– Я думал, ты лесовод. – Откровенно говоря, я скучаю по этой работе. К сожалению, деревья теперь лишь мое хобби. Составишь мне компанию? Я подошел к столу для совещаний – точно такой же был у Зои. Меня угнетала неестественность момента, отвратное ощущение того, что одна реальность ускользает и ей на смену приходит другая. «Но я знаю тебя много лет, – хотелось мне сказать, – и ты лесовод, а не сотрудник Института Времени. Мы вместе школу оканчивали». – С деревьями проще? – спросил я. – Чем на этой работе? Да. Намного. – Завибрировал его мобильник. Он взглянул на экран и поморщился. – Почему ты не говорил мне, что работаешь здесь? – Ну, это… затруднительно, – сказал он. – Говоря «затруднительно», я имею в виду «секретно». Дело в том, что мне нельзя отвечать на вопросы о своей работе, поэтому я не люблю о ней говорить. – Странное, должно быть, ощущение, – сказал я, – заниматься чем-то секретным. – Говоря «странное», я имел в виду «потрясающее». – Я стараюсь не лгать на эту тему. Если бы ты спросил, где я работаю, я бы ответил, в Институте Времени, и ты бы подумал, что моя работа связана с лесоводством. – Ладно, – сказал я. Молчание становилось неловким. Я не знал, как попросить о том, чего хотел. Найми меня, прими меня, позволь участвовать в том, чем вы занимаетесь. – Ефрем, – начал было я, но тут дверь распахнулась, и вошла Зоя. Такого выражения на ее лице я не видел с детства. Зоя пребывала в бешенстве. Она села напротив меня, проигнорировав чай, и вытаращилась на меня, пока мне не пришлось отвести взгляд. – Я проигрывал своей сестре в гляделки с пятилетнего возраста, – сказал я Ефрему. – Может, с четырехлетнего. – Он удостоил меня вялой улыбкой. Все молчали. Мой взгляд перекочевал на деревце бонзай. Наконец Ефрем милостиво откашлялся. – Послушайте, – сказал он. – Никто не нарушал правил. Когда Зоя говорила с тобой об аномалии, Гаспери, эта тема еще не была засекречена. Зоя посмотрела на чай. – Конечно, – продолжал Ефрем, – это не значит, что ты можешь торчать перед Институтом Времени, повторяя ее слова. – Извини, – сказал я. – Ефрем, можно спросить: это реально? – О чем ты? – Рассказанное Зоей звучит складно. Но, гм, это была идея нашей мамы, – сказал я. – Гипотеза симуляции. – Помнится, она говорила об этом, – сказал он мягко. – Думаю, легко видеть несуществующие закономерности, когда теряешь кого-то. Ефрем кивнул. – Да. Я не знаю, есть ли в этом что-то, – сказал он. – Но мы не были близки с твоей мамой, поэтому я могу быть непредвзятой стороной в этом вопросе и думаю, здесь всего хватает, чтобы оправдать расследование. – Могу ли я быть полезен? – спросил я. – Нет, – пробормотала Зоя еле слышно. – Зоя мне говорила о твоем желании здесь работать. – Я заметил, что Ефрем очень старался не смотреть на Зою. – Да, – подтвердил я, – мне хотелось бы. – Гаспери, – произнесла Зоя. – Почему ты хочешь здесь работать? – спросил Ефрем. – Потому что это увлекает, – ответил я. – Меня это увлекает больше, чем, ну, чем все, что я могу припомнить, откровенно говоря. Надеюсь, я не произвожу впечатления одержимого. – Вовсе нет, – сказал Ефрем. – Ты производишь впечатление человека увлеченного. Мы все увлечены этим, в противном случае нас бы тут не было. Ты знаешь, чем мы тут занимаемся? – Не представляю, – сказал я. – Мы оберегаем целостность наших исторических событий, – сказал он. – Мы расследуем аномалии. – Бывали и другие? – Обычно оказывается, что это ложная тревога, – ответил Ефрем. – Моим первым заданием в Институте было дело клона-доппельгенгера [6]. Согласно нашей лучшей программе распознавания лиц, одна и та же женщина появлялась на фотографиях и видеозаписях, сделанных в 1925 и 2093 годах. Мне удалось взять образцы ДНК и доказать, что речь о двух разных женщинах. – Ты сказал «обычно», – заметил