— Почему нет? Мистер Фрост, что вы скрываете о себе за надёжной защитой онлайн-чатов? Он закатывает глаза. — Давай посмотрим. Первое впечатление не слишком тёплое и радостное. Мрачное настроение, особенно в праздничные дни. Избегание разговора «у меня диабет». — Я тебя умоляю. У тебя фасад Гринча, но под ним золотое сердце. А что касается твоей не слишком сговорчивой поджелудочной железы, если она тебе что-то скажет… — я изображаю один-два удара. — Я ей покажу. Мне кажется, он меня даже не видит. Он погружён в свои мысли, всё ещё глядя в огонь. — Что будет, — тихо спрашивает он, — когда вы встретитесь и… Что, если он не такой, каким ты его себе представляла? Что, если он последний человек, которого ты ожидала увидеть? — Не знаю. Я просто жалею, что не встретила его несколько месяцев назад, и тогда это не было бы проблемой. Я бы хотела, чтобы у нас не было этой навязчивой идеализации, от которой нам придётся отвыкать и преодолевать. — Значит, ты хотела бы знать нелицеприятную правду, — его пристальный взгляд устремляется в мою сторону. — Те его стороны, которые трудно полюбить. — А ты нет? Разве ты не чувствуешь того же в отношении неё? Его глаза всматриваются в мои. — Да. Очень даже. — Тогда будь храбрым, — говорю я ему, сокращая расстояние между нами и сжимая его руку, разрываясь, борясь с необоснованным чувством собственничества, которое я испытываю к нему. — Обещай мне, что ты встретишься с ней, и когда она увидит тебя, ей посчастливится увидеть настоящего тебя, всего тебя, Джонатан Фрост. Уставившись на меня, он долго молчит, а затем поднимает руку и сжимает мою в ответ. — Ты думаешь, ей это понравится? — Джонатан. Ты сварливый брюзга, но ты также один из лучших людей, которых я знаю. Ты посвятил себя этому месту. Ты готов на всё ради семьи Бейли. Последние одиннадцать дней ты был мне хорошим другом и исключительным со-управляющим. Ты так сильно любишь своего племянника, что, увидев вас двоих вместе, мои яичники ударились в калистенику… — Куда-куда? — Тсс, я выражаюсь поэтично. Позволь мне подбодрить тебя. Ты эпично крутой дядя и брат — ты пошёл и почистил машину своей сестры перед тем, как они уехали, потому что пошёл снег, я тебя видела. Ты умён и обладаешь самым сухим чувством юмора из всех, кого я когда-либо встречала, и если ты хоть в чём-то похож на мои сексуальные мечты, то ты потрясающий любовник — о БОЖЕ, я только что сказала это вслух… Я зажимаю себе рот обеими руками. Глаза Джонатана расширяются. — Что ты только что сказала? — Ничего, — румянец заливает мои щёки. Румянец, который, как я вижу, заливает и его щёки тоже. — Мне пора идти. Встав, я выключаю газовый камин, убегаю в заднюю комнату и начинаю собираться домой. Я должна убраться отсюда, прежде чем скажу или сделаю что-нибудь ещё, что разрушит эту хрупкую, прекрасную вещь, которую мы построили. Дружбу. Но затем я чувствую его позади себя, тёплого и близкого. Такого соблазнительно близкого. — Габриэлла… — Я хотела сказать, — шепчу я в полумраке магазина, отворачиваясь от него. Я зажмуриваюсь и делаю глубокий, успокаивающий вдох. — Что, если она достойна тебя, ей не просто понравится узнать всего тебя, Джонатан, — я поворачиваюсь с его курткой в руке и осторожно вкладываю верхнюю одежду в его руки. — Она тебя полюбит. Джонатан медленно натягивает свою куртку. Я надеваю свою верхнюю одежду. Только натянув варежки, я понимаю, что забыла застегнуть пальто. — Чёрт возьми, — бормочу я. Джонатан отталкивает мои руки, когда я начинаю снимать варежки, и подходит ближе, ловко