– Понятно, – говорю я. – Этот генокомплекс ничего, от слова абсолютно, не дает человеку до момента свертывания полового гормонального фона… – Кроме форсирования защиты яйцеклетки, – мрачно добавляет скуластая с той стороны стола. Остальные понимающе кивают. – Да, кроме этого. Ты бесплодна, ты знаешь это? – Да, Эвелин предупреждала, что я не смогу забеременеть естественным путем, – киваю я. – Эвелин? – Она врач, как и Шуши. Но Эвелин больше с нами, детьми, занималась, а Шуши – хирург, мы ее почти и не видели. Женщины опять переглядываются. – Шуши всегда хотела быть нормальным врачом, просто лечить, – говорит у меня за спиной рыжая, – чего удивляться? – Тогда зачем? – Негритянка кивает на меня, голос ее срывается. Ответа нет. Скуластая подсаживается поближе, пристально смотрит на меня. – В момент окончательного прекращения половой функции наш замечательный генокомплекс обнуляет значение апоптоза по всему организму и запускает регенерацию к той точке, когда половой статус только что сформировался. Регенерацию всего, что только можно регенерировать. Мозг. Кости. Сердце. – Она ухмыляется и проводит пальцем по скуле. – Зубы. Волосы. Кожа… – она кивает на мои колени, – ноги. Я обалдело хлопаю глазами. – Регенерация? – А теперь трудная часть. Скажи, дитя, как называются люди, у которых в жизни есть момент запланированного прекращения половой функции? Я озираюсь. Они все молчат и смотрят на меня. Ни одного мужчины. Ни одной старухи. – Климакс? – говорю я. – То есть женщины? Они молчат. – А что мужчины? – спрашиваю я. Скуластая усмехается. – Можно кастрировать. Тогда, может быть, сработает. – Но… – Ну, – обводит она рукой стол, – много ты видишь мужчин, которые согласились попробовать? – А что стало с теми, кто не согласился? – осторожно спрашиваю я. – Их съело время, дитя, – говорит хриплый мужской голос из темноты. Женщины синхронно встают и отдают честь. Сидеть остаюсь я одна. Капитан Текк въезжает в зал на шикарном кресле – пожалуй, не хуже, чем у капитана Картрайт. «А ведь они ровесники», – соображаю я. Но Текк выглядит похуже, чем капитан Хелен, у нее открыты лицо и руки – все вполне человеческое, хотя, конечно, очень хрупкое, – а то, чего не нужно видеть, упрятано под покрывала и складки верхней одежды. Лицо Текка с левой стороны полностью киборгизировано, нет ничего даже похожего на глаз. Свободна только нижняя челюсть. Борода, впрочем, аккуратно подстрижена – за Текком явно ухаживают не только медицинские боты. Из правого – зрячего – глаза сочится слеза. Из пальцев обеих рук выглядывают и прячутся в запутанную структуру кресла управляющие волокна, а путаница дышащих, пульсирующих, наполненных чем-то жидким шлангов жизнеобеспечения бесстыдно выставлена напоказ. Над плечами Текка висят и медленно поворачиваются туда-сюда два черных матовых дрона – видимо, его зрение, а может, и слух тоже. В общем, чувствуется, что от половой функции капитан решил не отказываться. – Сержант Србуи Кульд, – говорит капитан Текк, – Елена сегодня прислала мне ваше личное дело, и я ознакомился с ним. Вы чертовски упрямая девочка, сержант. Встать и отдать честь я не могу, приходится просто наклонить голову. – Я понятия не имел, что Федор в курсе наших биологических махинаций. Более того, я надеялся, что ни они сами, ни информация о них никогда не покинут стен нашей тюрьмы. Однако вы, сержант, и есть самый страшный знак нашей неудачи. – В чем же неудача? – сердито спрашиваю я. – В том, что ваша мать выжила, уж не знаю, как это ей удалось. Поверьте, моего попущения в этом не было. И теперь там, на новой Земле, людям придется… Придется что-то с этим делать. Что-то делать с тем, что человечество расколется на две ветви… И, я думаю, постепенно вымрет. Но может быть, люди вовремя сообразят и перережут всю вашу семью, а тела сожгут. Я искренне на это надеюсь. – Хотя бы где вы это взяли? – сердито спрашиваю я. – Вряд ли собрали из ничего? – Сначала я думал, что это военный трофей, – говорит капитан Текк, – но уже много лет боюсь, что это бомба замедленного действия, которую я, дурак, подобрал и принес людям. – А почему, – неожиданно для себя спрашиваю я, – почему вы не поделились этой… возможностью с капитаном Картрайт? Текк дергает головой. – Потому что ее фамилия Картрайт! Я хлопаю глазами в недоумении и боковым зрением вижу, как сразу