— А третий не вякает, ты сам говорил. Толпа одобрительно загудела, приветствуя слова Бильбао. Толян все же хотел было сесть в машину, но на пути его стоял Бильбао: — Один на один, без свидетелей. Слабо? И действительно, через десять минут они вернулись. Понурый толстяк сел в «москвич» и под веселый гул орды рванул с места. — И как поговорили? — спросил Коленька. Бильбао пожал плечами. — Ясно. Гамбургский счет. — Это что такое? Слышал о нем много раз, а смысл толком так и не знаю. — Борцы в Гамбурге собирались, при закрытых дверях, без зрителей. На цирковых аренах они дурочку валяли, на публику работали, а вот кто действительно сильнее, там выясняли, в Гамбурге. И никому об этом не говорили. Свой счет победам вели. Рядом с ними оказался Кобылкин: — Хорошо, Бильбао, все получилось, етить… Только скажи: вы и вправду здесь дежурить будете? Или сегодня шорох навели, а завтра нас запрессуют эти мордатые? — Не запрессуют, — сказал Бильбао. — Так можно нашим и передать? Они все меня просили это узнать. — Торгуйте спокойно. Кобылкин протянул ему пухлый конверт. — А это что? — Как что, етить? То, что ты с ребятами заработал. — Увидев, как Бильбао хмурится, Кобылкин поспешил добавить: — Не возьмешь — тебе не поверят, что будешь за нас. Бери. Мы тебе и половины того не даем, что налоговики оттяпали бы. Сиротка взял конверт: — Не обижай людей, Бильбао, — и уже сказал Кобылкину: — Спасибо, мы вас не бросим. Бильбао собрался было вырвать конверт из рук Сиротки, но тут вмешался Коленька: — Братан твой прав, Серега. Причем дважды прав, если ты действительно возьмешься тут порядок навести. Это труд, и он должен быть оплачиваемым, понимаешь? Кто-то свиней выращивает, кто-то их продает, и ты в этом цикле не просто посредник. Ты же на журналиста учиться будешь и газеты читать должен. А там пишут, что такие, как ты, делают процесс производства мяса экономически выгодным. Хорошо я сказал, а? — Не слова, а песня, — пробурчал Бильбао. — «Процесс производства мяса»… — Не придирайся. Суть улови: без тебя все свиньи по деревням сдохли бы, потому что их невыгодно было бы забивать и везти на рынки. — Так я ж, етить, и говорю, — снова вступил в разговор Кобылкин. — Теперь всем выгодно. Тут деньги передали и кто творог продает, и сметану, и виноград, и рыбу. Эти же паразиты всех грабили! Бильбао развел руками: — Ну, раз свиней спас… Сиротка, раздай бабки всем нашим, чтоб без обид. И составь график, кому и когда возле продавцов дежурить. — Будет сделано, — сказал Сиротка, открыл конверт и выдохнул изумленно. — Ни хрена себе! Глава 2 Как Лукаш изготовлял игральные кости, никто не знал. Лепил он их из хлебного мякиша, но что-то добавлял туда и обрабатывал затем так, что они были прочнее фабричных. Через две недели Лукашу уже подоспеет время покидать зону, но оставлять остающимся в неволе дружкам секрет своего мастерства он не хотел. На хрена? Лучше готовую продукцию менять на чифир и водку. Правда, это добро он и так имеет. Выигрышами. Кости слушаются его, как верные собаки. «Лежать!» — рявкает он прежде, чем бросить их, и они ложатся так, как он велит. Если надо, даже тремя шестерками. После очередного шмона его как-то вызвал к себе оперативник, показал глазами на кости: — Твои? А чего скрывать? Ссученных рядом полно, раз заложили, значит, заложили. И потом, не заточку же нашли, не кенаф или кикер — наркоту то есть. Признался Лукаш. Опер шуметь не стал, наоборот даже. Дверь закрыл, говорит: «Играем». Так себе он игрок. Трижды кряду продул ему Лукаш. У того, у дурака, рот до ушей: «Говорили, тебе равных нет, а ты говнюк, оказывается». Тогда