я. – В нескольких случаях, – сказал Ефрем, – мы не смогли определиться с выводами. – Было видно, что это его беспокоит. – Вы разыскиваете что-то конкретное? – спросил я. – Мы разыскиваем не что-то одно. – Он помолчал. – Что касается расследования аномалий, – продолжил он, – это непрерывный поиск ответа на вопрос, живем ли мы внутри симуляции. – Ты считаешь, что да? – Существует некая группировка, – сказал он, подбирая слова, – в нее вхожу и я, которая считает, что путешествие во времени работает лучше, чем следовало бы. – Что это значит? – То, что петель меньше, чем можно было бы ожидать в разумных пределах. Иногда мы изменяем ход истории, а затем ход истории как бы сам себя ремонтирует, что не укладывается у меня в голове. Каждый раз, когда мы отправляемся в прошлое, ход истории должен необратимо изменяться, но этого не происходит. Порой события как будто изменяются, чтобы скомпенсировать вмешательство путешественника во времени, чтобы спустя поколение все выглядело так, словно путешественника и в помине не было. – Ничто из этого не доказывает наличие симуляции, – быстро отреагировала Зоя. – Да. По вполне очевидной причине, – сказал Ефрем, – это трудно доказать. – Но можно приблизиться к доказательству, если выявить сбой в симуляции, – добавил я. – Да, совершенно верно. – Гаспери, – сказала Зоя, – я знаю, что это увлекательно, но это тяжелейший труд. – У нас с Зоей есть разногласия относительно Института Времени, – заметил Ефрем. – Сказать по правде, у нас разный личный опыт. – Да, правда, – бесстрастно подтвердила Зоя. – Но одно я могу тебе сказать, – признал Ефрем, – здесь работать интересно. – А я могу тебе сказать, – вставила Зоя, – что Ефрем не выполнил план приема на работу в этом году, в прошлом и в позапрошлом. – И переподготовка, и работа требуют огромной осмотрительности, – продолжал Ефрем, не обращая на нее внимания, – большой концентрация внимания. – Я умею сосредотачивать внимание, – сказал я. – И проявлять осмотрительность. – Хорошо, – сказал Ефрем, – я организую для тебя отборочное собеседование. – Спасибо, – поблагодарил я. – Это может прозвучать жалко, но у меня действительно никогда не было интересной работы. Ефрем улыбнулся. – Я не волнуюсь за отборочное собеседование. Ты легко его пройдешь. Это надо отпраздновать. Но если это надо отпраздновать, то почему моя сестра так неразговорчива и мрачна? Тяжелая работа. Мне хотелось ей сказать: «Послушай, – пока Ефрем заказывал три бокала шампанского, – лучше я буду заниматься опасной работой, чем подыхать со скуки от того, чем я сейчас занимаюсь». Но я опасался, что, если произнесу это, она расплачется. 7 Спустя неделю я приехал в гостиницу за час до начала своей смены и зашел в кабинет Талии. – Гаспери, – сказала она. Я зашел, чтобы сесть, но она покачала головой и встала из-за стола. – Пойдем, прогуляемся. – У меня лишь несколько… – Знаешь, любопытно. – Она жестом выпроводила меня наружу. – В университете я изучала историю трудовых отношений, и на протяжении веков одно остается неизменным – никто не хочет связываться с отделом кадров. – Она открыла боковую дверь, и мы вышли на дневной свет у грузовой эстакады. – Я предупредила твое начальство, что мне нужно с тобой поговорить. Никто не станет возражать. Программа сегодняшней погоды предусматривала облачность, поэтому свет был тусклым и сероватым. Меня это нервировало. – Трудно к нему привыкнуть, – сказала Талия. Она перехватила мой беспокойный взгляд на небо. Мы зашагали по тропе вдоль реки Колония‑1. Из соображений душевного равновесия все три колонии были оснащены реками, которые протекали по белокаменным руслам с типовыми белокаменными арочными мостами. Они являли собой чудо инженерной мысли. И журчали совершенно одинаково. – Почему ты уехал из Града Ночи? – спросила она.