Мужчина ловко достал бумажник из внутреннего кармана пальто и отсчитал Марине пять сотен. Марина к тому времени тоже достала из своей Damentasche[1] билет с кошельком и держала наготове. Сделка века совершилась в секунду: деньги перекочевали в кошелёк к Марине, а билет – в бумажник к её новому знакомому. – Ну что, пойдёмте, – сказал мужчина, похлопав себя по карманам, – а то как-то зябко. – Куда? – не поняла Марина. Брови мужчины поползли вверх: – В театр. Мы же с вами сидим рядом. Или вы второй билет тоже будете продавать? Внутри мужчина немного вырвался вперёд, и Марине представилась возможность рассмотреть его целиком. Она даже чуточку замедлила шаг для лучшего обзора. Мужик, конечно, видный. Не красавец, но симпатичный. Высокий, вроде бы без лишнего веса, на вид лет сорок – сорок пять. Чёрное приталенное пальто, полосатый шарф, чёрная шапка-пирожок, брюки со стрелками и чистые ботинки – всё дорогое и по виду новое. Марина дала бы ему восемь из десяти возможных баллов по её личной шкале мужского внешнего вида, если бы не двух-трёхдневная щетина, которая вызывала у неё иррациональное отторжение. «Семь – это тоже очень неплохо, – подумала она про себя. – У нас на работе редко кто из пятёрки выползает…» – Меня зовут Михаил Дмитриевич, – сказал мужчина и снял шапку, под которой обнаружилась куполообразная лысина, обрамлённая венчиком тёмных волос с проседью, и слегка оттопыренные уши. – Марина Владимировна, – ответила Марина, снизив ему оценку до шести: лысина есть лысина. После этого они, болтая о том о сём, отстояли традиционную очередь в гардероб, освободились от верхней одежды и подошли к огромному зеркалу, которое, должно быть, видело всех, кто когда-нибудь приходил в театр. – Если верно, что всякий, кто посмотрелся в зеркало, остаётся там навсегда, то там сейчас перенаселение, – перехватил Маринину мысль Михаил Дмитриевич. Марина улыбнулась его отражению и убрала расчёску в сумочку. – Ну что, пойдём в зал или ещё погуляем? – поинтересовался Маринин неожиданный кавалер, предлагая ей свой локоть. – Погуляем, – ответила Марина и положила руку на мягкую шерсть пиджака. Происходящее на сцене никак не захватывало Марину вплоть до неожиданного антракта. Что-то мешало ей, как в прежние времена, мысленно крикнув «Верю!», поплыть на одной волне с персонажами и автором. Хотя, с другой стороны, скучно тоже не было. Она следила за представлением, не упуская из внимания сюжетной нити, с интересом рассматривала костюмы актёров и декорации. Её новый знакомый, избавившийся от отчества и ставший просто Михаилом, за всё первое действие не издал ни звука, разве что пару раз совершенно к месту поаплодировал. Марина очень боялась обратного – что в соседи попадётся «комментатор» или, не дай бог, «альфач», который начнёт её клеить прямо по ходу пьесы. – Ну что ж, первый акт нам уже отыграли… – констатировал Михаил, поднимаясь с места. – И одно лишь сумели понять… – приняла подачу Марина. – Чтоб в буфете мы не стояли… – Нужно нам поскорее бежать! И новые знакомые, на ходу улыбаясь друг другу, потрусили к выходу. – Шампанское и бутерброды не подходят к пьесе, – совершенно серьёзно заявил Михаил, когда подошла их очередь, – непременно нужно что-нибудь испанское… Выражение обезображенного косметикой лица пухлой молодой буфетчицы без слов показало её отношение ко мнению покупателя. – Тогда, может, красное вино и вот это вот миндальное печенье? – предложила Марина, указав на большую вазу с выпечкой. – Выглядит вполне аппетитно и старомодно. – Да будет так! – и Михаил громко щёлкнул пальцами, заставив толстушку за стойкой вздрогнуть. – Вино и печенье, сеньора, что может быть лучше! – Я тут с вами заикой стану, – пробормотала буфетчица, выдавая заказ. Приложив руку к груди, Михаил поклонился с шагом назад и взмахнул перед собой несуществующей шляпой, что вышло у него довольно забавно. – Прошу прощения, сеньорита, и в мыслях не было вас пугать. – И меня тоже, – поддакнула Марина, сделав книксен. – Вам бы на сцену, – сказала смущённая до румянца буфетчица, – обоим. – А кто вы по профессии? – спросила Марина, пригубив вина, хотя от напряжения ей хотелось высадить бокал одним глотком и тут же заказать ещё один. – Я художник, – ответил Михаил, – точнее, копиист. Марина свистнула про себя и хлебнула ещё вина. – Копиист? – Это тот, кто занимается