— Я не думал, что крепленое вино завезут, — щеки Ильина порозовели, губы сделались яркими и блестящими, будто напомаженные. — «Чашма» — это вещь. Самая большая государственная тайна знаете какая? По каким дням в это заведение завозят «Чашму». Но, боюсь, этой тайны не знает даже Генштаб ВМФ. — Ну, к делу? — Кольцов пригубил вино, отдающее жженым сахаром и техническим спиртом. — Сейчас рано темнеет, а мне на другой конец города ехать. — Прямо здесь хотите? Может, выпьем и прогуляемся? — Зачем? Тут люди друг на друга внимания не обращают. И гул стоит, как на вокзале. — Ну, что ж. Мне все равно. * * * В отделении милиции, где два оперативника и Черных тесно уселись за столом и слушали разговор, чувствовалось напряжение, какое бывает перед грозой, казалось, его можно было потрогать руками. Зазвонил телефон прямой связи с Москвой, Черных сорвал трубку, дежурный офицер сказал, что начальство ждет новостей. — Все пока идет как наметили, — ответил Черных. — Они встретились в «Парусе» и сейчас подступаются к главной теме. Сижу рядом, в опорном пункте милиции, и пишу их разговор. — Удалось сделать фотографию человека, который пришел к Ильину? — Пока нет. Да и смысла никакого, это тот самый человек, которого ждем. Брать его в помещении — рискованно. А вдруг под полой обрез охотничьего ружья или ТТ. Он может положить много народа. Подождем немного. Теперь, когда он пришел, торопиться уже некуда. Как только они выйдут на улицу, его упакуют. Через час начнем первый допрос. И узнаем все: кто он, откуда и как зовут любимую девушку. Нет, нет… Уйти ему некуда. Мы перекрыли все подходы к этому заведению… Как там его, к «Парусу». Так и передайте… — Все записал, спасибо, товарищ майор, — сказал офицер. — Сейчас доложу. Следом вдруг звонил городской телефон, Черных снял трубку. Опять Брянцев, только он почему-то стал заикаться, и голос какой-то деревянный, даже показалось, — не он звонит. Капитан сообщил, что в квартиру вошли, помещение проверили, но гражданки Крыловой там не оказалось, вместо ее в квартире сидит некая Роза Львовна Грушевская, утверждает, она врач терапевт, знакомая хозяйки, пришла полить цветы. О цветах ее вчера попросила Крылова, дала ключи, а сама уехала на какую-то выставку. Сейчас оперативники пробивают личность Грушевской. Какие будут указания? — Указания? — шепотом переспросил Черных. Он выругался и бросил трубку. * * * Ильин сходил за вином и вернулся: — Вы интересуетесь давними, как бы сказать… событиями. И деньги немалые. Значит, есть какой-то интерес. Или вы там были, ну, в том десанте? — Вообще-то я пришел, чтобы задать вопросы, а не отвечать на них. Интерес простой: мой лучший друг погиб там. И я хочу знать правду… Должен ее знать. Ильин криво усмехнулся, ложь была неумелая, какая-то детская. — Тогда понятно. Я вот что скажу: поиски правды — благородное занятие. Но иногда они могут завести куда-то не туда, совсем не в ту сторону. В такие дебри, знаете ли, откуда чертовски трудно выбраться. Я не пугаю, просто высказываю вслух мысли. Да… Которые подтверждает горький опыт. Парочка бывших сослуживцев стала инвалидами, да, да… Первой группы. А один друг детства из Питера на кладбище лежит. Отсюда недалеко. Погиб в рассвете сил. Правду нашел… И прожил всего один день. Могу могилу показать… — Этого не требуется. Я верю насчет сослуживцев и насчет кладбища. Где лежит одноклассник. — Тем парням из десанта уже ничего не нужно, — сказал Ильин. — А вы живы. И неплохо себя чувствуете. Мое дело маленькое, но посоветую по дружбе. Бросайте вы это расследование. А я верну деньги за вычетом накладных расходов. Как вам такое предложение? — Отклоняется. — Ладно, это ваш выбор. Последний вопрос: почему спустя много лет после того случая вы вдруг решили, что должны знать правду? — Раньше я был занят. А сейчас появилось свободное время. Я вроде как на пенсию вышел. Давайте к делу. — Да, да… Я слишком много болтаю. Ильин поднялся и быстро вернулся с полным стаканом и скумбрией на бумажной тарелке. Помещение бывшей чайной было небольшим, прилавок, десятка полтора столов, стулья с фанерными сидениями, одна витрина, запотевшая с полу до потолка, выходила на улицу, другая в переулок. Дверь хлопала без конца, заходили посетители, отстояв очередь, брали стаканы, отступали в сторону и стоя выпивали. Другие задерживались, сидели, глядели через мутное стекло на дома, на дорогу, украдкой курили, пряча сигареты под столом. * * * Ильин говорил, понизив