Из толпы выныривает Ры. – Что… Уна! Шамас отпускает мою руку и ухмыляется. – С вас причитается, ребята. – О да, Шамас, будешь доволен, – свирепо говорит Ры, хватает меня за ту же руку и тащит за собой, как куклу. – Куда ты меня тащишь? – В лоцманский дом. Скорее, скорее, уже вот-вот все начнется. – А тут что происходит? – Тут уже все произошло, потом расскажем. Вон, Выфь в ялике, вытащили пилота живого, остальное потом. – Кого? Ры сталкивает меня в лодку, прыгает, хватается за весла и молча гребет к ближайшей пристани на обратной стороне. – Неизвестно, чем все закончится, – говорит он, – то, что ты со мной, уже большое облегчение, но лучше бы тебе быть в доме, когда все решится. – Решится что? – Быть войне или нет, – удивленно отвечает Ры. Эля сидела на Маринкином диване, скрестив ноги по-турецки, и тетешкала младенца Варвару. Младенцу Варваре следовало еще погулять хоть с полчасика до купания, чтобы потом с чувством полноценно проведенного дня пожрать и баиньки. С баиньками, по словам Марины, в последние дни стало – тьфу-тьфу – чуток полегче, но все равно приходу Эли и Маринка, и Спарта страшно обрадовались. Может быть, и не только потому, что это обозначало для них полноценный сон на всю ночь. Спарта сам еще не вернулся с работы, прислал доставкой ящик суши «ради гостей». Маринка проморгалась настолько, что купила через Интернет нарядное домашнее платьице, и это для нее было событие типа как раньше досрочно сдать сессию и мотнуться с Виолеттой на Кипр. Эля слушала про платьице, смотрела на платьице, щупала платьице и даже испугалась, что его придется примерять, но вроде Маринке хватило. «Все ж таки наблюдение за молодой матерью – лучшая мотивация к надежной контрацепции», – ехидно подумала Эля. Несмотря на то что младенец, конечно, страшно кавайная штука. Младенец Варвара, кстати говоря, научилась уверенно держать голову, внимательно наблюдать того, у кого она на руках, и окатывать его мощной окситоциновой лыбой. Держишь ее перед собой и пре-е-ешься. Ну понятно, когда есть кому ее потом передать – прись в кайф, а разгребать последствия пусть родители разгребают. Хорошо, когда на все племя один новенький младенец: пока все желающие нанянчатся в охотку, мать и поест, и поспит. Варвара схватила Элю за челку и с силой дернула на себя. Так, осторожнее, – быстро сказала умная Эличка, перехватила вторую ручку, уже двигавшуюся к Элиному глазу, выпутала из Варвариных пальцев челку, не переставая болтать языком в широко раскрытом рту – Варвара сконцентрировалась на двигающейся штуке и без возражений отпустила волосы. Эля быстро переложила Варвару себе на колени ножками кверху и стала размахивать ее руками, вложив палец в каждый кулак. Тренируйся, Варвара, физкультура добро, а моя прическа тебе ни к чему, – так решила умная Эличка. И неопытной еще, хотя тоже, разумеется, умной Варваре пришлось подчиниться. В конце концов дело пришло к какому-то логическому завершению: Варька нагулялась, накупалась, наелась и вырубилась, а ее родители пили чай, восхищенно слушая историю Элиных приключений с победным хеппи-эндом в виде неофициальных благодарностей Микразу Ринатовичу от лица руководителей большой-пребольшой строительной организации, чья система развязок вышла, по Микиным данным, на одиннадцать процентов экологичнее остальных, что – внезапно! – оказалось ненулевым козырем в игре на совсем уж невозможные деньги. Непосредственно Мике от всей этой чехарды вроде бы напрямую ничего не перепадало, но мы же понимаем; Эля получила в руки короткую Микину кредитку на компенсацию издержек и неделю к отпуску, но не сейчас, а когда-нибудь потом, когда аврал попустит. Машину ей шурин Сергей пригнал к подъезду чистенькую, гладенькую, пахнущую изнутри чистящими средствами, и отказался рассказывать, что и как пришлось восстанавливать. – Он как, ничо, этот Сергей-то? – спросила Маринка. Эля выразительно показала глазами на Спарту. – Пойду, кхем, отлучусь, – величественно сообщил тот, поднялся из-за стола, цапнул с холодильника планшет и закрылся в туалете. – Ну? – Баранки