– Грудь выросла? Мужчины захохотали. Я злобно промолчала. Когда мы вернулись в машину, я попросила вернуть меня домой. – Мне завтра к первой паре. – Правда, к первой? Смотри. Я ведь проверить могу, Ольга Ильинична. Я вдруг впервые обратила внимание, что он откуда-то знает мое отчество. – Поедем ко мне, а завтра я тебя отвезу к первой паре, ну? – Нет, мне… мне там учить надо. – Зачем тебе учить? Я могу сделать так, что ничего учить не придется. Ты подумай. – Мне правда вернуться надо. – Да верну я тебя, не канючь только. Вот связался. Девчонка совсем. Тут-то я поняла – это шанс. – Вы меня извините, если что, – робко начала я. – Я же в основном со сверстниками общаюсь. Вам, наверное, со мной не очень интересно. Вот Маша бы, например… – Маша? Рыжая, что ли? С жопой? Он отнял от руля руки, чтобы изобразить что-то вроде двух круглых булок. – Эм, да. Маша. Вот она, конечно… – Я не очень-то понимала, что именно собираюсь сказать. – Она крутая. – Жопа у нее крутая. А так-то что? – Ну, она старше меня. Настоящая такая женщина. – А женщина должна быть порядочной. С такой жопой, как у твоей Маши, порядочной-то, наверное, быть непросто. – Маша очень порядочная, – горячо заверила я его. – Да что ты заладила? Маша да Маша. Я тебя выбрал. Были у меня такие Маши с такими жопами. Жена вот моя такая была. Лицо его неприятно дернулось. Я молчала, не зная, как реагировать на эту внезапную откровенность. Тут мы как раз и приехали к моему общежитию. – Разговорился я с тобой, – он как-то неловко улыбнулся. – Хорошим, видать, журналистом будешь. Мы немного помолчали. – Ну, я пойду, – сказала я. – Подожди. Он взял меня за руку. Ладонь его оказалась очень большой и сильной. Я вдруг подумала, что он легко может переломать мне все пальцы, и по спине побежали мурашки. – Да ты не бойся, Оль, – сказал он неожиданно мягко. – Я ж вижу все. Такой уж вышел вечер. Не самый лучший. Так больше не будет. Сделаем все как надо. Шампанское, ужин, цветы. И еще, – тут он погладил меня по щеке. – Ты зря про себя так думаешь. Маша-то, конечно, твоя хороша, но ведь должно же быть в человеке еще что-нибудь, кроме жопы. И поцеловал. Правильно так поцеловал, трепетно. У меня даже влага в глазах собралась. И руку все держал – так, что горячо стало. Потом вдруг потянул куда-то вниз. Я распахнула глаза и отпрянула. Алексей сидел предо мною с расстегнутыми штанами. – Ну, может, сделаешь приятное на прощание? С неизвестно откуда нахлынувшим вдруг спокойствием я открыла дверь машины и молча вышла. А потом побежала. В комнате я разделась и сразу залезла под одеяло. Меня знобило. Латышка, вернувшись из театра, явно испытала облегчение, заметив, что я на месте. – Как прошло свидание? – спросила она. Я коротко пересказала весь вечер. – Ну и чего ты так расстроилась-то? – удивилась она. – Сосед вон наш из двести двадцать пятой тоже чуть что – член достает. Я вздохнула. VII Следующие четыре дня я вспоминаю, как один длинный кошмар. Алексей звонил мне по несколько раз на дню и требовал встречи. Я выдумывала всевозможные предлоги, чтобы не видеться с ним. Сказать ему, что я не хочу иметь с ним отношений, я не могла. Меня буквально сковало от ужаса. Он разговаривал со мной очень по-разному: то грубил и почти угрожал, то нежно шептал что-то в трубку – что никогда меня не обидит, что все будет хорошо. Меня от этих звонков бросало то в жар, то в холод. То я хотела грубить ему в ответ и кричать, что он не смеет разговаривать со мною, как с какой-то девкой. То мне хотелось, как маленькой, разрыдаться и умолять оставить меня в покое. И уж совсем не могла я ответить ему достойно, как полагается, как взрослый человек, который говорит со взрослым человеком, рассчитывая на понимание. Страх, который парализовал мою волю, был очень глупым. Откуда-то из глубины сознания во мне поднимался ужас – не перед человеком, но перед силой, которая стояла за ним в моем воображении. Раз за разом я спрашивала себя, чего я боюсь, что может сделать мне этот мужчина? И не могла ответить на эти вопросы. На четвертый день я была совершенно измучена бессонницей и тревогой. И я решилась: позвонит еще раз – скажу все, как есть. Тут и раздался звонок. – Ну чего там? Завтра опять контрольная? – Нет. – Ну так давай сегодня встретимся. Я молчала. – Только ты смотри у меня. Сегодня ко мне поедем. Не отвертишься. Я молчала. – Чего молчишь? Я говорю, нечего уже рассусоливать. Ты мне нравишься. Я тебе… ну не нравлюсь, так понравлюсь. Ну, чего молчишь-то? В горле моем застрял огромный влажный ком. Я хотела сказать: «Никуда я не поеду. Не звоните мне больше, пожалуйста. Оставьте меня в покое» – но ком все мешал мне, и я только что-то невнятно мычала в трубку, что мне надо подумать. – Что ты там думать собралась? – взревел Алексей. – Задумчивая. Нечего тут думать! Выбирай, куда хочешь сначала – в ресторан? В клуб? Ну? Взгляд мой, беспомощно блуждавший по комнате, наткнулся на театральный буклет на столе у соседки. Жуткий склизкий ком в горле вдруг обвалился в желудок. – Леша, – сказала я. – Своди меня, пожалуйста, в театр. По ту сторону трубки наступила тишина. Потом раздалось неуверенное: – Куда сводить? – В театр. Актеры там, сцена. Ну, театр. – Да знаю я, что такое театр, – сказал он. – Но почему театр? Ты знаешь, когда я последний раз в театре был? В школе еще. – Ну вот и давай сходим. Я тоже давно не была. В трубке снова наступила тишина, на этот раз долгая. Наконец он сказал: – Я перезвоню. И отключился. Больше я никогда его не слышала. Латышка