Глава 8 Что делать, если делать нечего Полина прекрасно знала, что он ничего не поймет. Это нормально: у него не было предпосылок для понимания, потому что про разговор с Борисом он не знал. В мире Майорова они отлично общались до последнего, а потом Полина вдруг резко начала его избегать. Он хотел объяснений. Она объясняться не хотела, пока не подкорректирует психологический портрет. Все это могло превратиться в бразильский сериал, если бы их обоих не отвлекала работа. Полина уже знала, что в документальный фильм собирались включить немало информации про «Сонай», из-за этого требовалось переснять несколько дублей, и Майоров постоянно был при деле. Да и у нее забот хватало: не все восприняли новость о крушении катера так же спокойно, как Елена, со многими пришлось работать не один час, чтобы хоть как-то их стабилизировать. У временной паузы в общении имелся еще один плюс: Майоров чуть ли не зациклился на истории, которую подкинул им ныне покойный Федор Михайлович. Он считал, что старик докопался до чего-то серьезного, потому и был убит. Полина же пыталась просто отстраниться от этого, убеждая себя: не мог пожилой турист обнаружить то, что просмотрела полиция. Какой вообще смысл держаться за его версию? Он им пояснений не даст, а больше информацию взять негде. По крайней мере, Полина верила в это, пока не увидела плакат. Плакат был закреплен на заборе, с внешней стороны ворот, рядом со многими другими. Все они выглядели одинаково кустарно: куски картона, разноцветные маркеры, иногда – картинки, вырезанные из журналов и газет. Но в большинстве своем надписи на плакатах были сделаны на турецком, а потому оставались понятными лишь местному населению и переводчикам. Теперь же среди них появился еще один, такой же бездарный с художественной точки зрения, как и остальные, но написанный на русском. Правда, надпись была далеко не дружелюбная: «Убирайтесь отсюда! Вы приносите только горе!» В этом, как подозревала Полина, плакат как раз не отличался от остальных. Но кто-то же его создал… Она прекрасно знала, кто оставил здесь плакаты. Жители ближайшего поселка приходили к воротам уже не раз – в основном женщины, хотя порой мелькали среди них и мужчины. Женщины голосили так, что было слышно до самого моря, однако на частную территорию их никто не пускал. Они на это бурно обижались, развешивали плакаты, игнорировали полицию. Да и полиция не рвалась их разгонять, других забот хватало. Полина как-то пыталась узнать у переводчика, чего, собственно, жаждет оскорбленная общественность. – Не обращайте внимания, – отмахнулся тот. – У них тут у многих знакомые работали, тоже погибли под завалами. И они считают, что отель виновен в том, что столько рыбацких лодок затонуло. – Каким это образом, интересно? – Якобы отель изменил линию побережья, и это усилило волны, доходящие до деревни. – Бред, – резюмировала Полина. – Бред, но вовсе не безмозглый, тут мы имеем дело с примитивной деревенской хитростью. – То есть? – Со страховкой здесь дружат далеко не все, – пояснил переводчик. – От шторма они компенсации за затонувшие лодки не получат. А от отеля вот пытаются – и за людей, и за лодки. Вы думали, они на одних эмоциях сюда поорать приходят? Нет, эти люди хотят, чтобы от них откупились. Однако откупаться от толпы отель не собирался, потому что местные ему не особо и мешали, на них никто не обращал внимания. Доигрались протестующие только один раз. Ранним утром они разложили вдоль забора небольшие кучки навоза и подожгли. Дым получился густой и предсказуемо вонючий. Его заметили и руководители отеля, и полицейские. Только вот отреагировали вовсе не компенсациями: местных жителей наконец прогнали прочь, теперь об их требованиях напоминали лишь плакаты. Как и многие другие, Полина считала историю законченной, в детали она не вникала, пока не увидела плакат на русском. Тогда психолог и захотела поехать в поселок, причин для этого хватало. Во-первых, ей нужно отвлечься и хоть как-то перезагрузиться. Полина чувствовала, как эмоциональная усталость опять накапливается, грозя нервным срывом. Сеансы медитации помогали, но все хуже и хуже. Смена обстановки могла дать гораздо больше. Во-вторых, местные жители наверняка многое знали об отеле, они ведь работали здесь. Возможно, помнили историю этого места еще до появления «Пайн Дрим», кто знает… И уж точно у них было больше шансов, чем у туристов, заметить странности. В-третьих, это давало ей возможность побыть вдали от Майорова и наконец решить вопрос с нестыковками в психологическом портрете. Наименее важная причина, но все же… Полина чувствовала: ей не хочется оставлять все как есть. Потерянное общение неплохо бы вернуть, без него стало как-то холодно. И раз уж все это могла решить одна короткая поездка, зачем отказывать себе? Идти туда пешком Полина даже не собиралась, и дело не только в нарастающей жаре. Просто провинциальные горные дороги оказались напрочь лишены не то что тротуаров – обочины. А местные водители будто каждый