– М? – с интересом спросила Эля. – У меня свидание, – сказал Сирожиддин. Умная Эличка перехватила Элю посередине прыжка и поставила обратно. Визжать и обниматься – потом. Тут, блин, Микины немцы где-то за стенкой. – Да ты что! Из класса? – жадно спросила Эля. – Не, – махнул головой Сирожиддин, – с конкурса одна девочка… Мы там на форуме же обсуждали, у кого какой проект. Она сказала, у меня крутой нарратив, – похвастался он. Эля зажмурилась и помотала головой. Сквозь нее летели золотые пузырьки, сталкиваясь в голове и взрываясь, и казалось, искры от них должны брызгать из ушей. – А ты еще говорил, что литература – туфта, – пробормотала она. – При чем тут литература? – удивился Сирожиддин. За спиной у них затопали. Эля быстро ткнула Сирожиддина кулаком в середину черного свитера, шепнула: «Удачи!» – и дунула в сторону своего кремниевого курятника. Дверь в переговорку была открыта, кто-то из немцев уже стоял снаружи, но глядя внутрь и явно перегораживая всем остальным выход, и продолжал толковать о подзаконных актах и процедурных позициях. Эля доскакала до своей двери, остановилась, глядя на Сирожиддина. За окном на мгновение вышло солнце, и Сирожиддин превратился в черный длинный силуэт. Солнце спряталось, свет стал мягче. Тут немцы наконец пробили пробку и выкатились в коридор все. За ними вышел Мика, за ним – старшая Микина юристка Инга, за ней остальные юристы – Андрей и Марк Моисеевич. Вся толпа двинулась в сторону Сирожиддина, который продолжал смотреть на Элю поверх голов и улыбаться. Толпа уже почти прошла мимо него, заворачивая за угол в сторону лифта, как выражение лица Сирожиддина вдруг изменилось. Он смотрел не на Элю, а вниз, на кого-то рядом с собой, с этим кем-то разговаривал, и вид у него становился все более испуганным. Эля, собравшаяся было уйти, споткнулась и вытянула шею. Что там происходит? Наконец вся толпа прошла к лифтам, остался один Сирожиддин, который отступал спиной вперед, а потом, после пиликанья открывшейся и закрывшейся лифтовой двери, дунул к Эле бегом. – Что такое? – спросила Эля. Сирожиддин схватил ее двумя руками за руку и тяжело дышал. – Что такое? – повторила она. – Он меня узнал. По фамилии назвал. Ты, говорит, сын Хайрулло? Я говорю – да. Он говорит: «Ты, что ли, здесь работаешь?» Я говорю – да. А Микраз Ринатович говорит: «Очень толковый мальчик, далеко пойдет, пока стажер…» Он говорит: «Я обязательно вернусь сегодня с тобой поговорить», – и они уехали. – Кто – он? – Он фамилию назвал. Эля вспомнила двух бровастых ненемецких немцев и открыла рот, но тут Сирожиддин наконец сказал главное: – Нахимджон мне эту фамилию называл когда-то. Но я не помню, были они за деда… Или наоборот. С грохотом захлопнув все, что Эля чувствовала и думала по поводу происходящего, умная Эличка перекрыла все потоки на себя. – Так, дружок. Уебывай с работы немедленно. На свое свидание, где там оно у тебя. Ничего, посидишь в кафешке с ноутом. Захвати зарядку, чтобы точно была. И для телефона тоже. После свидания домой не езжай, я тебе напишу, наверное, поедешь ночевать к каким-нибудь моим друзьям. Как сядешь в тихом месте, немедленно напиши Нахимджону. Бегом! Сирожиддин кивнул и слинял. Эля прикусила кулак, прикидывая. Выследить мальчишку прямо сейчас ненемецкие немцы вряд ли смогут, они не готовы, даже если это вдруг им и актуально. Через пятнадцать минут он провалится в метро – и ищи-свищи. Нахимджон через ФСИН ответит дай бог через три-четыре дня, а то и через неделю. Надо поговорить с Микой. Эля ушла к себе, не стала даже открывать работу – что толку, голова все равно не тем занята, написала Мике: «Как вернешься – свистни, срочное