голос почти до шепота, медленно, чтобы собеседник все понял и не переспрашивал. Восемь лет назад он служил шифровальщиком в штабе ВМФ, информация проходила через него. Не вся, конечно, там были еще три шифровальщика. Но, в общем и целом, канву событий Ильин понимал. Он расшифровывал в основном телеграммы с десантного корабля «Зоркий» и зашифровывал кое-что. Перестукивались три стороны: капитан первого ранга командир «Зоркого» Вадим Сухорученко, заместитель начальника штаба ВМФ адмирал Григорий Кривец и генерал-майор из второго главного управления КГБ Семен Байдаков. Это были отправители телеграмм. Возможно, за ними стояли другие фигуры, выше должностями и званиями, те, кто принимал главные решения. Сухорученко рапортовал в Москву, что операция «Гарпун» в целом прошла успешно, база противника разгромлена, но есть потери. Отряд возвращается с пятью работниками дипломатической миссии СССР и шестью американцами, которые назвались врачами, сотрудниками Красного креста, у троих американцев есть документы, подтверждающие их личности. Четверо мужчин от тридцати до сорока пяти лет и одна женщина, лет тридцати. У морпехов запросили словесное описание этих американцев и содержание допроса, который на месте провел один из офицеров. Потом было короткое совещание на Лубянке. Оттуда поступали телеграммы с уточняющими вопросами и приказами. Содержание этих вопросов зашифровывал не Ильин, другой офицер. Понятно, что в Москве были недовольны, что американцев не кончили на месте, в лагере, а потащили с собой на корабль, тем самым сорвали выполнение секретной операции. Чего дальше делать с американцами? Радисту приказали передать приказ командиру морпехов Сурену Мирзаяну немедленно, прямо там, на месте привала, ликвидировать американцев и сжечь тела. Но он отказался выполнить приказ. И снова совещались на Лубянке, это совещание было коротким. Приказали уточнить координаты отряда и открыть по этому месту огонь из всех стволов. Если после обстрела останутся живые, — надо доставить их на корабль и объяснить, что отряд попал под дружественный заградительный огонь. За морпехами якобы было организована погоня превосходящих сил противника, чтобы отсечь погоню, использовали все огневые средства. Но возникла путаница с координатами, на войне как на войне… Сухорученко дважды посылал запросы в центр, требовал письменного приказа за подписью заместителя начальника ВМФ, и он этот приказ получил. Но это была только перестраховка, все уже было решено, и Сухорученко понимал, — заднего хода не будет. В конечном счете, виноват был Сурен Мирзаян, он командир спецназа, а не выпускник института благородных девиц, во время секретной операции, тем более за границей, живых свидетелей оставлять нельзя, даже женщин и детей… Если ты такой жалостливый, если гуманист, оставайся на берегу. Мирзаян не выполнил приказ, потому что та женщина американка была беременна. По непроверенным данным, спасательный отряд эвакуировал из зоны обстрела более десятка морпехов, трех американцев и трех советских дипломатов. О дальнейшей судьбе этих людей шифровальщику ничего не известно. Наверное, в КГБ решили, что американцы не врачи, а диверсанты или шпионы, воюющие на стороне противника, во избежание неприятностей кончили дело пушечным огнем. Впрочем, не важно, чего они там придумали и сделали. Чекистам платят деньги, дают ордена и звездочки за поимку врагов, если врагов нет, их надо придумать. Были те американцы диверсантами или шпионами, — неизвестно, да и не важно уже. История покрылась слоем пыли и сдана в архив. — Это все? — спросил Кольцов. — Все. Почитаешь бумаги. Копии шифровок, вся переписка начальства. Поймешь то, чего еще не понял. Как договорились, архивные копии, которые удалось достать. Он вытащил из-за пазухи пластиковую папку, а в ней толстая стопка бумажных листков, под столом передал Кольцову. Тот ушел в туалет, вскоре вернулся и сказал, — все в порядке. Глава 2 Беспрерывно хлопала дверь, входили мужчины, топали ногами, сбивая снег. Уборщица, мешая входить и выходить, торчала кверху задом, сыпала из ведра опилки, двигала шваброй, выталкивала наружу грязь и талый снег. У прилавка толпились люди, брали стаканы, отходили в сторону, выпивали быстро, будто остывший чай. — Теперь ты знаешь ровно столько, сколько я, — сказал Ильин. — У меня два вопроса. Ответишь — и забирай деньги. Ильин выставил вперед ухо, будто плохо слышал. — Что в твоем рассказе вранье, а что