— Мам? — Спихнув полосатый будильник на пол, выпуталась из плена одеяла, села на кровати. Чтобы тут же со стоном повалиться обратно и уставиться на рой кружащих под потолком хрустальных бабочек. Это был подарок свекрови — люстра с крылатыми висюльками. Наверное, голова закружилась из солидарности с бабочками. В последний раз я так паршиво себя чувствовала после возвращения из Адальфивы. Сжавшись в комок, сидела посреди заледеневающей комнаты и смотрела на предателя-мужа. Явившегося домой после работы с тортом и розами. Для Котёночка. Вот меня и накрыло. — Ань, это ты? — поникли в руках у благоверного цветы, а с ними и уголки губ, некогда приподнятых в улыбке. — Я. И, как вижу, тебя это не радует. Шоколадный бисквит превратился в торт-мороженое, огненно-красные лепестки тусклыми стекляшками рассыпались по полу. Хорошо, что Воронцов в тот вечер не рассыпался и не стал мороженым. Хоть верхнюю одежду я ему хрустящей корочкой всё-таки покрыла. Выплеск магии и сильнейшие потрясения сделали своё дело. Высказав Лёше всё, что думаю, о нём и его приживалке, я потеряла сознание. Должно быть, вчера в клубе случилось то же самое. Я дала волю чувствам, а заодно драконьей силе, после чего благополучно отключилась, так и не дождавшись появления бывшего. Что случилось потом — хоть убейте не помню. И вот кто-то хозяйничает у меня дома, и что-то мне подсказывало, что никакая это не мама. — Доброе утро! — вошла в спальню «не мама». Вошла (ну то есть вошёл) по-хозяйски: в пижаме и домашних тапочках, которые уже давно следовало отправить в утилизацию. В руках поднос, на губах улыбка и голос мягкий-мягкий, как сахарная вата, и такой же приторно-сладкий. — Нют, я тебе яичницу пожарил. С сыром и ветчиной. Всё как ты любишь, — завилял хвостом бывший. Нам, конечно, ещё только предстоял развод, но для меня Воронцов уже точно, окончательно и бесповоротно, был бывшим. Шикнув на Котения Котеньевича, явно перевозбудившегося от запаха яичницы, Лёшка уселся на кровать со мною рядом, а кот принялся крутиться у нас под ногами. — Ты нас вчера так напугала. Ань, опять чудит твоя ледяная магия? — Ты что, здесь ночевал? — хмуро покосилась на Воронцова, увеличивая между нами расстояние с вытянутого пальца до вытянутой руки. Видок у него был так себе. Волосы взъерошены, под глазами следы усталости и хронического недосыпания. Не только для меня это был непростой период в жизни, но жалости к предателю я не испытывала. — Боялся оставить тебя одну. Ты вчера была вообще никакая. За кем ты там в клубе всё гонялась? — Надеюсь, ночевал на диване? Вздыхает. — Ань, ты ведь знаешь, какой он скрипучий и неудобный. — Воронцов, ты у меня сейчас станешь сугробом! Увы, на создание сугроба пока силёнок точно не хватит. А вот на то, чтобы остудить незваного гостя соком — сейчас узнаем. Выплеснув содержимое стакана в лицо экс-супруга, сразу почувствовала себя лучше. Чего не скажу о Лёшке. Поднос с его коленей переместился на кровать, превратившись в добычу полосатого охотника, а бывший муж, перестав изображать из себя мистера Заботу и Внимание, негодующе подскочил на ноги. А нечего было спать со мной на одной кровати. — Может, уже повзрослеешь, Королёва? — принялся вытираться рукавами. — Может, наконец отсюда уберёшься? — успела подцепить кусочек сыра, прежде чем до него добралась усатая котячья морда. Я сейчас не в том состоянии, чтобы готовить, а организм требовал калорий. — Аня, нам надо поговорить, — с явным усилием беря себя в руки, выцедил Воронцов. — После наших с тобой разговоров мне приходится сушить обои! — Будто откликаясь на мои слова, одна из бумажных полосок, с унылым шелестом отставая от стены, поползла вниз. — И зачем было впутывать во всё это Дашку? Рассказывать о моей якобы измене. И маме нафига названивал?! — А это не ты ли повторно вышла замуж? Ещё и обвиняет? Ну знаете ли… — После того, как ты променял меня на лгунью, нагло присвоившую себе моё тело, жизнь и мужа! Благоверный (да и благого в нём тоже замечено не было) потёр ладонями лицо и резким движением пригладил волосы. — Аня, ты даже представить себе не можешь, как я поначалу злился на неё. После неудавшегося медового месяца, во время которого она не подпускала меня к себе, а я всё голову ломал, что между нами происходит, мы вернулись домой. Спустя пару недель Фьярра призналась, что сбежала из своего мира, испугавшись свадьбы с драконом. С драконом, мать вашу! Я тогда чуть не свихнулся и тебя, её то есть, не отправил в психушку. А когда окончательно осознал, что ты — это действительно не ты, готов был её убить. Несколько раз порывался даже выгнать. Но ведь это бы всё равно ничего не решило. Это было твоё тело, и я не мог им рисковать. Не мог её отпустить. А потом… — Все твои мыслительные процессы незаметно переместились в другое место. — Сам не знаю, как так вышло, — не то соглашаясь с моей ремаркой, не то размышляя вслух о чём-то своём, пробормотал Лёша. Весь такой из себя потерянный и уставший опустился в кресло, приставленное к туалетному столику, который мог запросто сойти за рабочую зону бьюти-блогера. Фьярра была беспощадной в отношении семейного