Прям интересно, что такого опасного в том, что я посмотрю, как у меня рука устроена. Кстати-кстати, вот ведь как Шторм смотрит, если кто-то болен. Лечить она не любит – никто не знает почему, а вот посмотреть никогда не отказывается. Иногда странное потом говорит, как о том матросе, который вроде чувствовал себя лучше всех из троих, что упали со стапелей вместе с большим бимсом. Только двоих Шторм отпустила по домам отлеживаться, а этого велела привязать к доске на месяц, с двумя полотенцами под поясницу и под шею, и кормили его лежачего, и утку ему месяц носили, и мыли его влажной тряпкой. Мыть я не мыла, а кормить доводилось, помню. Что это было, никто так и не понял, но со Шторм не спорят. – Ты слушаешь? – Еще не разжмуриваться? – Пока сиди так, – говорит предок, – я тебе сейчас настроил подгрузку по запросу. То есть о чем ты думаешь, то и узнаёшь. Если сейчас отвлечешься, то насосешь себе полный пакет анатомии и физиологии человеческого тела и от такого объема будешь три дня отлеживаться. А главное, если я попытаюсь сразу загрузить тебе то, что собирался, у тебя голова лопнет! Ладно, шучу, не лопнет, – быстро поправляется он – видимо, лицо у меня выглядит испуганным даже с закрытыми глазами, – но тебе реально будет плохо. А пока подыши. Дышу. Ерзаю на подушке – ноги как-никак все равно затекают. – Вот хорошо. Теперь я тебе загружу нейтральной аттрактивности. Помнишь, как ты к своим дикарям подошла, а они тебе обрадовались и считали, что ты тут вполне по делу находишься? Но при этом никто из них в тебя не влюбился, к тебе не бросились с объятиями, ведь так? – Ну да, – бормочу я. Говорить с тем, кого не видишь, страшно неудобно. – Ладно, открывай глаза, только смотри на меня, а не на ноги, уж пожалуйста. Открываю. Предок разглядывает меня испытующе, затем ловит другую ленточку, растягивает ее передо мной, двигает на несколько секторов, доходит до пустого куска и щелчком вворачивает туда что-то. По пустому пространству ленты вьются спиральки, выравниваются, занимают собой весь неровный прямоугольник. Предок перехватывает чуть дальше и заливает кусочек поменьше. – А вот – смотри внимательно! – это тебе не фоновый эффект, а включаемая возможность на всякий случай. Хватать или высматривать ее необязательно, просто думай о том, что ты это можешь, и напрягись. Оно сработает. – А что оно делает? – Два… Ну сродство хорошее, может, и три… Думаю, третий раз просто очень легонечко получится… В общем, ты сможешь заставить кого-то чувствовать к себе симпатию и расположение. Нет, человек не начнет за тобой таскаться со слюной изо рта и убивать твоих врагов. Просто возникнет хорошее отношение и даже доверие. Оно, конечно, тут же исчезнет, если, например, человек тебя увидит со своим кошельком в руках. – Что-что я должна для этого сделать?.. – Глядишь на человека и думаешь: «Посмотри на меня, я же хорошая». – И все? – Все. Но это поможет не во всех ситуациях – если тебя уже к столбу привязали и собираются сжечь, ты их хоть заубеждайся, что ты лапочка. И рассчитывай на два раза. Третий… ну так, считай, что нет. Я киваю. – Сейчас иди домой, отъешься и отоспись. Потом соберись… ну как в море собираются, чтобы минимум необходимый был. И, как храбрости наберешься, приходи… Я покажу, как пробивать дорогу. – А это страшно? – Там – страшно. Очень. Потом привыкаешь, конечно. – Ты сам путешествовал так, да? – уточняю я. – Да. Только я сделал одну ошибку, которой уже не сделаешь ты. – Какую? – Я тоже искал цельности. Но я собирал другого человека. – Я тоже ищу другого человека. – Искать – это другое дело. Но собираешь ты себя, Уна Навиген. Я моргаю и молчу, не зная, что ответить. – И сопряжение уже близко. Твои… Части тебя уже движутся тебе навстречу. Будь храброй, – говорит он, потом замирает… и выключается. Я сижу на полу в темноте. До свидания, дорогой предок, блин. Ну ладно, до очень скорого свидания. – Эля, блин, – сердито сказал Сирожиддин. – Отвали, – буркнула Эля, яростно елозя мышкой. – Дело мое правое, победа будет за нами! – провозгласил Сирожиддин. – Ты сама сказала, когда будет девять вечера, выбить из-под тебя стул. Эля нахмурилась и зыркнула в угол экрана. Блин, реально девять. – Слушай, ну тут на десять минут, не хочу на завтра оставлять. – Ты и прошлый раз так говорила. Эля, я жрать хочу. – Тебе ж оставляли? – Я съел, что было на красной тарелке, давным-давно. – А пряники? – Какие пряники? К Владу подрядчик приезжал с прорабами, там в шкафу вообще