Келли начала двигаться в ленивом, размеренном ритме. К тому времени как мы достигли оргазма, мы метались по кровати, подобно зайцам в силках, ее губы не отрывались от моих, а язык прижимался к горлу. Как только сердце у меня закончило бешено колотиться, я провалился в черную дыру. Проснулся я от грохота мусорных контейнеров в переулке под окном. Открыв глаза, увидел в нескольких дюймах от себя лицо Келли. Лоб у нее был покрыт бисеринками пота. Кончиками пальцев она смахнула выбившийся локон, упавший на глаза. Ее влажная кожа по-прежнему клеилась к моей. – Я люблю тебя, Джейк, – прошептала Келли. – Если ты на мне женишься, я буду трахать тебя вот так день и ночь напролет. Я взглянул на часы. Было уже четверть третьего. – Проклятье! – пробормотал я, усаживаясь в кровати. Глаза Келли наполнились слезами. Бесполезно было объяснять, что я уже опоздал на допрос, устроенный шерифом. За последние месяцы она слышала от меня слишком много самых разных отговорок и больше мне не верила. – Ты уже замужем, – напомнил я, натягивая носки. – Я имела в виду, пото́м, – с жаром произнесла Келли. – Ты заслуживаешь счастья, Джейк. Когда мы только познакомились, ты был так подавлен… Я могу сделать тебя счастливым. Я в этом уверена. Я тебя так люблю, малыш! Она ждала, что я тоже скажу, что люблю ее. Это слово так часто используется для объяснения основных половых потребностей, для поэтического оправдания миллионов жалких совокуплений, происходящих ежеминутно по всему миру… Один раз я уже отдал свою любовь, но Блэр отшвырнула ее прочь. В то же время я презирал себя за то, во что превратился. Я сознавал, что подарил Келли наслаждение, точно так же как она подарила наслаждение мне. Нас объединял тот же самый отчаянный голод. Однако для меня это было не более чем потребность интимной близости, временный уход от одиночества души. Когда мы соединялись вместе, я на какое-то время задвигал это одиночество в дальний темный угол, но потом, когда все заканчивалось, мы оставались двумя одинокими чужими людьми, лежащими в одной надушенной постели в окружении плюшевых зверей. – Мне нужно идти, – сказал я. Как только я встал, головная боль мстительно нанесла удар. Проходя мимо зеркала в золоченой оправе, я мельком взглянул в него, буквально ожидая увидеть, как пульсирует голова. Обыкновенно головная боль приходит ко мне медленно надвигающимся грозовым фронтом. На этот раз она налетела внезапно. Я чувствовал, как шторм набирает силу в носовых пазухах и за глазными яблоками. У Келли в аптечке хранится полный запас средств от головной боли, боли в спине и женских проблем. Запив четыре сверхсильных таблетки «Тайленола» стаканом «Алка-Зельцер», я шагнул под душ. Стоял под обжигающими струями сколько мог, после чего открыл одну лишь холодную воду. Через десять минут я вышел на улицу и направился пешком в «Тау-Эпсилон-Ро». Глава 8 Общежитие, в котором в годы учебы в Сент-Эндрюс жил Деннис Уитли, являлось напоминанием о тех блистательных временах в двадцатых годах прошлого столетия, когда все крупнейшие кинокомпании базировались в Гротоне, до того как всю киноиндустрию прибрал к своим рукам Голливуд. Первых кинопродюсеров сюда притягивали живописные водопады и глубокие ущелья. Здесь снимались такие сериалы, как «Ужасы Полины», в которых злодей привязывает дамочку к железнодорожным рельсам, но в самое последнее мгновение ее спасает доблестный герой. Парочка воротил ранней эпохи кино сделала глупость и построила в Гротоне роскошные особняки, и после того как кинобум здесь прошел, один из них и стал общежитием «Тау-Эпсилон-Ро». Это было четырехэтажное нагромождение камней с окнами в частых переплетах, печными трубами в духе английских замков и панорамным видом на озеро Гротон. Идя по студенческому городку, я услышал доносящийся со стороны стадиона многоголосый рев и понял, что футбольный матч в самом разгаре. Мне вспомнились те времена, как мы с Джорданом были непобедимым тандемом и купались в лучах мимолетной славы. Тогда все было так просто… Подойдя к общежитию, я увидел, что на лужайке проходит футбольный матч по упрощенным правилам. Чтобы