– У меня с «Птичьим молоком» давний роман, – с любовью открывая коробку, сообщила Софи, – мы с мамой до девяносто первого года жили на Херсонской, напротив фабрики, где эти торты делают. А при фабрике, разумеется, был магазин… помню, я после школы заходила туда и брала один себе с шоколадом и второй с халвой – маме. Половину своего съедала сразу, а вторую половину чуть попозже… Сколько я этих тортов сожрала, пока мы оттуда не съехали, подумать страшно! – По тебе не скажешь, – заметила Марина. Софи удовлетворённо провела руками по плоскому животу и талии: – Это единственное, в чём мне повезло в жизни. – Ха! Да за одно это любая тётка душу продаст, не задумываясь! – бросила Марина и тут же прикусила язык. В её голову, точно сбившаяся с пути перелётная птица, залетела неожиданная и одновременно давно просившаяся мысль. «И что ж я, овца, раньше об этом не догадалась!» – подумала она с ужасом. Марина обвела ведьм слегка удивлённым взглядом. В ответ на неё посмотрели так, будто она только что призналась в любви к творчеству Стаса Михайлова или в том, что не бреет ноги. Марина смутилась и немного испугалась. – Это шутка была, – сказала она, выдавив из себя улыбку, – возможно, не совсем удачная. – Проехали, – махнула рукой Софи, – давайте лучше пожрём. Это было самое верное решение. Дамы споро разделили чёрно-белую добычу на пять частей и стали поглощать её с нескрываемым удовольствием. Вместе с тортом, вкуса которого почти не ощущала, Марина переваривала только что сделанное открытие. «Теперь всё проясняется, – думала она, не отрывая взгляда от уменьшающегося с каждой секундой глазированного прямоугольника, – теперь всё понятно… Софи ест и не толстеет, Нина – в её-то возрасте! – носит парик. А Марго и Катрин? Что с ними-то не так? Но главное – тут всё по-настоящему…» Чтобы не выдать себя озабоченным взглядом, Марина ещё долго смотрела в тарелку, а потом, когда ту убрали, переключилась на старую фотографию в картонной раме, которая висела за спиной у Марго. Заметив интерес к фотографии, Марго легко повернулась и сняла её со стены. – Люблю хорошее довоенное фото, – сказала она и передала карточку Марине через стол. На фото были изображены сидящие за круглым столом офицер и молодая девушка в легкомысленной шляпке с лентой. На столе стояла ваза с разлапистым букетом, а рядом серебряное ведро с бутылкой шампанского внутри и два фужера. Марина внимательно осмотрела людей на фотографии, но ничего странного не обнаружила. Разве что лицо девушки показалось ей чересчур томным и немного знакомым. Марина перевернула фото и на обратной стороне прочитала: Выпьемъ, добрая подружка, Б?дной юности моей, Выпьемъ съ горя; гд? же кружка? Сердцу будетъ весел?й… Ялта. Рита и Ф.А.М. – Что такое Ф.А.М.? – спросила она. – Точнее, кто? – Феликс Арнольдович Мёллендорф, мой первый муж, – спокойно ответила Марго. – Ваш кто? – переспросила Марина. – Я же говорю: «муж». Законный супруг. До Марины только теперь дошло, до какой именно войны сделано это фото: офицер в погонах, барышня в корсетном платье с рюшами, да и странное трёхстишье написано с ятями, которых Марина почему-то сразу не заметила. – Это сколько же вам лет? – выпалила Марина, но сразу же осеклась и, кажется, покраснела. Она решила, что выдала себя с головой, что теперь все моментально поймут, о чём она думает, но Марго (как и остальные) и бровью не повела. – Я же вам говорила, Мариночка, – сказала она несколько надменно, – без трёх… нет, уже почти без двух месяцев кошмар. За столом стало неуютно тихо. Тикали старые часы, за стеклянной дверью гудела вечерняя Москва, в животе у Марины нехорошо заурчало. – Марина, – сказала Катрин, – ты по телефону сказала, что хочешь с нами поговорить. Так? Марина неуверенно кивнула. – Ну, тогда сейчас – самое время. «Действительно, самое время, – подумалось Марине, – другого просто не будет…» – Я бы хотела с ним встретиться, – наконец сказала Марина. – Для чего, позвольте спросить? – из-за дыма подала голос Марго. – Вы ведь уже встречались, насколько я знаю. Марина снова кивнула. Она поняла, что «включить заднюю» у неё не получится – придётся врать. – Понимаете, мне хочется, чтобы