А потом случается это… 8. Замена «Скажи, что ты здесь видишь, Мэри». Я пялюсь на собственное отражение в зеркале, для равновесия вцепившись в раковину. Я слепая и мокрая, и меня зовут Мэри, а не Мим, и я никогда не дралась, никогда не плавала на лодке, никогда не увольнялась с работы, никогда не была в Венеции, никогда, никогда, никогда… Пол уходит из-под ног, и я падаю, заваливаюсь на бок, парю во внезапной невесомости, как в воде или открытом космосе. Издалека доносится – одно, два, тысячи воззваний к господу, животные крики, яростные, бурлящие жаждой выжить. Минута, час, вся жизнь – больше нет времени и нет Штук. У меня больше нет Штук. Есть только металл, вопящие голоса и смерть. И вдруг моя дорожная симфония взвивается в крещендо и достигает своего грохочущего мощного Финала. Автобус замирает. Вкл. Выкл. Вкл. – выкл. – вкл. Желтушная лампа мигает с произвольным интервалом. Я лежу на боку и смотрю прямо в треснувшее зеркало. И как извращенная «соль» неудачной шутки – мое правое веко опущено. Мгновение не шевелюсь. Циклоп среди тысячи обломков. Вдох наполняет мои легкие, вены, конечности, точно вирус пробирается в каждый уголок тела. А затем набирает мощь и бросается прямо в голову. «Есть контакт, еще поживем». Слева от меня дверь болтается на петле. «СВОБОДНО». Щель небольшая, но я протискиваюсь через нее в основной отсек автобуса и, превозмогая боль, приподнимаюсь от пола и оглядываюсь. «Грейхаунд» опрокинут. Салон превратился в кипящее рагу из стекла, крови, канализационных нечистот и багажа – кинематографичная разруха. Как и в уборной, лампы здесь мигают с неравными интервалами. Некоторые люди двигаются, некоторые стонут, а некоторые не делают ничего… Местах в шести от меня истекающий кровью Карл делает искусственное дыхание и массаж сердца одному из японцев. Вижу, как Пончомен помогает подняться на ноги блондинке-амазонке прямо там, где я недавно сидела. Встаю и пялюсь вокруг черт-знает-как-долго, пока левую стену (бывшую крышу автобуса) не прорубает топор. Пожарные проползают через обломки, будто муравьи, вытягивают пострадавших за плечи, оказывают им первую помощь. Два фельдшера «скорой» – один прыщавый, с всклокоченными рыжими волосами – подходят к неподвижному телу женщины. Рыжий наклоняется, прижимается ухом к ее груди. Затем смотрит на напарника и качает головой. Вместе они поднимают ее, и только тогда я вижу, кто это. Арлин. Моя Арлин. Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун, и я опустошена, высушена изнутри нахрен. Осталось лишь невыносимое желание сбежать. «Нужно убираться отсюда». Спотыкаясь, шагаю вперед, наступаю на желтую черту. Потом на следующую, и еще на одну. Я иду по шоссе. Не выбираясь из автобуса. Окна, некогда сверкавшие по бокам «Грейхаунда», исчезли, сменились мокрым асфальтом. Сиденья торчат из стены, ряд за рядом. Я обхожу людей, перешагиваю через них и не могу не гадать, кто здесь мертв, а кто просто без сознания… ведь есть разница – переступить через человека или через труп. Плотина моего надгортанника трещит, а потом рушится, и меня выворачивает под ноги. И тогда я вижу ее – Штуку всех Штук, невозможную, но неизбежную. Высунувшийся из-под обшарпанной книжки Филипа К. Дика уголок деревянной шкатулки Арлин. Будто капсула времени, она остается блаженно нетронутой масштабными разрушениями вокруг. Я хватаю шкатулку и плетусь дальше по автобусу, уже ни капли не похожему на автобус. Через зазубренную дыру в разрубленном металле выбираюсь наружу, переносясь с одной сказочной сцены на другую. Дождь в считаные секунды пропитывает толстовку, и поначалу я могу думать лишь о