день узнавали об этом впервые, гоняли так, словно двухзначные показатели на спидометре оскорбляли их род до пятого колена. Так что Полине требовался автомобиль, и она знала, что в собственности у отеля несколько служебных машин. Поэтому Полина сразу же направилась к Зотову и объяснила, что ей нужно. Правда, вдаваться в подробности не стала, просто упомянула, что хочет съездить в поселок. Зотов так долго и показательно удивлялся, что у Полины даже возникло ощущение, будто он не хочет ее отпускать. Хотя с чего бы? От подозрений ее удержало лишь то, что у него вроде как не было для такого причин. Он все равно вынудил ее ждать целый час и только потом выдал ключи от машины. Зато с полным баком и бесплатно, так что Полину все устраивало. Карта ей была не нужна: дорога от отеля продолжалась только до поселка, упиралась в него и обрывалась. Дальше начинались крутые горы и дикие леса, их можно объехать только по большому шоссе, оставшемуся в стороне. Полина прикидывала, как будет разыскивать того, кто владеет русским языком, что у него спросит, захочет ли он говорить. Был шанс, что ее просто отошлют прочь – но это худший вариант. Она помнила, что на дворе не пятнадцатый век, поселок вполне современный, правда, со своими особенностями. Но и их она учла – выбрала для поездки длинное светлое платье с капюшоном, закрывавшее ее с ног до головы. Так что все было прекрасно до тех пор, пока Полина не обнаружила, что не работают тормоза. Это открытие обрушилось на Полину лавиной. Она попробовала нажать на педаль снова – и снова нога словно провалилась в пустоту. А так не должно было случиться! Полина ведь не первый раз за поездку пользовалась тормозами, все работало прекрасно и вдруг сорвалось в один момент… Страх был быстрым, сильным, окутывающим липким коконом паутины. Пульс ускорился, на коже выступила испарина, в висках барабанным боем застучали удары сердца. Собственное тело вдруг показалось Полине удивительно легким, а руки и ноги – тяжелыми, словно свинцом налитыми, не способными ничего исправить. Тело было главным, оно требовало действия. Мозг же оказался способен лишь вырывать из памяти образы из фильмов, страшные образы: машина уходит в вираж, срывается в пропасть, взрывается, и любой, кто оказался внутри, обречен на смерть… Хотелось действовать – а умирать не хотелось. Инстинкты рвались вперед, кричали, что они все знают. Требовали вывернуть руль или хотя бы дернуть за «ручник», что угодно сделать, лишь бы не стало слишком поздно! Движение теперь казалось врагом, уходящая в пустоту педаль тормоза – палачом. Тихий голос из глубины подсознания шептал Полине, что если она немедленно не остановит автомобиль, то подставит голову под гильотину, и только она будет виновата… Но инстинкты не всегда правы. Даже из добрых побуждений – не всегда, и ужас подсказывает отвратительные планы. Полина напомнила себе об этом в момент, когда рука уже сомкнулась вокруг стояночного тормоза. Пальцы будто судорогой свело, она держалась за пластиковую ручку, как утопающий хватается за соломинку, и ей потребовалась вся сила воли, чтобы остановить себя, не нажимать на кнопку, не тянуть тормоз вверх. Это тоже вариант. Но не здесь и не сейчас. Не на такой скорости, не у самого обрыва… Полина глубоко вдохнула и медленно выдохнула, стараясь успокоить сердце. От ускорившегося пульса темнело в глазах, становилось трудно дышать, это грозило ее погубить. Плакать и кричать можно потом, сейчас нужно собраться, иначе вместе с погибшими в отеле в родную страну отправят и ее – в ящике. Все закончится так глупо, она никогда больше не увидит ни Марата, ни друзей, ни родных… Нет, на этом сосредотачиваться нельзя. Такие мысли подпитывают страх. Полина заставила себя успокоиться и думать обо всем, что она знала. Знакомый когда-то рассказывал ей, что тормоза порой ломаются неожиданно, но несерьезно. Если несколько раз плавно нажать на тормоз, будто накачивая мяч ножным насосом, все еще может восстановиться само. Вдруг?.. Нет, не вышло. Педаль тормоза продолжала проваливаться, страх усиливался. Полина сжала руль так, что побелели пальцы. Она постаралась направить все напряжение в руки, чтобы отвлечься от него, и размышлять дальше. «Ручник» все еще трогать опасно, нужно сбивать скорость… Машина оказалась на почти плоском, лишь слегка поднимающемся вверх участке дороги. Это хорошо. Это и скорость снизит, и не даст автомобилю резко покатиться обратно задним ходом. Понятно, что страх требует остановиться немедленно, но – нельзя, нужно терпеть. Поэтому Полина сбавляла скорость постепенно, так медленно, что это казалось пыткой, однако сдаваться девушка не собиралась. Она пользовалась тем, что на дороге больше никого не было, перестраивалась с полосы на полосу, наплевав на двойную сплошную, и этими маневрами помогала автомобилю. Спидометр вознаграждал ее и за выдержку, и за усилия, стрелка снисходительно двигалась вниз, и можно было переключать передачи. С пятой на четвертую, с четвертой на