застёгивая каждую из пуговиц. Он выглядит серьёзнее, чем когда-либо, сосредоточенный на своей задаче, и я наблюдаю за ним с комом в горле. Я вдыхаю его зимний лесной аромат и наслаждаюсь его видом. — Когда я тебя увижу? Он возится с пуговицей. — Скоро. С магазином нужно многое уладить. — Хорошо, — шепчу я. Уголок его рта приподнимается. — Будешь скучать по мне, Ди Натале? — Так же сильно, как я скучаю по удалённому зубу. Уголки его губ приподнимаются ещё немного. Это пока больше всего похоже на улыбку. — Вот и хорошо. А потом мы выходим в заснеженный мир. Джонатан запирает дверь, поджав губы и сосредотачиваясь, затем говорит: — Я провожу тебя домой. — Джонатан, ты не обязан. — Уже поздно, и тебе небезопасно гулять одной, — он поворачивается, а затем осторожно снимает мои наушники с того места, где они висят у меня на шее, и надевает их мне на уши. — Нам не обязательно разговаривать, — произносит его приглушённый голос. — Мы можем просто… — он всматривается в снег, затем поднимает лицо к небу. — Быть, — заканчиваю я за него. Он смотрит на меня сверху вниз, и его глаза теплеют. — Да. И мы именно так идём, долгими, тихими шагами по заснеженному тротуару. Сталкиваемся локтями, встречаемся взглядами. Я напеваю себе под нос, а Джонатан молчит, глядя перед собой, как солдат, идущий в бой. Он выглядит таким серьёзным, и мне интересно, что у него на уме. Но я не спрашиваю. Потому что я не должна хотеть знать. Я не должна хотеть затащить его в свою квартиру, согреть и просить излить душу. Когда мы останавливаемся перед моим зданием, я поворачиваюсь лицом к Джонатану. — Спасибо за сопровождение, добрый сэр. Он бросает на меня строгий взгляд. — Тебе не следует ходить одной, особенно в этих наушниках, понятно? Я пожимаю плечами. — Это делает жизнь непредсказуемой. — Непредсказуемой, — он массирует переносицу. — Боже, Габриэлла. Я осторожно подхожу ближе и улыбаюсь ему, смаргивая снег и наворачивающиеся слезы. — Счастливых праздников, Джонатан. К моему абсолютному головокружительному восторгу и горько-сладкому изумлению, Джонатан заключает меня в объятия и прижимается щекой к моей макушке. Долгий медленный выдох вырывается из его груди. — Счастливого Рождества, Габриэлла. Мы отстраняемся друг от друга, устанавливая необходимое расстояние между нами, и я говорю ему: — Обещай, что встретишься со своей онлайн-подругой, хорошо? Он кивает. — Я обещаю. И ты тоже? — Да, — я проглатываю комок в горле. — Я надеюсь, в ней есть всё, что ты хотел. Джонатан смотрит на меня сверху вниз, всматриваясь в мои глаза. — Я уже знаю, что это так. Я закатываю глаза. — Ты такой самоуверенный. Однако некоторые из нас, кто также встречается со своими анонимными друзьями по переписке в интернете, от страха дрожат в своих зимних ботинках. — Лучше бы твоему Мистеру Реддиту дрожать от страха. Ему многое нужно доказать, прежде чем он станет достоин тебя. Румянец заливает мои щёки. — Я имею в виду то, что он подумает обо мне. Я нервничаю. Но думаю, что пройду крещение огнём и появлюсь в своём самом уродливом рождественском свитере. Этот свитер умеет играть музыку. Если он справится с этим, то мы с ним сможем пройти через всё. Лицо Джонатана расплывается в такой ошеломительной улыбке, что весь воздух вылетает из моих лёгких. Улыбка преображает его, на щеках появляются две великолепные ямочки, в уголках глаз проступают красивые морщинки. Его кадык дёргается, когда он смеётся так громко и глубоко. Затем он снова притягивает меня к себе, крепко обнимая и что-то шепча мне в волосы.