том, что не слышу сирен. Я прижимаю шкатулку Арлин к груди и медленно поворачиваюсь по кругу. Сюрреалистичная панорама: пожарные и патрульные машины, неотложки и любопытные зеваки повсюду, невзирая на дождь, прямо посреди шоссе. А позади нас тысячи фар автомобилей, намертво застрявших в многокилометровой пробке. Блондинка-амазонка загружается в машину «скорой». Джабба Хатт лезет следом, и у него на это, наверное, сто тридцать килограммов веских причин. Одна из фельдшеров обхватывает меня за плечи рукой: – Идем помогу. – Я в порядке, – говорю, отталкивая ее. Она указывает на мое колено, где джинсы окрашены малиновым: – Полагаю, раньше этого там не было? Затем затаскивает меня в машину «скорой», прочь от проливного дождя, и лечит мою рану. После чего накидывает мне на плечи плед и без единого слова уносится обратно к промокшим обломкам. Пассажиры спешат покинуть автобус, кто-то плачет, кто-то истекает кровью, некоторые обнимаются, и я ловлю себя на мысли, что не случись всего этого, и через день или около того я спокойно сошла бы в Кливленде и, кроме Арлин, ни разу бы не вспомнила ни о ком из этих людей. Но теперь они действительно часть чего-то, часть моей жизни, вписанные в Историю обо Мне. Арлин. Захлебываясь слезами, вытаскиваю из-под пледа ее шкатулку. «И что мне теперь с тобой делать?» – Не пострадала, мисси? – Карл нависает надо мной как… даже не знаю. Карлозанская башня? – Нет, просто царапина. – Задрожав, я плотнее укутываюсь в плед и прячу шкатулку. – Что случилось? – Шина взорвалась, – бормочет Карл. – Я запросил замену в Джексоне. Рекомендовал либо поменять колеса, либо всем пересесть на другой автобус, но никто не послушал. Никто никогда не слушает. Чертовы людишки. – Ты ведь путешествуешь одна? – уточняет он. – Да. Но я уже позвонила отцу, рассказала о случившемся. Он говорит, мол, раз я не ранена, то могу продолжить путь до Кливленда. Кстати, как это сделать? Карл прикуривает сигарету, долго, от души затягивается. Боже, ну прямо крутой пацан, курящий под дождем. – Я все устрою. Желающие могут сегодня переночевать в мотеле, а утром возьмем новый автобус. Разумеется, все оплачено… – Он умолкает и будто бы что-то обдумывает. – Слушай… – Вы водитель? – прерывает его рыжий фельдшер, дрожащий под дождем с телефоном в протянутой руке. Но прежде чем ответить на звонок, Карл, точно брутальный герой боевика, отрывает нижнюю часть от своей мокрой футболки и сует мне: – У тебя что-то на лице, мисси. О боже! Моя боевая раскраска. И почему-то мой путь по искореженному автобусу с исполосованным красным лицом кажется совершенно уместным. Мим Принцесса-воин. Пережившая битву – и кровавая рана тому доказательство. Когда Карл ухрамывает прочь, прижимая трубку к уху, я вытираю лицо его пропитанной дождем футболкой и гляжу на шкатулку Арлин. Она поразительно тяжелая, с такой старомодной замочной скважиной в виде круга на вершине треугольника. Содержимое не болтается внутри, не громыхает или типа того, но вроде сдвигается, когда я мотаю коробкой из стороны в сторону. На деревянном основании вырезано четыре буквы: АХАВ. 9. Метаморфозы завершены 1 сентября, поздно, угу Дорогая Изабель. МОЙ АВТОБУС (после того как перевернулся на шоссе и вызвал всю эту хрень, от которой я никак не могу оправиться) Ладно. Художник из меня отстойный. Но это? Просто случилось. Со мной. Кхм. МАТЬ ИХ ПЕРЕМАТЬ, ГРЕБАНАЯ КАТАСТРОФНАЯ КАТАСТРОФА. Прости. Нужно было достать это из моей груди. Дальше. Было бы очень просто погрязнуть в разочаровании, жалости, неуверенности и прочих чувствах к самой себе, но я сдержусь. Я просто собираюсь все записать.