Через час, усталый и довольный, он через парадный вход вбежал в дом и собирался уже открыть дверь раздевалки, чтобы поплавать в бассейне, когда услыхал за спиной голос младшей сестры. – Сверре, – спросила Андреа, – ты сегодня видел стекольщика? – Стекольщика? – Работы в башне. Кто-то должен прийти и привести в порядок окно-розетку. – Вообще-то я никого не видел, – ответил он. – Было много о чем подумать. Младшая сестра прислонилась к стене. – Когда уезжаешь? Сверре самоуверенно пожал плечами. – Сборы начинаются на следующей неделе, так что отбываем, наверно, несколькими неделями позже. Андреа задумчиво посмотрела на него: – Я не хочу, чтобы ты уезжал. Сверре положил руку ей на плечо. – Понимаю, зарубежные задания вам, остающимся дома, кажутся очень опасными. Младшая сестра покачала головой: – Я имею в виду не нас. По-моему, это скверно для тебя. – Как раз наоборот. Уникальная возможность. Сестра приоткрыла дверь на улицу, закурила. – Прошлый раз, когда ты вернулся из Афганистана, у тебя был неживой взгляд монаха, который десять лет кряду медитировал в бутанском монастыре. Ты не создан для войны, Сверре. Он ощутил легкое недовольство, как всегда, когда его сталкивали с неприятной правдой. Он и сам нередко задумывался о том, как такое возможно: человек участвует в совещаниях с крупными бизнесменами и в переговорах с ведущими политиками, и его же терзают тяжкие размышления и бессонница. – Думай как хочешь, – храбро сказал он, – но армия нуждается во мне. По всей видимости, Андреа намеревалась продолжить с предостережениями. – Там я единственный раз в жизни был счастлив, Андреа. Афганистан я ни на что не променяю. Сверре действительно ни на что бы не променял Афганистан. И не только тогдашние приключения или солдатскую дружбу. Но и линии проводов вдоль дорог, и вспышку света за секунду до того, как машина взлетела на воздух, и запах кордита и дизельного топлива, и даже талибов, что, затаившись в скалах, стреляли по ним. Штатским этого не понять, никогда в жизни. – Вполне возможно, что мужчина, обманувший жену, счастлив, – ответила Андреа. – Однако это не причина для новой измены. – Я уеду, – сказал Сверре и сменил тему: – Ты собиралась на башню? Андреа хотела взять кое-что на кухне, и в каминной они столкнулись с Сашиными дочками, которые играли там в прятки. – Марго! Камилла! – Андреа раскинула руки. Девочки тотчас со всех ног устремились к ней, немного испуганно глянув на Сверре, который никогда не выказывал детям такую любовь, как его младшая сестра. – А мы сегодня уезжаем во Францию, – хором сказали девочки, явно сгоравшие от волнения. – С папой. – А мама разве не едет? – спросила Андреа. Камилла чуть не плакала: – Мамы теперь все время нет дома. – Она работает, ты ничего не понимаешь, – сурово сказала Марго, глядя на сестру. Сверре она всегда нравилась, этакий очкастый «книжный червячок» без малого восьми лет от роду, но с таким багажом знаний, какой сестренке, да и ее ровесникам во сне не снился. – Нельзя же все время работать, ведь вот-вот наступит Пасха! – сказала Камилла. – Мама старается выяснить, почему бабушка так сердилась на дедушку. Это важная работа, – по-взрослому сказала Марго и улыбнулась Андреа. – Мама пытается отыскать семейных призраков, – улыбнулась в ответ Андреа, которая любила рассказывать племянницам разные истории. – Призраков? – испуганно переспросила Камилла. Марго посмотрела на Андреа. – Тетя Андреа, может, расскажешь нам историю про призраков? – Ладно, – улыбнулась та, присела перед ними на корточки и понизила голос: – Расскажу, но только дайте слово не шуметь, когда поднимемся на башню. Иначе можно разбудить злых духов. Понятно? Девочки кивнули, глаза у обеих загорелись. Андреа