шаром покати. Эля застонала, но сохранилась, скинула бэкап в облако и на терабайтник, велела стационарнику спать и встала. Сирожиддин был прав. Понятно, что до восьми выезжать смысла нет – только пробки собирать, но и позже – не дело, парню вставать в шесть, чтобы успеть в школу на Ванькиной машине. Эля кивнула вахтеру, пробивая карточку на выход, но тот на нее даже не смотрел, улыбался Сирожиддину. – Спокойного дежурства, Валентин Петрович, – прогудел тот за Элиной спиной. Ишь. В машине Эля расстегнула курточку, поерзала и пристегнулась. Не услышав щелчка сзади, сварливо поинтересовалась: – Мне что, детское кресло купить? – Опять забыл. Ща, – пробурчал Сирожиддин, – я в наушники, мне еще английский повторять. Эля глянула в зеркало, быстренько вырулила в поток, включила музыку – негромко. В голове продолжал крутиться этот бешеный проект, ох, как будет смешно, если он сыграет. Вроде бы просто высоко поднять всю развязку – удорожает ее, конечно, но каков выигрыш по прилегающей территории, а? Для нас, товарищи, важно, что зона отчуждения становится втрое у́же – и уже навсегда, и никаких тебе проклятых подземных и надземных переходов, от которых население стонет. А? А! Глубина, конечно, увеличится. Но это Влад сосчитает, а дело Эли – спроектировать местность вокруг так, чтобы все СНИПы в восхищении замерли. С ее точки зрения, транспортная нагрузка микрорайона – неизбежное зло, типа как климат и вот это вот всё глобальное, башкой итить об пень его, потепление, конец апреля, а мокрый снег как в ноябре; транспорт поедет все равно, навоняет собой все равно, электромобили еще пока в массу войдут, особенно в королевстве нефтепродукта. Но вот пускай это все сдует, м? Ну понятно, не на всей розе ветров это уместно, где-то сифонит вечно к центру, там этот фокус вообще бы не прошел. А вот мы между всем этим и микрорайоном пустим сначала слой тополей, пусть на них налипает все ненужное, а потом уже приличные деревья, и тополя нужно по возрасту чередовать, чтобы раз в пятнадцать лет каждый третий выпиливать на хрен и сажать сразу новые… А дубы с липами и березами за ними пусть стационарные растут, у дубов срока годности вообще нету… А вот уже и дом, милый дом. – Блин! Забыли за хлебом заехать! – огорченно сказала она, аккуратно заруливая на подземную стоянку. – Лепешек наделаем, чего, – буркнул Сирожиддин, хлопнул крышкой ноутбука, щелкнул – отстегнулся – и с кряхтением полез куда-то вниз. – Чего ты там? – Флешку уронил, блин, она черная… Ваще не пойму, да куда ж ты закатилась-то, а? Эля фыркнула, отстегнулась, дернула к себе сумку и тут поняла, что ремень сумки запутался в лямках и – вот они, эти модные застежки – уцепился сам за себя. Так не распутаешь, под жопой-то, сказала умная Эличка, вылезаем, матушка. И страшно ошиблась. Едва она разблокировала двери, они тут же с грохотом открылись – сначала передняя справа, тут же передняя слева, ее кто-то потащил наружу, она вцепилась в руку у себя на воротнике и зашипела. – Твою мать! – раздался незнакомый голос прямо у нее за спиной. Эля разглядела покрытую какими-то даже не прыщами, а рубцами рожу прямо перед собой, глаза смотрели Эле за спину, а рука продолжала тащить ее из машины. – Давай отстегивай сумку, сучка, – прохрипело Эле в лицо, всю ее обрызгало слюной, и тут она уже было дотянулась до чего-то твердого – но нет, это бутылка, хотя сойдет и бутылка, – как сзади хлопнула дверь, раздался какой-то рев, рука с Элиной шеи исчезла, Эля упала на сиденье, обернулась – справа уже никого не было, только обмотавшаяся лямками машины сумка свисала из открытой двери. Что происходит? Сирожиддин! Эля пробкой выскочила из машины и в ужасе шарахнулась так, что едва не отломила дверцу. В задний угол машины с хрустом ударился лицом рубчатый, Сирожиддин тут же схватил его за волосы и швырнул в сторону, мужик упал, как диванная подушка, плашмя, и тут Эля начала визжать, потому что Сирожиддин, у которого на шее болтались нарядные объемные серебристые наушники, с оскаленной пастью размашисто пинал мужика по тому месту, где должна быть голова. Но смотреть туда Эля уже не стала, а подскочила и потащила Сирожиддина в сторону. Он почти стряхнул ее, но тут она – слава тебе, умная Эличка, – задрала голову и заорала ему прямо в лицо: – Где второй? Сирожиддин дернулся, моргнул, сжал губы, оглянулся. – С-сука. Ушел. Где-то далеко, кажется, слышались еще торопливые шаги или их эхо. – Камеры! – ахнула Эля. – Так, бегом в машину, уезжаем.