Люк одними губами произносит «Прости», затем поворачивается к Джонатану. — Я забыл вас представить. Виноват! Габби, это мой хороший друг Джонни. Джонни, это Габби. Она… — Я знаю Габриэллу, — говорит Джонатан, и в его голосе слышатся странные нотки. — Чего я не знал, так это того, что Элай, твой парень — это Элайджа, её сосед по комнате. — Или что друг Люка, Джонни, — говорит Элай, — это Джонатан, её коллега. Мы вчетвером переглядываемся. — Вау, — тянет Люк. — Это странно. Так, подожди… О чёрт, — его глаза широко распахиваются, когда он переводит взгляд с меня на Джонатана. — Значит, она… Люк не успевает закончить это предложение, потому что Джонатан роняет свою сумку со снаряжением, хоккейную клюшку и всё остальное прямо Люку на ногу, заставляя его грязно выругаться как раз в тот момент, когда мимо проходит группа детей. — Эй, чувак, — окликает игрок из их команды, зажимая ладонями уши своего ребёнка. — Тут же детки. — Извините, — бормочет Люк в их сторону, прыгая на одной ноге, затем спрашивает Джонатана: — Какого чёрта? Джонатан наклоняется, поднимает обратно свою сумку с вещами, затем без всякого раскаяния произносит: — Упс. Люк свирепо смотрит на Джонатана. Джонатан свирепо смотрит на Люка. Ещё один нейротипичный разговор глазами пролетает мимо меня. — Что ж, — говорит Элай, лучезарно улыбаясь всем. — Как тесен мир! Отведя взгляд от Джонатана, Люк говорит нам: — Готовы перекусить? Я сдуваюсь. Сейчас десять вечера, и, несмотря на то, что вчера у меня был выходной, после недели дерьмового сна я безумно устала. Я не хочу никуда идти есть. Я хочу лечь спать. Но я знаю, что Элай умирает от желания побыть с Люком. Они оба занятые профессионалы и видятся друг с другом не так часто, как хотелось бы. Он рассчитывал на этот вечер. — Я вымоталась, — признаюсь я. — Может, подбросишь меня домой по дороге? Элай прикусывает губу. — Люк хотел заглянуть в закусочную прямо здесь, через дорогу. — У них самые лучшие бутерброды с сыром на гриле, — говорит Люк. — О, и молочные коктейли. Как раз то, что нужно для тебя сладкоежки. — Габриэлла не любит молочные коктейли, — говорит ему Джонатан, не сводя с меня глаз. — Только мятное шоколадное молоко. — Горячее какао с мятой, — напоминаю я ему. — Семантика, — говорит Джонатан, почти нормально улыбнувшись. — Это определённо не молочные коктейли. Это знакомая территория, вот такие перепалки, вот только в наших словах нет обычной язвительности. Здесь чувствуется знакомость, почти… дружелюбие. — Мне неприятно это говорить, — отвечаю я Люку и Элаю, хотя мои глаза странным образом отказываются отрываться от Джонатана. — Но он прав. Я не люблю молочные коктейли. Текстура вовсе не вызывает восторга. Но я всё равно могу потерпеть и пойти с… — Я отвезу тебя домой, — говорит Джонатан. Люк колеблется, затем уточняет: — Ты уверен? Элай переводит взгляд между ними. — Мы не хотим никому причинять неудобства… — Всё в порядке, — объявляю я, не сводя глаз с Джонатана. Всё правда в порядке. Ничего страшного. На самом деле, это отличная возможность доказать, что вся эта чушь с бушующим либидо — всего лишь чушь. Я собираюсь тридцать минут ехать в машине Джонатана Фроста обратно до города и не растаю в возбуждённую лужицу, тем самым доказав нам обоим, какой крутой я могу быть. Круче только яйца. — Тогда решено, — говорит им Джонатан. Он кладёт руку мне на спину, направляя меня перед собой. Я втягиваю воздух, потому что, чёрт возьми, как же это приятно — чувствовать тепло его прикосновений, просачивающееся сквозь моё пальто. Я слегка прижимаюсь к нему, как кошка, льнущая к ласковой руке. Это не сулит ничего хорошего для плана «круче только яйца». Мы стремительно проносимся мимо Люка и Элая. — Э-э, пока? — я оглядываюсь через плечо и вижу их двоих, улыбающихся и выглядящих раздражающе довольными. — Два ходячих кошмара, — бормочу я. — И не говори, — протягивая руку мимо меня и открывая для нас дверь вестибюля, Джонатан указывает брелоком на надёжный, непримечательный чёрный внедорожник, который послушно подаёт два звуковых