Часть 24 из 86 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Майк лежал на железной койке, пристроив перебинтованную ногу поверх одеяла.
– Осколочное ранение голени, – сказал он; в глазах читалась скромная сдержанность. – Уже заживает, скоро вернусь на фронт.
Ханс, однако, заметил, что раны темные. Входное отверстие воспалено, с черным струпом.
– Все-таки придется немножко подрезать. Нужна анестезия?
Майк покачал головой.
– Режьте.
Скальпелем Ханс сделал сбоку на голени глубокий надрез, Майк не проронил ни звука.
– Я слыхал, вы много лет отдали делу курдов, – сказал Майк. – Уважаю.
В противоположность другим врачам-коммунистам из движения солидарности медиков, которых Ханс Фалк знал и с которыми был в довольно сложных отношениях – тут можно назвать Мадса Гильберта, Ханса Хусума, Эрика Фоссе, Марианну Мьоланн… – сам он специализировался на Курдистане. Еще с конца восьмидесятых, с первых же походов в горы с партизанами Курдской рабочей партии, он очень сочувствовал курдам.
– Как вы здесь оказались?
– Как и все остальные. – Майк помолчал. – Не мог сидеть сложа руки и смотреть, как террористы убивают мой народ. Сказал в армии, что мне надо ухаживать здесь за больным отцом, купил на всё выходное пособие полевых аптечек и поехал.
– А что сказала армия?
– Хотите правду?
– Я отказник от армейской службы, – сказал Ханс. – Не питаю насчет вооруженных сил ни малейших иллюзий.
– Они устроили сущий ад. Мне сделать ничего не могли и взялись за мое окружение. Парней из моего взвода в Рене засыпали взысканиями, если они лайкали мои посты в «Инстаграме». Моей девчонке, она тоже в армии служит, велели выбирать: или со мной распрощаться, или со службой.
Ханс бинтовал ногу Майка.
– Я патриот Норвегии, вот чего они не понимают. Черт побери, ДАИШ не победить, послав в Ирак несколько транспортных самолетов и санитарный отряд. Норвежский народ ни хрена в этой войне не понимает.
– Это не наша война, – сказал Ханс.
Майк решительно посмотрел на него.
– Вот именно что наша. Если не остановить врага здесь, будет пожар по всей Европе. Джихадизм – рак с метастазами. Чума. Джихадистов надо истребить, всех до одного. Это и есть расширенная защита Норвегии, неужели непонятно?
– Вы правда так считаете?
Майк кивнул.
– Пока был дома, меня вызвали в Акерсхюс, к ребятам из внешней разведки. Я им так прямо и сказал: «Я возвращаюсь, но, если вам нужны разведданные, только свяжитесь со мной. Я норвежец, так что денег за это не возьму». Но со мной никто не связался. Лишь спустя много месяцев со мной законтачил один малый из норвежской армии, который хотел экономически поддержать мое подразделение.
– Вы ведь существуете на народные деньги?
– Совершенно верно. Я встретился с ним здесь, в городе, и он сказал, что деньги будут при одном условии. Я должен организовать пистолет и положить его в банковскую ячейку в Эрбиле. «Ладно, – сказал я, – сделаю».
– Кто это был?
Майк заложил руки за голову и долго смотрел на Ханса.
– Не скажу. Но я знал его по армии. Закавыка в том, что парня, забравшего пистолет, немногим позже задержал соседний курдский отряд, на ничейной полосе у фронта. Они потолковали с контактами в норвежской разведке, и те сказали, что он известный джихадист, бывший «морской охотник», переметнувшийся к террористам. Но это полная чушь. Норвегия послала оперативника убивать джихадистов, а потом бросила его на произвол судьбы.
– Откуда вам это известно? – спросил Ханс, которого не оставляло ощущение, что разговор вот-вот примет совершенно новый оборот. На Ближнем Востоке так бывает часто: здесь земляки открыто говорят о том, о чем на родине и заикнуться нельзя.
– Курдский отряд, задержавший его, сразу конфисковал оружие, которое было при нем, – сказал Майк. – Оно имело тот же серийный номер, что и пистолет, который организовал я. Я проверил и попытался вызволить парня, но его уже забрали американцы. Они всегда так действуют. Используют тебя, когда им выгодно, а потом бросают в беде.
Ханс задумчиво обвел взглядом голое обшарпанное помещение.
– Кто «они»?