Лукаш ему: «Все, гражданин начальник, считаем, что игра закончена, а теперь говори, сколько очков светить». Опер улыбается, как придурок, семнадцать, говорит. Лукаш взял три кости, тряхнул, выкинул на стол — две шестерки, пятерка. «Теперь, начальник, сколько?» — «Семь!» Будь по-твоему, получай пятерку с двумя единицами. Дальше четырнадцать видеть хочешь? Да нет проблем!.. Опупел опер, схватил кости, разглядывает их с разных сторон. А чего их разглядывать? Это заточенные стиры, то есть меченые карты исследовать можно, а тут ведь — ажур, тут ведь в бараке лучше рентгена все проверено. Нашли бы свои обман — голову бы оторвали. Так обалдел опер, что даже кости тогда ему вернул, предупредил только, чтоб «на три косточки» не играл. Это значит, чтоб на кон ничью жизнь не ставил. Бывает, конечно, что и побег на азарт разыгрывают, и жизнь чью-то, но такие игры не для Лукаша. Он из двадцати шести своих лет семь за два присеста на нарах провел, не за клопами охотился, не пьянчуг обирал, — домашним шнифером работал, чудные хаты брал, а попадался по собственной дурости. «Мокрые» дела за ним не водились и никогда водиться не будут. И на нары он больше не сядет: умней стал. Вот досидит спокойненько две недели… — Захар, сыграем? Его одногодка, Захар Скрипач, азартен до трясучки, но играть не умеет. Все уже проиграл, что мог. Вот и сейчас — глаза горят, но печаль в голосе. — Не хочу. — Ставить нечего? Захар молчит. — В долг могу. — Какой долг? Я выхожу скоро. — Так и я, забыл, что ли? В один день же! На свободе и поквитаемся. — Не, у меня и там ничего нет, а в шестерки к тебе не пойду. Да, каждый уже о воле думает. Захар, похоже, и вправду завязать решил, засохнуть. Его дело. Хотя вором-то он никогда и не был. — Я у тебя снимок хороший видел, прекрасная курочка. Кто такая? — А, Натка! Красивая, да. Сеструха моя двоюродная. В университете учится. А чего тебе? — подозрительно спросил он. — А ничего, это я так. Садись, кинем пару раз. — Говорю же, не играю. Я и так тебе уже все отдал. — Так попробуй отыграться. Это же как рулетка: все выпасть может. Лукаш потряс в ладонях кости, бросил их, огорченно сказал: — Ну вот, не подфартило. Одиннадцать очков. Сейчас ты меня сделаешь. Захар нерешительно уставился на кости, и Лукаш, усмехнувшись, подвинул их поближе к нему: — Сделаешь меня. Как, говоришь, ее зовут? — Натка. Наташа. А на что играем? — А на нее и сыграем. Скрипач дернулся, будто его током стукнуло: — Ты что, спятил? Лукаш засмеялся: — Чего, думаешь, я ее прирезать хочу, что ли? Познакомишь, рекомендуешь — и все. А дальше — как сложится. Да и потом, у меня всего одиннадцать очков. Ты меньше и не набирал никогда. Выигрываешь — костюм тебе покупаю. Как только за ворота зоны выходим — сразу в магазин идем. Деньги у меня будут, ты же знаешь, мне почти все должны. Ну? Ничем ведь не рискуешь! Костюм для Скрипача был мечтой жизни, и это знали все. Не носил он еще костюмов, так получилось. Потому и уворовал колхозный комбикорм, чтоб продать и приодеться. Застукали. Не посадили бы, если б в первый раз с ним такое случилось. Предупреждали уже… — Так я тебе тоже должен, — неуверенно сказал Скрипач. Лукаш махнул рукой: — А, копейки! Спишу долг, если выиграешь. И еще костюм куплю, гадом буду! Ладно, бросай, не тяни! Чувствую, раскошелюсь из-за тебя. Захар наконец решился, быстро схватил кости, словно их отнять кто у него хотел, яростно затряс, тут же бросил… — Десять, — сказал Лукаш вроде бы огорченно. — Не повезло тебе, парень. Что ж, и такое бывает. Главное, ведь не проиграл ничего, да? Дай-ка мне снимок этой девочки-то.