всё побыстрее произошло… сказала Марина, – ну, вы понимаете… На неё смотрели удивлённо, и даже, возможно, совершенно искренне. Марину это немного смущало, но более всего (и заметила она только сегодня) на неё давило и несколько пугало то, что она говорила не с четырьмя разными женщинами, а будто бы с одним существом о четырёх телах. С некой единой силой, которую просто распределили по четырём фронтам и усадили вокруг одной единственной Марины. Бред, конечно, но ощущение казалось настолько сильным, что Марине так и не удалось от него избавиться – с того момента она уже не могла воспринимать «ведьм» поодиночке, а лишь в командном составе. – Понимаем, – за всех ответила Марго, избавив Марину от дальнейших мучительных объяснений. – Но, к сожалению, можем вам помочь только в организации встречи, хотя это и не приветствуется. Остальное не в нашей власти… – Вы нам очень симпатичны, Марина, – приняла эстафету Софи, – но всё, что происходит между вами, между вами и остаётся. Марина не поняла, о чём они, но всё равно поблагодарила обеих. С ней картинно раскланялись и налили ещё чаю. – Ну что, кто звонить-то будет? – спросила Софи. – Кто же, как не я, самая старая из присутствующих здесь дам! – прокряхтела Марго, вызвав у окружающих смех. С этими словами она достала из ридикюля знакомый Марине листок с коряво записанным телефоном гопника, положила на скатерть и аккуратно разгладила ладонями. На столе откуда-то появился раритетный телефон с огромным дисковым номеронабирателем и огромной же трубкой, лежащей на развесистых рычагах. Марго взяла оперстнённой рукой чёрную трубищу и несколько раз с усилием крутанула диск. – Здорова, Вася! – заорала она в трубку после приличной паузы. – Это бабаня Марго! Пахана свистни! Из трубки донеслось что-то похожее на «сам перезвонит». – Ну ладно! Подождём! Пакеда, Вася, черепам привет! Марго водрузила трубку на рычаги и закурила. – Этого гопника Вася зовут? – с удивлением спросила Марина. – Да все они Васи, – махнула рукой Марго. Телефон противно тренькнул минут через десять-пятнадцать, когда Марина уже перестала верить, что когда-нибудь вообще зазвонит. – Тут одна девушка симпатичной наружности желает с вами как можно скорее встретиться, – сказала поднявшая трубку Марго совершенно нормальным голосом, – да, вот тут рядом со мной сидит… Марина приняла трубку из её рук и приложила к уху прохладный бакелит. – Добрый вечер, Марина, – сказала трубка. – Здравствуйте, – ответила Марина она, побоявшись назвать визави по имени. – Как я понимаю, вам не терпится. Я вас прекрасно понимаю. Чтобы ускорить процесс, мы поступим вот как… Марина отметила про себя, что Велиор говорит отрывисто и чётко, словно отдаёт распоряжения войскам. Она даже на секунду представила его в мундире с эполетами на фоне развевающихся знамён. – …в эту субботу в девять утра вам надлежит явиться в МИИТ на курсы живописи и рисунка. Туда же, где вы были в прошлый раз. Я там буду. Условия прежние. Придёте? – Разумеется, – твёрдо ответила Марина. – Вот и чудненько. Тогда до скорого. Ведьмам привет. В трубке резко щёлкнуло. – До встречи, – сказала Марина тишине. – Ну что? – спросила Марго. – Вам всем привет, – ответила Марина, аккуратно кладя трубку. – А по существу? – Всё хорошо, – рассеянно, с вымученной улыбкой ответила Марина, – спасибо за хлопоты. Ночью Марине приснился почти тот же сон про аэропорт. Почти, потому что стрелка весов в нём не остановилась в зелёном секторе, а уверенно проследовала дальше и, пройдя жёлтый, примерно до половины залезла в красный. Марина посмотрела туда, где должна сидела дама в мундире, но её там почему-то не оказалось. Того, кто её заменил, пока Марина следила за стрелкой весов, через ставшее вдруг полупрозрачным стекло разглядеть не удавалось. Марина нагнулась к окошку и чуть не умерла от страха. Более жуткой картины ей в жизни видеть не приходилось. Прямо на столе сидел некто маленького роста с одним глазом. Вместо второго была безобразно взбухшая мозоль. Острые уши незнакомца несимметрично торчали в стороны, широко раздутые ноздри подрагивали, а из-под сросшейся верхней губы свисал раздваивающийся синеватый язык.