третью… Полину трясло от напряжения, платье промокло насквозь и липло к телу. С третьей на вторую, почти все… Но тут удача ее наконец покинула. Ровная часть дороги кончилась – начинался резкий спуск к поселку. Да, по хорошему асфальту, по прямой, но все это не очень-то помогало, если у машины не работали тормоза. На таком участке она бы не разогналась слишком сильно – и все равно существовала опасность двойной трагедии. Потому что там уже начинались дворы, там бегали животные и в любой момент могли появиться дети. Теперь Полине не помогла бы выдержка, решение следовало принять за секунду. Пока скорость еще невысока, а машина не достигла спуска, на котором ее будет не остановить. Если кто и пострадает, то хотя бы одна Полина! Надо же, а ведь недавно она восхищалась Маратом за то, что он сумел поставить других выше себя, верила, что не сможет ничего подобного, но получилось вот как. Показать предел твоих возможностей способна только крайняя необходимость. Жизнь или смерть, а не желание или отсутствие такового. Мысли промелькнули быстро, не за секунду даже, а за долю секунды. Потом Полина все-таки сделала это: дернула вверх стояночный тормоз и вывернула руль, направляя машину к поросшим кустарником скалам… * * * Марат без малейших угрызений совести признавал, что Катрин с ним тяжело. Она уже наверняка десять раз пожалела, что не пригласила в проект кого-нибудь менее знаменитого, но более сговорчивого. Откуда она могла знать, что он доставит столько проблем? Он и сам тогда не знал! Впрочем, проблемы эти были не так велики, как пыталась изобразить Катрин, ей просто лень было лишний раз напрягаться. Но и Марат умел настаивать на своем, а потому ей пришлось задействовать какие-то немыслимые связи и выяснять, чем закончилось вскрытие Федора Михайловича. А вскрытие оказалось любопытным. Настолько, что, сообщая Майорову результат, Катрин даже спросила: – Что у вас там происходит вообще? Дурдом какой-то! – Так что было у него в крови? – Бругмансия. Это растение такое, типа дурмана… Я предполагала, что эпизод в «Пайн Дрим» станет только частью фильма, а теперь думаю, что про это отдельный фильм делать надо! – Да забудь ты про фильм… – Я тебе дам – «забудь про фильм»! – взвилась Катрин. – Хорошо, не забывай про фильм, но обсудим его позже. А пока расскажи мне, как в кровь деда попала эта брунгильда – как там ее? – Бругмансия. Мне почем знать? Тебе это зачем-то понадобилось – ты и разбирайся! Официальную версию произошедшего Марат узнал позже, от Зотова и Ясина Саглама. Они устроили совещание со спасателями, на которое проскользнула и съемочная группа. Там они утверждали, что Федор Михайлович стал жертвой несчастного случая. Бругмансия была декоративным растением, старик не знал, что она ядовита. Наркотический эффект сказался быстро, Федор Михайлович перестал понимать, где он находится и куда идет, так и упал со скалы в море. Марат сразу же поставил эту версию под сомнение, указав, что пожилой мужчина, находившийся в отчаянии, вряд ли пошел бы жевать первый попавшийся цветущий куст, даже очень красивый. Зотов с едва скрываемым раздражением напомнил, что всех подробностей они никогда уже не узнают. На том и разошлись. Принимать высказанную версию Марат не собирался. Хотелось поговорить об этом – а поговорить было не с кем. Полина внезапно исчезла из его жизни, сначала условно, а потом и буквально. Их последняя встреча прошла как-то неловко, теперь же Полины нигде не было. Он решил не навязываться. Все это оставило неприятное чувство, от которого Марат попросту отстранился. Он уже знал о том, что случилось с «Сонаем», и понимал, что это прибавило работы Полине. Ей сейчас предстояло отнять надежду у многих семей, ей не позавидуешь. На этом фоне она имела все основания замыкаться в себе и сторониться его. Других причин попросту не было – они не ссорились, напротив, между ними все шло на удивление хорошо. Поэтому Марат оставил за Полиной право на уединение и решил побеседовать с другим человеком. Из-за съемок он попал на обед позже обычного, минут за двадцать до закрытия ресторана. В такое время выбор блюд куда скуднее, зато повара заканчивали работу, освобождались. Это было для Марата куда важнее, чем двадцать видов салата на столе. Точнее, интересовал его лишь один из поваров – русский, высокий голубоглазый блондин, его сложно было не заметить. Наладить с ним контакт оказалось легко: повар смотрел многие фильмы с участием Марата и гордился тем, что звезда такого уровня обращается к нему на «ты» и знает его имя. – Степа, брат, свободен? – поинтересовался Марат, подходя к столу с мясными блюдами. – Сейчас буду. Индейку берите, соус – космос просто! – Всегда мечтал поглотить космос. Подходи, разговор есть. Повар не заставил себя долго ждать. Парень он был простой, ни в чем не выискивающий тайные смыслы. Марат прекрасно знал: он потом не станет обдумывать, почему это вдруг артист задает такие вопросы. В мире Степана логичным казалось все – раз спросили, значит, надо.