не вытаптывать дорогой газон, игроки не поленились обозначить пределы площадки оранжевыми вешками, какие используют дорожные рабочие. – Ты дотронулся до меня только одной рукой! – воскликнул игрок, сжимающий мяч, после результативной пробежки. – Нет, обеими! – возразил другой. Все они пытались доказать друг другу, и в первую очередь себе, что ничуть не растеряли былые навыки. В конце лужайки стоял столик, накрытый белой скатертью. За столиком две миловидные девушки разливали из металлической канистры пиво по зеленым стаканчикам с эмблемой встречи выпускников. Несколько десятков зрителей озабоченно следили за тем, чтобы стаканчики не оставались полными надолго. На стоянке у общежития стояли машины общей стоимостью в несколько миллионов долларов. У мусорного бака у черного входа на кухню приютился одинокий пикап «Форд». Наверное, это была машина повара. Проходя в чугунные ворота перед входом, я взглянул на часы и увидел, что опаздываю всего на полчаса. В вестибюле стоял помощник шерифа с портативной рацией. – Какой счет? – спросил он своего невидимого собеседника. Когда полицейский отпустил кнопку передачи, я услышал рев футбольных болельщиков. – Мы проигрываем два очка за десять минут до конца, – раздался голос, перекрывающий гул. – Дербина опять перехватили. Помощник шерифа указал на лестницу из красного дерева, ведущую к залу. Перед закрытой дверью стояли выстроившиеся в очередь печальные люди в возрасте от сорока до глубокой старости. Две женщины вытирали платком глаза. У двери дежурил еще один помощник шерифа в форме. Как раз когда я подошел, он пригласил войти первого из очереди. Я показал ему значок службы безопасности колледжа, и он пропустил меня внутрь. Зал представлял собой помещение размерами пятьдесят на пятьдесят футов, с грубо отесанными балками под потолком и камином таких размеров, что в нем поместился бы танк «Абрамс». Я предположил, что в прошлом он использовался по таким специальным случаям, как площадка для игры в баскетбол верхом на ослах и пыток новичков. Совершая долгое путешествие по паркету, я мысленно представил себе поколения первокурсников, раздетых догола и оттирающих пол зубными щетками, чтобы заслужить право вступить в студенческое братство. В дальнем конце зала рядом с кожаными креслами напротив большого окна с видом на озеро стояла кучка людей. Три следователя в штатском из управления шерифа допрашивали по одному бывших выпускников за большими столами из красного дерева. Я увидел возле окна Ивлин Уитли. Рядом с ней стоял высокий импозантный мужчина в сером костюме, в белой сорочке с черным воротничком священнослужителя. Неподалеку шериф Джим Дикки беседовал с пышнотелой женщиной в розовом костюме. Увидев мое появление, он извинился и направился прямиком ко мне. – Рад, что вы смогли выкроить время и присоединиться к нам, Солдат, – сказал он. – Прошу прощения за то, что не смогли вас подождать. На обоих рукавах его форменной куртки цвета хаки были нашиты американские флаги, еще один красовался на груди у медвежонка Смоки[21] на его шляпе, которую он держал в руке. – Я также занимаюсь еще одним делом, – сказал я. – У этого дела большие сиськи? – ухмыльнулся Дикки, демонстрируя полный рот зубов. Он до сих пор оставался шерифом потому, что работяги из сельской глубинки округа обеспечивали ему подавляющий перевес на выборах. По словам Джордана Лэнгфорда, в ходе последней избирательной кампании его лозунгом было: «Округ Гротон – это две квадратных мили, окруженные реальностью». В пятидесятые годы прошлого века Дикки был бы очень популярен в любом сельском округе штата Миссисипи. – Солдат, ты скоро уже дашь семена, – продолжал Большой Джим. – На тебе повсюду распускаются цветы от джина. Но ты не беспокойся. У нас здесь всё под контролем. Мои люди уже допросили всех, кто вчера вечером находился в общежитии. По большей части эти люди уже крепко спали, когда наш бедолага решил покончить с собой. – На мосту находился еще кто-то, кто ему помог, – напомнил я. Снисходительно усмехнувшись, Дикки покачал головой. Его обыкновенный подход к устрашению собеседника