правда? — Клянусь здоровьем, все это — чистая правда. Я служил старшим шифровальщиком в штабе ВМФ. Сведения из первых рук. Я не перепутал ни одной фамилии. Только что наизусть шифровки не помню. — А с КГБ у тебя разовый договор? Или ты у них на окладе? — Шутишь что ли? Господи… — Хорошо, ныряй под стол. Ильин наклонился, уже собираясь протянуть к деньгам руку, но увидел не сторублевые банкноты приятного песочного цвета, а ствол пистолета, смотрящий на него. Он сел прямо, будто аршин проглотил, положил руки на столешницу, чтобы Кольцов не подумал, что под полой куртки оружие, взял стакан, рука дрогнула, он постарался улыбнуться, сделал два глотка, прикончив портвейн. — Ты гэбэшник? — Я шифровальщик, но гэбэшники выследили и прижали меня, — голос Ильина сделался еще тише. — Заставили прийти сюда. Ты вот что… Напрасно ты с оружием пришел. Тебе не дадут уйти. Они на улице и на заднем дворе. Тебя пристрелят. Послушай меня: брось ствол на пол. Подойди к порогу, затем медленно выйди из этой забегаловки. Ну, с поднятыми руками… Срок ты получишь. Но жизнь спасешь. Ильин внимательно посмотрел в глаза человека, сидящего через стол от него, казалось, увидел там свою смерть, смерть была трудной и кровавой. Он почувствовал, будто по спине кто-то гладит сухой холодной травинкой, немного щекотно, от этого мышцы сводит судорогой, а волосы на голове сами собой шевелятся от ужаса, готовые встать дыбом. Чувствуя, что дрожит голос, он сказал: — Я не чекист, клянусь матерью. На меня вышел один офицер из Питера, знакомый. Он хотел узнать подробности той заварухи. Я так понял, что это не ему нужно, а другим людям. Риск большой, но я сказал, что смогу помочь, назвал цену. Деньги были нужны… Дачу достраивал. Наверное, телефон прослушивали или стукнул кто… Ночью за мной пришли. Кольцов хотел задать еще пару вопросов, но тут какой-то мужик, стоявший у стены, пошатнулся, выронил пустой стакан, и, чтобы не упасть, схватился за спинку стула, сдвинул его в сторону. Ильин, воспользовавшись коротким замешательством, вскочил и рванулся к двери, но не успел разогнаться, в помещении было слишком много людей, он толкнулся грудью в какого-то дядьку со стаканом в руке, тот выплеснул вино на свое серое полупальто, матерно выругался, отступил назад. Кольцов в два прыжка догнал беглеца, рванул за плечо, развернул лицом к себе и ударил слева в подбородок. Ильин отлетел к тому же дядьке, тот выронил стакан, толкнул уборщицу, торчавшую кверху задом, повалил ее на пол, опрокинул ведро. Ильин получил по зубам, повалился боком на чей-то столик, снес стаканы и тарелки с закуской, перевернулся через голову и оказался на полу возле витрины. Стало страшно, он плохо представлял, что за человек этот бывший морской пехотинец, совсем псих или только дурью мается, и как далеко готов зайти в рукоприкладстве. Даст пару зуботычин и успокоится или войдет в раж и забьет насмерть. Как ни крути, получалось, что этот тип останавливаться не собирается, только разминается… Ильин поднялся, кинулся к двери, увидел кулак, который вылетел неизвестно откуда и врезался в нос, а следом пропустил удар в ухо, весьма чувствительный. Оказавшись в луже на полу, он не спешил подниматься. Встал на четвереньки, двинул в сторону двери, но запутался в ножках столов и стульев, в чужих ботинках. Левая бровь была рассечена, кровь заливала глаз, правое ухо словно воском замазали — оно не пропускало звуков. Кто-то дернул его за воротник куртки, поставил на ноги, свел концы шерстяного шарфа. Посетители чайной замерли, позабыв о вине, стояли и молча наблюдали за происходящим, только одна из буфетчиц та, что постарше, замотанная пуховым платком, крикнула, что тут драться нечего, выходите на воздух, пьяные морды, а там друг друга хоть поубивайте к черту, «Парус» — это предприятие образцового обслуживания граждан, а не сортир и не подворотня… Буфетчицу никто не слушал. Только Кольцов повернул голову и крикнул: — Вора поймал, за руку. Кошельки, вынимал… Буфетчица крикнула в ответ, — надо милицию вызывать. Посетители неодобрительно загудели, и без милиции разберемся, раз вора за руку поймали, зачем она нужна, твоя милиция. Он, сука, кошельки у рабочих людей тягал, такому надо не морду бить, а сразу к стенке. И без суда и следствия, как говорится, по законам военного времени… Кольцов еще сильнее стянул концы шарфа, он видел, как лицо Ильина сделалось мертвенно бледным, рот широко открылся, вылез фиолетовый язык.