пошла вверх по винтовой лестнице, мимо кабинета Сверре на втором этаже и кабинета Улава на третьем, поднялась еще на два этажа. Здесь в коридоре было темнее. – Бабушка брала меня с собой сюда, когда я была маленькая, – сказала Андреа с хитрой улыбкой. – Нам нужен кто-то, кто символизирует зло. Это Сверре. Сверре оскалил зубы, приставил пальцы к голове, как рога, и завыл: – У-у-у-у-у! Девочки притворно испугались: – Злодей Сверре, злодей! Лестница скрипела и сужалась. Сквозь маленькие окна-бойницы за строительной сеткой смутно виднелись верхушки деревьев. На верхней площадке Андреа опять присела на корточки. – Давным-давно, – начала она, зажигая спичку, – жила в Редерхёугене нянька по имени Рагнфрид. Приехала она в Редерхёуген молодой девушкой, когда родители ее в осенние шторма сгинули в море. Рагнфрид была строгая, но справедливая. Она кормила детей молоком, когда они были маленькие, а случись им нашкодить, угощала тростью. Особенно доставалось мальчонке по имени Пер. Он был мал ростом и слаб и плакал ей в коленки, когда мальчики постарше обижали его. Но у Пера был отец по имени Тур, и когда бабушка Вера родила Туру ребенка, в няньки мальчику, которого назвали Улавом, взяли, конечно, Рагнфрид. И вот однажды Рагнфрид с малышом Улавом и мамой Верой отправилась в путешествие на «хуртигрутен». И Рагнфрид погибла в волнах… – Андреа… – сказал Сверре. – У вас за спиной окно-розетка, – невозмутимо продолжала Андреа. – Если вы посмотрите сквозь красный карбункул посередине, то увидите, как ангелы наводят желтое пламя на синий фон. Конец близок. Камилла закрыла лицо ручками. – Я знаю, что такое окно-розетка, – сказала Марго. – Но в книгах пишут, что они бывают в церквах. Редерхёуген не церковь. Почему у нас тут розетка? – Потому, – серьезно ответила Андреа, – что мы нарушили важнейшую заповедь церкви. Отринули Христа как своего Спасителя и возвысили себя в богов. Это высокомерие и гордыня, и за такой грех мы будем наказаны. – Я в Бога не верю, – сказала Марго, карабкаясь вместе с сестрой по ограждению винтовой лестницы. Тут они услышали шаги вверх по ступеням, а секунду-другую спустя увидели отца, Мадса. – Марго, Камилла, вот вы где! Времени у нас в обрез, можем опоздать на самолет! – До свидания, тетя Андреа и дядя Сверре! – воскликнули девчушки и побежали вниз. Когда все стихло, Андреа искоса глянула в окно и сказала: – Почему ты позволяешь папе командовать тобой? – Ты о чем? – Сам знаешь. Папа. Саша всегда была для него светом в окошке… по крайней мере, до сих пор. – Андреа засмеялась. – Мне-то наплевать. Но он ужасно относится к тебе, и, сказать по правде, ты не очень-то справляешься с этой ситуацией. Сверре сел на подоконник бойницы, прямо против розетки. Глубоко вздохнул. По телефону он охотно делился с младшей сестрой своими невзгодами, но очень не любил, когда она начинала ставить ему диагноз. – Все равно я скоро уеду, – храбро сказал он. – Отец есть отец. Он волен поступать по своему усмотрению. Андреа медленно покачала головой: – До чего же ты наивный. Он сглотнул и неодобрительно посмотрел на нее. – Наивный? – Думаешь, я не видела, как этот осклизлый кровосос М. Магнус заходил к тебе? Я обратила внимание, потому что видела его в Редерхёугене за несколько дней до и несколькими днями позже. Они с папой разговаривали в каминной. Им в голову не пришло, что я слышала их разговор, а говорили они о тебе, Сверре. – Обо мне? – переспросил Сверре, меж тем как к горлу подступил комок, словно в затопленном подвале повысился уровень воды. – Да, что тебе нужна сложная задача, что поездка в Афганистан с отрядом «морских охотников» пойдет на пользу твоему характеру. Так твердил папа. И М.М. в конце концов согласился. Нехотя.