сторону. Ну а там был заповедник – дикие пляжи, опасные воды. Корабль, оказавшийся во власти шторма, разнесло об острые камни, скрытые под водой. И это оказалось куда хуже, чем утонуть на глубине. Капитан допустил ошибку, предпочтя держаться поближе к берегу. Но какой теперь смысл винить мертвецов? Видно, расчет был простой: даже если бы «Сонай» перевернулся, пассажиры получали возможность самостоятельно добраться до берега, у них имелись спасательные жилеты, не дававшие утонуть среди буйных волн. Это шанс! Точнее, это стало бы шансом, если бы обстоятельства сложились по-другому. Но катер угодил на территорию камней, теперь он был похож на насекомое, нанизавшееся на шипы – раз и навсегда. «Сонай» разбился, многих пассажиров сразу же утянули на дно волны – тех, кто не успел или не сумел надеть жилет. Те, у кого жилеты были, тоже долго не продержались, и неизвестно, чья участь оказалась печальней. Сопротивляться волнам они не могли – и никто бы не смог. Те люди погибли на камнях, от ударов жилеты защитить не могли. Полиция нашла остатки катера еще позавчера, но с родственниками до последнего не связывалась. Кому-то это могло показаться кощунственным, а Полина считала, что местные стражи закона действовали верно. Им нужно было убедиться в судьбе «Соная», все проверить несколько раз, а потом уже сообщать печальные новости. И вот теперь Полине и другим психологам предстояло передать эту весть родственникам тех, кто до сегодняшнего дня считался пропавшим без вести. Пропавший – это страшно, но это же надежда на чудо. Не важно, что с другими чудо не происходит. Каждый в глубине души считает себя единственным достойным. Здесь чуда не случилось, и задача Полины была сложной в любом случае, но страшнее всего оказалось говорить об этом с Еленой. Елена ведь так и не прекратила ждать. Она проводила на пляже каждый день – приходила ранним утром, уходила в темноте. Иногда она стояла на коленях, иногда сидела на песке, иногда ходила у кромки воды, но всегда шептала что-то. Молилась. Если на пляж приходили другие люди, которым хотелось насладиться морем вопреки всему, она не мешала им. Елена не бросалась на них гарпией и не кричала, что они установили лежак на том самом месте, где недавно лежал ее мертвый муж. Она смиренно отходила в сторону, за укрытие из нежных бледных цветов, и молилась там. Говорить с ней было бесполезно. Полина пыталась, да и отец Гавриил тоже. Елена выслушивала их спокойно, вежливо, но с пляжа не уходила, продолжая выполнять ей одной понятный ритуал. Теперь оказалось, что ждать больше нечего. Полине очень хотелось перекинуть это задание на кого-нибудь другого, послать к Елене Анфису или Олю, может, Павла – он тоже из опытных… А она не могла. Ей придется пройти этот путь до конца. Сегодня Елена оставалась на пляже одна, спокойная, прекрасная, как выточенная из белого мрамора статуя. Полина подошла к ней, села рядом, заговорила – непривычно сбивчиво, по-другому не получалось. Она очень условно представляла, какой реакции можно ожидать… Да какой угодно: от слез до попытки ввязаться в драку. Слишком уж уникальным был случай Елены, чтобы строить прогнозы. Елена удивила ее и на этот раз. Известие о том, что ее сын все-таки погиб, она выслушала все так же невозмутимо, не отрывая взгляд от далекого морского горизонта. Когда Полина закончила говорить, с места ее собеседница так и не двинулась, просто перестала шептать молитву. – Вы уйдете теперь? – тихо спросила Полина. – Мне обязательно нужно покинуть отель? – Что?.. Нет, не думаю… Это, конечно, не мне решать, но, полагаю, вы сможете остаться тут до конца работ… – Тогда я бы хотела остаться на пляже. – Но зачем? – не выдержала Полина. – Тимура больше нет. Простите, что говорю вот так прямо, но принять эту правду необходимо. Это ужасная правда, чудовищная, несправедливая, и все же она уже состоялась. Это не наказание за ваши грехи или поступки вашего мужа. Нет здесь никакого «за что?», есть просто трагедия. Мне жаль, но никакое умение плавать не помогло бы тринадцатилетнему ребенку выжить в такой ситуации. Елена повернула к ней голову, встретилась взглядом с Полиной. Глаза гостьи не были глазами матери, обезумевшей от горя и давно поселившейся в собственном мире. Нет, Елена все прекрасно понимала. Принимая страдание и боль, которые невозможно представить, она сохраняла здравый рассудок. И все равно не уходила. – Я знаю, – сказала Елена, и ее голос напоминал шелест волн. – Я все знаю. Но разве тело Тимура нашли? – Нет, насколько мне известно, тела, подходящего под описание, пока нет… Работы еще продолжаются. – Вот поэтому я и останусь здесь. Я продолжу молиться, чтобы Тимур вернулся ко мне, хотя бы мертвый. Я не хочу хоронить его на чужой земле, я хочу отвезти его домой, как и обещала. Он обожал море, никак наплаваться не мог, к этому я привыкла, но он всегда возвращался. Поэтому я и теперь останусь с ним до конца.