заключался в том, чтобы стоять с ним вплотную лицом к лицу, как он и поступал сейчас. Изо рта у него несло тем, что он съел на обед. Быть может, Дикки рассчитывал, что я свалюсь в обморок. – Мои люди по-прежнему утверждают, что это самоубийство, – решительно заявил он. – На Уолл-стрит поговаривают, что у компании Уитли большие неприятности. – У тебя есть знакомые на Уолл-стрит? – Знаешь, сынок, дело кончилось бы тем, что я тебя сильно невзлюбил бы. Очень хорошо, что скоро ты покинешь нас и мне не придется тратить на тебя время. По словам старины Морго, ты в двух дюймах от своего конца. – Как мне говорили, Джим, два дюйма – это все, что у тебя есть. – У меня такое предчувствие, что как-нибудь в ближайшие дни тебе придется нанести визит в мою каталажку, – с угрозой произнес Дикки. – Если будешь продолжать кормить меня дерьмом… Когда ты там очутишься, я сделаю все, чтобы ты почувствовал себя как дома. – Я буду кормить тебя дерьмом до тех пор, пока вдова хочет, чтобы я участвовал в следствии, – ответил я. – Миллиард долларов – это ведь очень серьезный довод, не так ли, шериф? – На мой взгляд, это лишь еще один самоубийца, – с силой ткнул мне пальцем в грудь Дикки. – Вероятно, как и у предыдущего, у него были проблемы с педиками. Когда он опустил свое мясистое плечо, я увидел, что к нам приближается Ивлин Уитли. – Спасибо за то, что пришли, офицер Кантрелл, – натянуто улыбнулась она. Мне довелось наблюдать подобную реакцию в Афганистане, у одного вождя племени, младший сын которого был убит в ходе старинной пограничной распри. До тех пор пока этот вождь не отомстил вождю соперничающего племени, он вел себя так, будто ему принадлежал весь мир, а гибель сына значит для него не больше пропажи одного барана из стада. Миссис Уитли переоделась в брючный костюм и заплела волосы в косу, уложенную на голову. Всем своим внешним видом она показывала, кем является: непреклонная жена мультимиллионера, которая раскатает катком всякого, кто окажется у нее на пути. В настоящий момент Ивлин Уитли являлась олицетворением деловой решимости. – Я уже предупредила шерифа Дикки о том, что обратилась в нью-йоркское детективное агентство Окойна с просьбой представлять мои интересы в этом деле. Лесли Окойн направил сюда вам в помощь команду своих лучших следователей. Надеюсь, вы обеспечите им полное содействие. – Я помогу всем, что в моих силах, мэм, – сказал Большой Джим, разворачиваясь к ней. – Благодарю вас, шериф, – снисходительно усмехнулась миссис Уитли, – но я говорила с офицером Кантреллом. – Взяв за руку, она подвела меня к мужчине в сером костюме с воротничком священнослужителя, стоящему перед окном. – Как вас зовут? – Джейк. – Джейк Кантрелл, это мой друг Робин Масси. Робин… вот тот полицейский, о котором я тебе говорила. Он считает, что Деннис, возможно, был убит. Преподобный Масси посмотрел мне прямо в глаза. Его рукопожатие оказалось сухим и крепким. – Сожалею, что мы познакомились с вами при таких прискорбных обстоятельствах, – произнес он приправленным медом баритоном. – Робин был ближайшим другом и соседом по общежитию моего мужа, когда они учились в Сент-Эндрюс. Он и по сей день остается ближайшим другом Денниса, – сказала Ивлин Уитли, не обращая внимания на неправильное употребление настоящего времени. Вероятно, в далеком прошлом преподобный Масси мог похвалиться густой копной рыжих волос. Теперь они, тронутые сединой, были зачесаны назад, открывая внушительный лоб. – Не могу выразить словами, Ивлин, как мне будет его не хватать, – сказал он. В нем не было ничего даже отдаленно евангелистского. Я насмотрелся на «пятизвездочных» евангелистов в Беннинге и других местах, где мне пришлось служить. Преподобный Масси нисколько не был на них похож. В его манерах присутствовало какое-то безмятежное изящество. – Робин заведует клиникой для алкоголиков и наркоманов в Сент-Луисе, – добавила миссис Уитли. – Он посвятил этому делу половину своей жизни. Деннис был одним из его крупнейших спонсоров. Робин подтвердит вам, что Деннис ни за что не наложил бы на себя руки. Преподобный Масси кивнул, подтверждая ее слова.