3. Мощность К полудню Фенрир окончательно расклеился, и его пришлось взять на ручки. Мелькнула мысль привязать его по-цыгански; но я подумала и решила, что возможность быстро отшвырнуть ребенка с простреливаемого пространства дороже свободных рук. Тем более что его сил хватало, чтобы цепляться обеими руками за мою шею, освобождая мне правую руку для оружия. Из-под завалившегося на обломки деревьев бетонного блока вынырнул Вали. – Можно пройти примерно два квартала. Только там практически один проход, и все. Много завалов. – Боишься, что обложат? Вали неопределенно пожал плечами. Любое место, из которого имелось меньше пяти разведанных выходов, представлялось ему опасным. Что же, у парня были на то основания. – А что там дальше? – Пустая улица, узкая, метров пятнадцать. Автобус перевернутый посередине. А потом дома, почти целые. Я пролежал там минут двадцать – вроде тихо. – Пойдем. Вали прижал автомат худым локтем, коротко мазнул взглядом по личику брата и исчез между развалинами блочного дома. Насколько мальчишка в порядке?.. Всего два дня назад их было двое, два близнеца, боевое подразделение в миниатюре. Все, чем он смог помочь Нари, – добить его. Тело нашли всего минут через пять после нашего ухода – мы слышали крики радости. Нари помог нам даже в этот раз, потому что на него отвлеклись. Мы оторвались от погони, пока с его телом что-то делали. Мне не хочется думать – что. Два квартала по разведанной тропе, меж осколков стекла и мучительно растянутых струн железобетона. Быстро. Вали – хороший разведчик. Идя по его следам, не хрустишь и не спотыкаешься. Он оглядывается и замирает. – Тут направо холодильник. В нем несколько банок консервов целых. Возьмем? – А что сразу не взял? – Смысл туда-сюда таскать? – Бери, только проверь, не вздулись ли. Этот город цвел и смеялся всего два месяца назад. Все это – дело моих рук. Элементарная дезинформация. «Встретимся в любом месте, удаленном не более чем на сто километров от Тронхейма». Сказано очевидным союзникам по защищенному каналу. Мне ли не знать, как внимательны и чутки мои противники? Они купились. Они сочли, что я здесь. Купились и наши немногочисленные друзья, не знавшие, что я разменяла их на кое-какие выигрыши. Два месяца Тронхейм убивал сам себя, освобождая мне дорогу в глубину фьорда. В сердце города. К Камню Тинга. Сейчас основные бои перешли в другие места. Никому и в голову не придет, что в Тронхейме рискнет появиться человек с моими приметами. Впрочем, тут я тоже предприняла кое-какие меры. Два квартала – тихо. По улочке прямо перед нами проходит патруль. За патрулем-то самое безопасное место и есть. Они никогда не оглядываются. Им страшно. Они боятся, что того, кто оглянулся, заподозрят в том, что он боится. Я улыбаюсь. Я обожаю молодых мужчин в форме. Мои губы заново трескаются после каждой улыбки, и я привычно облизываю кровь. – Переходим. Два дома спустя Вали иголочкой из пневматического пистолета снимает дежурного на перекрестке. – Поворачиваем. Придется пройти метров триста вбок, чтобы наш курс не вычислили по трупу. – Сколько у тебя зарядов в пневматике? – Один. – Потом выбрось. Вали кивает. Фенрир начинает тихонько хныкать. – Сейчас, сынок, сейчас. Найдем место потише, и попьешь. А пока молчи. Надо где-то остановиться. Десять минут вдоль бывшего переулка; тут, похоже, шпарили «Градом» – но тел нет. Тел нет нигде, и это очень, очень, очень плохо, это значит, что у меня почти не осталось времени. Но остановиться надо. Мы садимся прямо в кучу мусора в тени у невысокой стены. Бутылка молока – предпоследняя. Фенрир пьет, неохотно заедая шоколадкой. Мы с Вали открываем консервы. Черт, горошек. Зато во второй голубцы. Хотя бы немного мяса. Мы жадно жуем консервы – последние сутки еда у нас была только для Фенрира. – Слушай, – вдруг спрашивает Вали, – а почему ты все время кормишь его, а сама ешь, только когда находим? Если ты свалишься – нам-то точно не спастись. – Потому что его не уговоришь потерпеть. Нам он нужен именно такой, как сейчас, – усталый и сытый. Потому что бодрый или голодный ребенок – это шумный ребенок. Придется поить снотворным. А после него дети просыпаются не всегда. – А, – кивает Вали. – А ты думал, я как обычная мамашка? Всё в дитя, а сама подстилкой? Вали вдруг мрачнеет. – Имей в виду, – жестко говорит он, – ты мне не мама. – Даже не претендую. – А кто ты мне теперь? – Ну… мама твоего брата по отцу. Мачеха, видимо. Вали передергивает. – Зови по имени, – советую я, – не ошибешься… Ночью по городу мечутся лучи прожекторов. Мы спим в очередной развалине, мимо нас с писком мчатся несколько теней. Штатские. Идиоты, не поверившие эвакуаторам. Глаза Вали сверкают в темноте, он тянется к автомату. Я шлепаю его ладонью. – Пусть их. Он опускает руку и с усмешкой слушает грохот башмаков вооруженной погони. – Ты права. Пусть сами себя поубивают. – Парень, тебя заносит, – замечаю я, укутывая сопящего Фенрира, – нет никакой необходимости их ненавидеть. Он задыхается от обилия возражений, скакнувших на язык одновременно. – Но!.. – Их тоже можно понять. Они жили себе и жили, это мы с ними случились. А им, конечно, хочется, чтобы все стало как раньше… Можно пожалеть. Кроме того, ненависть – отличное средство для манипуляции тем, кто ненавидит. – Мне – их – жалеть? – Главное, понимать. А там как карта ляжет. Не путаются под ногами – можно и пожалеть. Тем более раз они нас не заметили, то и выдать не могут. А со своей ненавистью… твои выстрелы патруль бы услышал.