две женщины за столом прикрывают лица рукой одинаковым жестом досады. – На самом деле Елена не взяла бы от меня даже стакана воды, – спокойнее говорит Текк, – тогда. А сейчас поздно. Стоп. Ернин – брат леди Хелен. Значит, ее фамилия должна быть Ернина. Елена Ернина. А она Картрайт. «Ах ты ж, – думаю я, – ах ты…» – Наши пути с Хелен Картрайт, – чуть мягче поясняет капитан Текк, – ведут в разные стороны. Она возит заморозку с Земли на новую Землю. Мне и моей команде на той, новой, Земле делать нечего. Я молчу. Трудно спорить с тем, что четыреста с чем-то тысяч зэков после нескольких циклов второй готовности – так себе подарок, а сам Текк в полной гравитации и дня не продержится, но что с остальной командой? Оглядываюсь. Все молчат и смотрят на меня. И чернокожая девушка, а за ней и остальные согласно кивают. – Никто из нас не пойдет на «Гвоздь», дитя, – говорит Текк. – Мы – война. Нам нечего делать на планете, где живут люди. * * * Мика распахнул дверь в проектную жестом профессионального экскурсовода и сказал по-немецки: – А тут мой креативный центр. Моя маленькая Кремниевая долина. Немцы вошли. Эля зыркнула над экраном – двое действительно были немцы как немцы: светловолосые, розовенькие, задний посимпатичнее, а передний совсем поросеночек поросеночком и золотые очочки. За немецкими немцами зашли немцы не вполне немецкого вида – двое бровастых, темноволосых, с характерными среднеазиатскими скулами. Но тоже аккуратно выбритые, в отчаянно формальных, хорошо сидящих костюмах. Все четверо не поленились войти в проектную и перегородили все свободное пространство. – Не велика ваша долина, – иронично сообщил поросеночек. – Если курятник выстроить размером со стадион, вы думаете, его обитателям будет проще нести золотые яйца? – спросил Мика. «Блин, какое счастье, что я одна тут в дойче секу», – подумала Эля и спрятала ухмылку за экраном. Парни бы ему показали «курятник». Звенел бы потом золотыми яйцами. Однако немцы шутку оценили, вежливо поржали, Мика предложил не беспокоить далее магов и волшебников, немцы культурно поржали опять и вымелись. Эля проводила немцев и Мику взглядом. Мика тоже, надо сказать, влез в свой чудовищно дорогой пиджак вида «с пугала снял» – серенький в мелкую горчичную елочку, к стене прислонить – сольешься, а выглядит… Ну да, знаем мы эти грязных оттенков скучные одежки, в которых человек выглядит не то крестным отцом, не то консультантом из округа Колумбия. Сама она полностью отражала концепт креативного чудика, сидела себе, натянув капюшон худи на голову. Окошко за спиной она по весеннему делу предпочитала держать приоткрытым, а все-таки еще прохладно, в шею свистит. Надо работать. Золотые яйца сами себя не отложат, да-с. Наверное, час или чуть больше удалось поработать спокойно, и тут тренькнуло сообщение от Сирожиддина: «Эля, выйди в коридор? Я свитер купил, посмотри как?» Ну ваще. Ну ваще. Часть зарплаты, согласно Аниному совету, Сирожиддин сдавал в общак, на еду, но две трети ему оставили в собственное распоряжение. Опять же, Аня велела нишкнуть и не вмешиваться без запроса – просрет так просрет, опыт надо нарабатывать. И вот нате – свитер! «Пять минут», – настучала Эля в ответ и вернулась к своим расчетам. Надо было добить этот слой, чего тут осталось. Слой кончился – его оставалось действительно немного, Эля встряхнулась, сохранилась, стащила капюшон и вышла в коридор. В самом его конце, метрах в тридцати, Сирожиддин стоял у окна и смотрел куда-то вниз. Были на нем все те же давно отмытые кроссовки, нормкоровские синенькие джинсы и невероятно унылый, скучилищный черный свитерок, в котором Сирожиддин был похож на молодого Киану Ривза в роли молодого Стива Джобса. Эля ахнула, обошла Сирожиддина, подняла брови. – Огнище. Где взял? – А мне тут подсказали магазин для высоких. Эля перестала разглядывать свитерок и глянула выше. Ах вот в чем дело. Эффект от свитерка доводила до характерного щелчка узенькая тоненькая оправа из темно-серого пластика… Без стекол. – Где очки взял? – Леха же отдал вчера, у него разбитые валялись, я просто стекла вынул. – Ты просто сотрясатель вселенной, парень. Будь я эйчаркой, я б тебя сразу наняла директором по айти. – Нравится? – тихо спросил Сирожиддин и слегка покраснел. – Не то слово! – Во. Я с работы сегодня пораньше отпросился. Домой сам приеду.