– Вы же знаете, – спокойно ответил Майк, – если работаешь на Пешмерга, часто пересекаешься с западными спецназовцами и людьми из разведки. Англичанами, французами, американцами и прочими. Им нужна информация о террористах ДАИШ из их собственных стран, и обычно они не скрывают, что планируют их обезвредить, то есть убить. Мы, норвежцы, таких вещей не говорим. Мы-де только бурим колодцы и строим школы для девочек. Но вообще-то действуем в точности, как другие, – убиваем террористов, просто политически это у нас неприемлемо. Думаю, брошенный оперативник работал для Норвегии на свой страх и риск. Чтобы нельзя было отследить его связь со властными структурами. Но доказательств у меня нет.
– Я знаю этого парня, – сказал Ханс. – Он вернулся в Норвегию. Но мне надо знать, кто тот человек из армии, с которым вы встречались.
– Так дело не пойдет. – Майк покачал головой. – Пусть парень приедет сюда, ко мне. Я все расскажу.
* * *
В этот миг послышался резкий, пронзительный свист, а секундой позже стены содрогнулись от грохота неподалеку, посыпалась штукатурка, ножницы и скальпели заплясали на передвижном столике возле койки.
– Артиллерия! – крикнул Майк, вскочил и заковылял прочь от палаты по коридору.
Ханс поспешил следом, а норвежский курд крикнул:
– Надо переправить младенцев в бомбоубежище!
Свист и громовые раскаты подступали все ближе, будто недоумок-великан растаптывал дома наверху. Стены дрожали от жуткого грохота.
– Сюда! – крикнула норвежская медсестра, одной рукой она прижимала к себе плачущего младенца, а другой катила больничную койку.
Бетонированное убежище вмещало примерно десяток коек. В углу стоял агрегат аварийного электропитания. Пахло дизельным топливом. Майк сел у стены и застыл неподвижно.
Крик матерей смешивался с тонким, пронзительным плачем младенцев. Ханс руками показывал дорогу, в воздухе висела туча пыли, обмазка стен дождем сыпалась на пол, свет под потолком замигал, потом совсем погас, и стало темно.
Взрыв грянул прямо над головой, все вокруг затряслось, как самолет в сильной турбулентности, местные медсестры, воздев руки, молились Аллаху.
Затем – полная тишина.
Только затихающий вдали рокот бомбардировщиков.
– Думаю, на сегодня ДАИШ отбомбилась, – сказал Майк.
Ханс кивнул:
– Похоже на то.
– Теперь понимаете, о чем я? – задумчиво обронил Майк. – Их надо уничтожить, всех до одного.
Глава 18. Папа стоял у руля слишком долго
Из своего домика Саша видела, что девочки играют под кухонным окном. Она выложила на стол файл с документами и через родственный чат послала сообщение:
«Встретимся сейчас? Надо поговорить о бабушке».
Она рано стала матерью, сначала родилась Камилла, а через два года – Марго. Возможно, оттого, что говорила о детях меньше своих подружек, Саша всегда считала себя компетентной матерью. Хотя она любила дочек больше всего на свете и не раздумывая отдала бы за них жизнь, но думала она о материнстве всегда как об обязанности, о долге, о способе продолжения рода. Конечно, несколько лет полностью прошли в тумане грудного вскармливания и недосыпа – ведь Саша была категорически против нянек, услугами которых здесь пользовались все, – но те времена уже миновали. Страх за детей мало-помалу отпускал. У девочек выпали молочные зубы, они начали задавать вопросы о смерти и вселенной, о своем месте в мире.
Первой откликнулась Андреа: «У меня как раз перерыв меж работами, ха-ха, так что могу и сейчас».
Дочери все больше жили собственной жизнью, Камилла со своими нарядами и принцессами, Марго – с книгами. Не в пример многим подругам, Саша не грустила, что дети обретают свободу. Может, такой уродилась, а может, дело в том, что мама умерла рано и ее и Сверре воспитывал Улав, – отец, которого она любила и которым бесконечно восхищалась, хотя его воспитательные методы, авторитарность и отстраненность шли вразрез с идеалами ее поколения.
«У меня в кабинете, через 20 минут?» – написал Сверре.
Словом, девочки подросли, и у нее стало больше времени, чтобы заниматься своими делами. Значит, можно копнуть историю Веры поглубже. И она копнула. После Блакстада и шока, вызванного информацией об опеке, Саша тщательно изучила ежегодные отчеты фонда САГА до и после 1970-го. То, что она там обнаружила, убедило ее: надо обязательно рассказать все брату и сестре.
Вошел Мадс в тренировочном костюме, быстро поцеловал ее.
– В последние дни я тебя толком не видел.
– Знаю, – кивнула Саша. – Я работала.
– Неважно выглядишь. Что нашла?
Настороженно глядя в окно, Саша рассказала про блакстадскую историю болезни и про то, что Веру лишали дееспособности. Мадс молча слушал.