бюджета, и мне так и не хватило духу подсчитать, хотя бы примерно, сколько кровно заработанных, заработанных Воронцовым, ушло на бижутерию, тряпки и косметику. — Ты же знаешь, я не из тех, кто долго злится. Спустя какое-то время меня попустило, и я невольно начал ей сочувствовать. Да мне просто стало жаль девочку! Её в Адальфиве за человека не считали. Там всем было плевать на Фьярру. Дикий, сумасшедший мир. — Это ты мне говоришь? — хмыкнула, зацепляя вилкой кусочек ветчины, за что была удостоена негодующим котячьим фырком. На тарелке оставалась ещё жареная помидорка, но к овощам мой воспитанник всегда относился холодно. А вот теперь и ко мне тоже. После того как умыкнула последний лакомый кусочек. — Знаю, не должен был подпускать к себе Фьярру, но каждый день видеть её такой… Грустной, подавленной, с утра до вечера тоскующей в одиночестве… Ань, я сам здесь чуть с ума не сошёл. Лёшка прикрыл глаза и чему-то грустно улыбнулся, наверное, воспоминаниям о своём легкоранимом ангеле. Хотя, как по мне, Фьярра — хорошо замаскированный чёрт в юбке. — После всего, что пережила в Адальфиве, она нуждалась во внимании и моей поддержке. Я начал показывать ей город. Мы гуляли каждый вечер, пока стояла хорошая погода. Разговаривали, знакомились друг с другом и сами не заметили, как влюбились. — Всё это, конечно, очень романтично, но, Лёш, я это уже сто раз слышала и не пойму, зачем мы опять говорим о Сольвер? Нужны свободные уши? Ну так давай к Даше, раз вы такие подружки. Ей рассказывай о драконах и своих возвышенных чувствах. Вспомнив о кулоне, поспешила снять с себя злополучное украшение. Тусклая стекляшка хранила тепло моей кожи, но, к счастью, не обжигала, как прошлой ночью. И чтобы такой оставалась и дальше — обычным камешком, а не путеводителем для всяких драконьих гадоаналогов — сунула зачарованное украшение в первую попавшуюся шкатулку. По-хорошему, нужно было сразу выбросить в ведро. Но сейчас куда важнее выбросить из квартиры Воронцова, а там уже и с кулоном разберёмся. Увы, Лёшка не торопился выбрасываться. Вместо того чтобы переодеться и проваливать в направлении ЗАГСа, продолжал делиться со мной надеждами и переживаниями. Говорил, что ему безмерно жаль, что всё так получилось, и что мы непременно должны остаться друзьями. Лучшими, блин, и непременно закадычными. — Думаешь, я не ругал себя за эти чувства? Думаешь, не беспокоился о тебе? По сто раз на день задавался вопросом: как ты там, что с тобой. Но, Ань, согласись, между нами уже давно не было искры. А Фьярра другая… Да, я потерял голову. Да, влюбился как мальчишка. Но разве с тобой не произошло то же самое? Хмуро покосилась на отставного мужа, пристраивая шкатулку обратно к стойке с помадами. Хотя никакая это не стойка — это самый настоящий небоскрёб, Эйфелева башня. Рядом стояла такая же с лаками. По-видимому, Фьяррочка ногти по пять раз на день перекрашивала. Пока я за неё на отборе невест отдувалась. — Ну так если не было искры, зачем предлагал за тебя выйти? — Нам ведь было хорошо вместе, — пожал плечами экс-благоверный. — Да и мама постоянно на мозги капала, как ей не терпится внука понянчить. И что мы идеальная пара и после стольких лет вместе пора уже расписаться. — Мама? — Я вдруг почувствовала неожиданный прилив бодрости. Кожу знакомо защипало морозцем. Всё, хана обоям. А может, и Воронцову. — Хочешь сказать, ты женился на мне по совету мамы? Это, господа товарищи, полный аут. Лёшка весь подобрался, важно выпятив грудь. Он всегда принимал такую индюшиную позу перед каким-нибудь очень важным (для него) разговором. — В общем, Ань, ты как хочешь, а я сегодня подавать заявление не пойду. — Что, мама не советует? — Да просто ты здесь надолго всё равно не задержишься. Скоро твой Скальде утащит тебя обратно, и тогда вернётся Фьярра. Погодите-ка… — Это что же получается, ты не со мной не хочешь разводиться, ты с ней не хочешь разбегаться? — Помидорка-черри, сорвавшись с вилки, шмякнулась коту на филейное место, что вызвало у Котения Котеньевича новый всплеск раздражения. — Хочешь, чтобы я оказала Фьяррочке услугу и повременила с разводом? — уточнила вкрадчивым голосом. Кивнул. И даже улыбнулся скупо. Скупо и, надо сказать, очень зря. Эта его улыбка и послужила катализатором очередного магического взрыва. Не сдержавшись, прорычала глухо: — Давай, Воронцов, знакомиться заново. Я — Аня. Ты — ледяной труп! С трупом я, конечно, погорячилась, но к креслу нарушителя покоя и душевного равновесия основательно приморозила. В прямом смысле этого слова. Почувствовала, как кожу начинает колоть от холода и голубоватое свечение окутывает ладони, чтобы уже в следующую секунду плеснуть в опешившего Воронцова. Лёшка даже пикнуть не успел, как оказался связан по рукам и ногам. Ещё легко отделался. Пусть спасибо скажет, что не распяла на стенке, как вчерашнего истребителя моих нервов. Ледяные кандалы защёлкнулись на запястьях мятежника, тапочки, а с ними и ноги, приросли к полу благодаря ледяным же наростам. Созданные магией верёвки, будто свитые из хрустальных нитей, оплели грудь уже не моего мужчины, намертво впечатав его в мягкую спинку.