дело», – и села организовывать отход. Списалась с Галкой, договорилась, что к ним на ночь упадет ее младенец, написала Маринке со Спартой, что, наоборот, сегодня не придет, опять аврал, просила целовать Варвару в обе щеки. Написала Сирожиддину, куда идти сегодня ночевать и что если завтра она не начнет первое сообщение со слова «колбаса», то он тихо-тихо, поездом, удирает к Сергею в Миасс по такому-то адресу. Можно было бы и к Элиной маме, но ее-то можно вычислить, а Серегу не вычислишь. «А у него паспорт-то с собой? – ахнула она про себя. – А, ну с собой, конечно». Ничего. Боже, только бы это все не понадобилось. Что, блин, за жизнь, то один палп фикшн, то другой. Стерла из мессенджера все последние диалоги, кроме сообщения Мике, и повеселела. Сирожиддин не бэкап, у него свои ноги есть. Этнические мафии, они, конечно, противные, но мы московских застройщиков обули, что нам мафия. Теперь Мика. В ожидании она пошла пожрать, сидела с кофе, смотрела в окно. Облака шли огромными валами с запада. Эле в Москве всегда казалось, что эти облака еще помнят Балтийское море, но, наверное, ерунда. В любом случае они тут были какие-то не такие, как у них дома. Мика вернулся часа через полтора, встрепанный, но веселый. – Слушай, – сказал он, – эти-то, которые некоренные немцы, оказалось, знают твоего мальчишку, точнее, семью его. Они вообще его забрать хотят в Германию, сегодня должны после работы за ним заехать. У Эли упало все, что могло упасть. – Мика, – сказала она, – я парня не отдам. Мика поднял брови и ничего не ответил. – Мика, он не помнит, эти чуваки были с их стороны или со стороны тех, кто всю их семью перерезал. А мы с тобой их не различим даже с рентгеном. Какая Германия? Может, они его до первой канавы довезут – и все. Мика побледнел. – Черт, действительно. Ты же говорила, что там какой-то треш. – Ну вот, его брат в Россию вывез маленького. А больше из всей семьи никого не осталось. Эля вспомнила рассказ Сирожиддина: «Я сижу в кресле, пристегнутый, а они стоят вокруг мамы и смеются. А потом приезжает еще одна машина, все куда-то бегут и падают, а из другой машины вылезает Нахимджон, бросает автомат, забирает меня… И кладет в свою машину на пол, и я больше ничего не вижу…» – Вот нам тут этого всего не надо, понимаешь? – сказала она Мике. – Ваще не надо! – горячо согласился Мика. – Так. У них там рабочий день закончится через полчаса. Еще дороги минут тридцать. Гони мальчишку из здания. – Ты что, он уже далеко, я его даже ночевать в новое место на сегодня пристроила. – Ага, – принял вводную Мика и повис с приоткрытым ртом, что означало работу мысли на совсем уж тяжелых скоростях, – так. Скажи парням срочно привести переговорку в идеальное состояние, убрать в угол рабочий стол, стащить кресло и журнальный стол к дивану. И пусть Влад бегом распакует и поставит туда на рабочий стол эту дуру для кофе по-арабски, которая у меня в кабинете на шкафу болтается, он знает. Сама – по форме «С». Эля кивнула. Мика горестно сморщился – то ли устоит свежий бизнес в таких-то привходящих обстоятельствах, то ли нет, – но ухмыльнулся и хлопнул ее по плечу. – Думаю, отобьемся. Беги. Форма «С» означала тяжелую артиллерию. Эля бегом раздала народу распоряжения, утихомирила Влада, которому вовсе не улыбалось все бросать и распаковывать не пойми что, и полезла в шкаф. Там у дальней стенки, аккуратно закатанная в икеевскую пленочную оболочку, висела на плечиках форма «С». Белая блузка с отложным воротничком. Черная, чуть тесная юбка-карандаш. Пакет с двумя парами (на всякий случай) нюдовых колготок, в нем же нюдовый лифчик с огроменным пушапом. В отдельном пакете – тугая резинка, расческа, шиньон цвета Элиных волос, коробочка с золотыми серьгами и помада цвета пожарной машины. Очки без диоптрий у Эли лежали в ящике рабочего стола – ими она пользовалась часто. Эля вытащила пакет со шмотками, нырнула в нижнюю часть шкафа – за горой пейнтбольной снаряги, которую держали под рукой Влад и Славка, мелькнул розовенький пакет. Ага! Раньше босоножки стояли там просто в мешочке, но Эля заколебалась объяснять парням, что эти шпильки на завязочках, даже стоковые, стоят гораздо больше, чем все их снаряжение, а оружием являются более страшным. Так что джиммичушки теперь лежали в почти бронированной коробке, обложенные пузырчатой пленкой. Эля собрала все в охапку и рванула в сортир. Помаду с непривычки придется перерисовывать раза три, нужен запас времени. А его немного. Когда она вылетела из сортира с пакетом своей нормальной одежды, в коридоре наскочила на Мику, бродившего туда-сюда с видом накуренного медведя в очереди к стоматологу: глаза расфокусированы, рот скривился, бородка всклокочена. – Давай в переговорку, пусть тебе Влад покажет, как этой хреновиной пользоваться. Кофе зерновой обычный возьми, просто свежую пачку вытащи и достань из-под стола пару бутылок этой, негазированной «Перье» – одну на столик, вторую – к этой сраной кофеварке. Больше пафоса, поняла? Эля инструкцию приняла и побежала исполнять. Мика что-то придумал. Объяснения – потом. * * * Капитан Текк покидает кают-компанию, не попрощавшись, просто кресло вдруг разворачивается и уезжает в темноту. Один из дронов над его плечом разворачивается снимающей стороной к свету и даже из коридора поблескивает, как внимательный взгляд в мою сторону. Часть женщин уходят тоже, одна за другой. – Забыл спросить, – раздается голос Текка из динамика, – тебе еще что-нибудь нужно? – Вообще-то я прилетела посмотреть ваши записи во время исчезновения радужного моста. – А. Посадите ее к любому свободному экрану, пусть смотрит, что есть в доступе. Я замираю. «Текк, ты же не имеешь в виду…» Рыжая без предупреждения дергает мое кресло и катит его к ряду экранов вдоль стены. Хлопает ладонью по столу, пробегает пальцами, поднимает глаза вверх. – Ну так завизируй ее, – сердито говорит она в воздух, так же бесцеремонно берет меня за запястье и прикладывает ладонью к столу. Экран мерцает, мгновение играет бликами и выводит прелестную в своей архаичности структуру папок. – На, дитя, – говорит рыжая, – что найдешь, все твое. Устанешь – постучи по столу, скажи, пусть вызовет Хильду. Я приду и отвезу тебя в комнату. – Она медлит, колеблясь. – Если тебе нужен секс, у нас сейчас как раз разморожено много свежих парней, есть очень симпатичные. Я смотрю на нее, видимо, довольно дико, потому что она смеется. – Да ладно тебе! Чтобы дочь Шуши – и была против секса? – Не, – говорю я, – секс – это хорошо, но я люблю все-таки со знакомыми… – Ну ты как хочешь, главное, знай, что это можно устроить в два притопа. – Подожди, Хильда, – говорю я осторожно, – прости за любопытство, но вот вы такие все офигенские, а Шуши, ну и я, и мы все, мы, в общем, обычные. Не уродки, но обычные. – А, так это не генетика, – смеется она, – это мы тут просто развлекаемся, ну да. Это последние лет тридцать только, работы поменьше стало, раненых нет, ремонт штатный весь, вот мы и… балуемся. Я зависаю и хочу спросить – а как эта вражеская генетика относится к пластическим операциям, неужели не регенерит их обратно? Потом соображаю, что, наверное, она и не имеет в виду хирургию. Ведь они все очень разные. Может быть, так выглядят здоровье и довольство собой… помноженные на десятилетия. Тем временем рыжая исчезает.