профессиональным копированием картин известных художников. Марина заметила, что после того, как Михаил произнёс словосочетание «известных художников», у него едва заметно дёрнулась левая щека. – То есть, вы делаете… ну, эти, подделки, – сказала Марина и испугалась собственной глупости. – Копии, – спокойно поправил её Михаил. – Я специализируюсь на французских импрессионистах, сейчас на них большой спрос, но могу и русскую классику сварганить, если очень попросят. Заказчики самые разные – от наших богатеев до иностранных медицинских клиник. Там, знаете ли, любят, чтобы где-нибудь в перевязочной висел Синьяк, а в процедурной – Ренуар. Говорят, это успокаивает пациентов и внушает им мысли в финансовой состоятельности клиники. Михаил улыбнулся. Марина отметила, что он довольно мил и аккуратен для художника. Она сама рисовала в молодости и имела среди этой братии массу знакомых. Все они как один были хамоватые, не слишком следящие за собой, похотливые эгоисты. – А вы чем занимаетесь? – спросил Михаил, пытаясь без потерь справиться маленькой вилочкой с твёрдым и скользким печеньем. Марина в ответ махнула рукой: – Тем же, чем и все – работаю в о-фи-се. Михаил отложил вилку в сторону: – А поконкретней? – Давайте не будем обо мне, – попросила Марина, ещё раз махнув рукой, – лучше расскажите о себе. Мне, правда, интересно. Глаза её собеседника немного расширились, потом заметно сузились, а на губах проявилась странноватая, но совсем не злая улыбка. – Ну что ж, слушайте, – на выдохе произнёс Михаил, и очень скоро Марине стала известна укороченная версия жизни её соседа по круглому столику, на котором стояли два пустых бокала и две тарелочки с недоеденным печеньем. Михаил оказался старше Марины ровно на десять лет. Он вышел в большую жизнь из благословенного училища имени Строганова в восемьдесят седьмом, когда ещё всем без исключения было уготовано определённое место в этой жизни. Место Михаила оказалось в мастерской заслуженного художника СССР Афанасия Михайловича Палочкина, где он постиг основы профессии и научился пить не хуже обозначенного заслуженного художника. Михаил успел поработать над масштабными полотнами мэтра: «Покорители Забайкалья», «Слава победителям» и «Смерть молодогвардейцев», когда огромная советская родина с тихим стоном умирающего навсегда отправилась в предыдущие главы учебника истории. Через некоторое время туда же отправился и сам Афанасий Михайлович. Тогда, как и у всех, у Михаила началась новая жизнь. Бесплодные попытки обрести известность или хотя бы финансовое благополучие на ниве живописи привели нашего героя сначала в коммерческий ларёк, потом в охрану, а уже после кризиса в условную гильдию копиистов, члены которой осуществляли мечты нуворишей иметь в своих загородных особняках что-нибудь из Мане, Ренуара или, на худой конец, Писсарро. Правда, путь его к этому вполне легальному занятию был слегка тернист: поначалу он промышлял подделками и даже имел отношение к печально известной черниговской школе, но вовремя одумался и, покинув рискованный бизнес, нашёл приют в спокойной гавани легального копиизма. – Некоторые главы я, разумеется, опустил, – виновато поживая плечами, произнёс Михаил, – торговля собственными пейзажами в подземном переходе и раскраска самодельных афиш не стоят отдельного упоминания. Марина улыбнулась: собеседник нравился ей всё больше и больше. – А что с личной жизнью? – спросила она, когда вино, наконец, добралось до рычага тормоза в её голове и слегка его отпустило. Михаил по-детски расхохотался в ответ: – Так вот зачем вся эта автобиография! Спросили бы сразу! Марина немного смутилась, но взгляда не отвела. – Ну, так что там с личной жизнью? – повторила она. – Ничего. Я не женат и никогда не был, в смысле, официально. – Прямо так и никогда? – Не верите? Могу показать паспорт. Михаил демонстративно полез во внутренний карман, но Марина остановила его жестом: – Не надо, джентльменам верят на слово. Руки Михаила вернулись на стол. – Я до последнего времени жил с одной женщиной, – сказал он после паузы, – но примерно полгода назад мы в очередной раз расстались, и, думается, навсегда. До неё, разумеется, существовали другие. Простите, но больше я вам пока ничего не могу сообщить. Маринин слух выхватил обнадёживающее «пока». – То есть вы сейчас в поиске, – подытожила она.