сигнала, когда он открывает дверцы. Когда я подхожу ближе, то понимаю, что это не один из тех низких кроссоверов, маскирующихся под внедорожник. Тут настоящее шасси грузовика, высокое и внушительное. — Ого, такой большой, — как только это слетает с моих губ, я понимаю, как это звучит. Я бросаю взгляд на Джонатана. — Клянусь, я не хотела, чтобы это прозвучало двусмысленно. — Я бы и не подумал, — вот только Джонатан снова почти улыбается, опустив глаза в землю, и прочищает горло. Затем он открывает мою дверцу и протягивает мне руку. Я смотрю на неё в замешательстве. Ему это не нравится. — Господи, Габби. Я не плюнул себе на ладонь. Это просто протянутая рука. Я никогда не слышала, чтобы он произносил моё имя, которым меня называют все остальные. Я не уверена, что чувствую по поводу того факта, что моя кожа вибрирует, а к щекам приливает тепло, и звук моего имени на его губах эхом отдаётся в снежной тишине. «Габби». Наши взгляды встречаются. Кончики моих пальцев на дюйм приближаются к его протянутой руке. Я не знаю, зачем я это делаю. Я не знаю, как остановиться. — Почему? — тихо спрашиваю я. С неба сыплется снег, припорашивающий тёмные волосы Джонатана и его полночно-чёрную куртку. Его кадык судорожно дёргается, затем он говорит: — Просто мне захотелось. Вряд ли это можно назвать ответом, но, по-видимому, для меня этого достаточно. Потому что каким-то образом я обнаруживаю, что мои кончики пальцев дотрагиваются до него, скользят по мозолям и грубой коже, пока наши ладони не соединяются. Воздух вырывается из моих лёгких. Его хватка тёплая и крепкая, когда он помогает мне забраться на сиденье, и как раз в тот момент, когда я говорю себе, что нет, это не какой-то момент, когда Дарси-подсаживает-Элизабет-в-карету-и-мир-накреняется-на-своей-оси, его большой палец касается тыльной стороны моей руки. Очевидно, между этим местом и каждой эрогенной зоной моего тела есть нервная магистраль, потому что я плюхаюсь на своё сиденье, как тряпичная кукла, и барабанная дробь желания отдаётся в моих конечностях. Если Джонатан и чувствует что-то близкое к тому, что я только что испытала, он этого не показывает. Его маска непроницаемо, черты лица невозмутимы, пока он закрывает мою дверцу. «Что там было насчёт того, чтобы не растаять возбуждённой лужицей? — маленький дьяволёнок на моём плече хихикает, рисуя вилами пламя в воздухе. — Ты так вожделеешь его». Ангел с другой стороны от меня бросает на дьявола чопорный, укоризненный взгляд. «Она должна испытывать вожделение к Мистеру Реддиту». Внутренне негодуя, я смотрю вперёд, на кружащийся снег за окном машины. Меня бесит, что и ангел, и дьявол правы. Меня бесит, что я хочу вожделеть Мистера Реддита, а вместо этого Джонатан Фрост превратил меня в горячее, похотливое месиво, хотя он сам такой же хладнокровный и спокойный, как всегда. Но пока я наблюдаю, как он обходит машину, и его длинное, широкое тело окутано вихрем быстро падающего снега… его рука напрягается, а затем сжимается в жестокий кулак. Может, в конце концов, кто-то не так уж и равнодушен. Самодовольная от удовлетворения, я смачиваю большой и указательный пальцы, затем тушу пламя, полыхающее в воздухе, потому что если он испытывает такое же сильное вожделение, как и я, значит… ничья. Или что-то в этом роде. Крошечный дьявол на моём плече хмурится. Ангел одобрительно сияет. Джонатан рывком открывает свою дверцу, затем проскальзывает внутрь. Нахмурившись, он снимает блокировку с телефона, затем нажимает на значок приложения, которого я не вижу. Поэтому я слегка вытягиваю шею. — Перестань подглядывать, Габриэлла. Я отвожу взгляд, покрасневшая и смущённая. — Ты практически показывал его мне. — Не было такого. — Было такого. — Было такое, — поправляет он. — Уууф! — я вскидываю руки, затем тянусь к дверной ручке. — Я пойду домой пешком. Замки дверей машины щёлкают. Я медленно поворачиваюсь к нему лицом. — Вот так я и умру, да? Джонатан трёт лицо, после чего его руки опускаются на колени. Он поворачивает голову и пристально смотрит на меня.