гну, – хмыкнула Эля, – ну мы провели вечер, я ж ему обещала один раз в кафе… Ну нормальный он… Нормальный чувак, понимаешь? Ну и уехал к себе на Урал, откуда там его Мика извлек. – Эх, – грустно ответила Маринка, – ты – и нормальный, эт да, эт не срастется. Что, вообще зацепиться не за что? – Краснеет быстро, – с удовольствием сказала Эля и зажмурилась. – Мало, – резюмировала Маринка, – а… в этом смысле как? Эля пожала плечами. – Ну, нормальный. Ласковый, ну неуклюжий немножко, но, говорит, перерыв большой был. – Перерыв – это хорошо, – с важным видом сказала Маринка, – не шлюхан. Это нынче ценно. – Я вот на «нынче ценно» не согласная, я больше к вечным ценностям тяготею, – неуступчиво ответила Эля. – Впрочем, дело не закрыто, пересечемся снова – можно развить тему. Не пересечемся – я на Урал не попрусь. – Ну ладно, – вздохнула Маринка, – а вот пальто жалко все-таки. – Пальто невперенно жалко, – взвыла Эля. – «Гуччи» же! – Прям «Гуччи»? – переспросила Маринка. – Ну. Есть один секонд… Ну такой, на сложных щах секонд. У меня одна знакомая там «Дайану Китон» урвала. – Врешь, ее в секондах не бывает. – Я ж говорю, на сложных щах. Такой, почти без вывески и дороже аутлетов. В общем, натуральный был «Гуччи», из позапрошлой коллекции, со всеми внутренними ярлычками, такой, в общем. – Ох, – поняла Маринка. – Ну. И главное, оно ж, поди, так и висит где-нибудь в хате у этого Хайруллоевича, меня ждет… Пока его шмот квартирные хозяева не выкинут… – Не, ну так нельзя, – твердо сказала Маринка, зачем-то пошла к туалету и постучалась: – Спарта, выглянь, мы еблю уже кончили обсуждать. Спарта шумно вымыл руки и вышел. – Слушай, а Олежка не может помочь, если чел в предварительной сидит? – Да спрошу, – почесал в затылке свежевымытой рукой ее муж. – Сейчас наберу, посоветуюсь… Олежка помог. На следующий день Эле позвонил следователь, ведущий дело Нахимджона Хайруллоевича, и коротко сообщил время, когда можно будет подъехать и в его присутствии перетереть с подозреваемым. Эля отменила все дела, прыгнула в машину и понеслась спасать свое красное пальтишко. Уже подъезжая, вдруг сообразила свернуть к гипермаркету, накупила какого-то печенья, влажных салфеток, пару приблизительных футболок и носков – не подойдут, так в камере сменяет новые на что доброе. Следователь встретил ее внизу с хмурым видом, не представился, провел по своей карточке внутрь. – Так, – сказал он, заведя ее в какую-то казенную комнату с парой столов, – что у вас с этим чуркой вообще? – Пальто мое у него, он мне свою куртку дал, вот эту, – показала Эля на сумку, – единственный раз я его видела в жизни. Приехала потом пальто забрать, а его хвать – и нету, а шмотка дорогая, жалко. – В грязи ты там, что ли, поскользнулась? – быстро спросил следователь. Эля вытаращила на него глаза. – Я ж видел там, по месту, что как, – пояснил следователь. Эля задумалась. – Ну это самое простое объяснение, в общем, – признала она, – и да, он меня капитально выручил. Следователь разложил привезенные Элей вещи на столе. – Норм, только печеньки в простой мешок пересыпь, нельзя в заводской упаковке. Куртку нельзя. Покажи ему, что привезла, потом поедешь за своей шмоткой, оставишь куртку там. – А… – заикнулась Эля. – Не-а, – отказал следователь, – я как ее проведу? Откуда у него вдруг куртка нарисовалась? Ее сдавать положено, документ ляжет, нет уж. Он оставил Элю сидеть перед столом с разложенными ништяками и ушел. Не было его минут двадцать, потом он вернулся вместе с лысым, кивнул ему сесть напротив Эли, а сам прислонился ко второму столу. – Привет, – сказала Эля. – Привет, – тускло ответил лысый. – Мне хозяин шаурмятни твоей сказал, что ты пальто мое к себе домой унес. А вот куда – он не знает. – Унес, – так же тускло сообщил лысый, – ну да… Я тебе адрес дам без проблем, езжай. – Вот куртка твоя, – показала Эля. – Выкинь, – сказал он, обвел глазами стол и недоверчиво спросил: – Это что же, мне? – Ну а кому? – буркнула, поддавшись его настроению, Эля. Вот так едешь-едешь к человеку, а он тебе толком и спасибо за печеньки не скажет.