И вот теперь мы сидим в гараже. Еще одно «ночное свидание». Но уже без йогурта. Только маленький пакетик кренделей, который лежал у меня бардачке. Я предлагаю их Миллисент, но жена воротит нос. Я возвращаюсь к теме нашего «ночного свидания»: – По-моему, ты рассчитывала на то, что Линдси найдут… – Да, рассчитывала. – Но почему? Почему ты захотела, чтобы ее нашли? Миллисент выглядывает из машины на горы пластиковых туб со старыми игрушками и рождественскими украшениями, а, когда она снова поворачивается ко мне, ее голова склоняется набок, а губы изгибаются в полуулыбке: – Потому что у нас годовщина. – Наша годовщина была пять месяцев назад. – Не эта, другая. Я задумываюсь, не желая это показывать. Потому что Миллисент уверена, что я знаю, о какой годовщине речь. По ее мнению, я должен помнить такие вещи. – Ну конечно. Год назад мы выбрали Линдси. Мы все решили. Миллисент сияет: – Да! Год до того дня, как ее нашли. Я смотрю на жену. И все равно не улавливаю суть. – Почему ты захотела… – Ты слыхал об Оуэне Рили? – спрашивает Миллисент. – О ком? – Об Оуэне Рили. Ты знаешь, кто это такой? Поначалу мне это имя ничего не говорит. А потом я вспоминаю. – Ты имеешь в виду Оуэна Оливера? Серийного убийцу? – Значит, ты его так называешь? – Оуэн Оливер Рили. Мы привыкли называть его Оуэном Оливером. – Так, значит, ты знаешь, что он сделал? – Конечно, знаю. Жить здесь и не знать этого невозможно. Миллисент мне улыбается. И, как это нередко случается, я оказываюсь в замешательстве. – Это не только наша годовщина… Но и Оуэна, – говорит жена. Я напрягаю память, прокручивая в голове события того времени, когда меня еще нельзя было назвать взрослым. Оуэн Оливер появился летом, по окончании мной средней школы. Никто не придал значения исчезновению одной женщины, и никто не придал значения, когда пропала вторая женщина. На это обратили внимание, только когда одну из женщин нашли мертвой. Помню, я сидел в баре с фальшивым удостоверением личности, в окружении приятелей-сверстников. Мы попивали дешевое пиво и еще более дешевый ликер и смотрели, как полицейские извлекают первое тело. Такого в Вудвью никогда не случалось – убийство красивой женщины по имени Калли, работавшей продавщицей в магазине одежды, взбудоражило всех. Калли была найдена на заброшенной заправке, в стороне от перекрестка. А обнаружил ее тело водитель грузовика. Поначалу это было всего лишь ужасное убийство женщины. Я провел то лето у телевизора, следя за новостями и за тем, как полиция с общиной пытались разгадать мотив отвратительного преступления. «Убил кто-то залетный» – такое предположение устроило всех. Никому не хотелось верить, что убийца из местных. Даже несмотря на то, что этот «залетный» похитил Калли и удерживал ее в своем плену живой на протяжении нескольких месяцев, прежде чем убить. Все верили в эту версию. Даже я. А когда произошло второе убийство, мы все почувствовали себя преданными. Преступником оказался один из нас! Никто не знал, что это был Оуэн Оливер Рили. До поры до времени. Мы просто прозвали его «Убийцей из Вудвью». После того, как его жертвами стали девять женщин, Оуэна Оливера Рили поймали. Это был мужчина тридцати с лишним лет, со светлыми, похожими на солому волосами, голубыми глазами и уже отраставшим брюшком. Он ездил на серебристом седане, был завсегдатаем спортивного бара и работал на добровольных началах в своей церкви. Люди знали его, общались с ним, продавали ему товары и услуги и махали ему приветственно рукой, когда он проходил мимо. Я смотрел на его портрет в теленовостях и не верил, что он мог быть убийцей. Он выглядел совершенно нормальным человеком. И Оуэн таким был, если не считать того, что он отправил на тот свет девятерых женщин. Сначала ему предъявили обвинение только в одном убийстве. Для обвинения по остальным восьми эпизодам не хватало улик. Под залог его не выпустили. Оуэн Оливер провел в тюрьме три недели, а потом его освободили из-за формальности. Оказалось, что ордер на взятие у него материала для ДНК-теста не был подписан на тот момент, когда полицейские взяли у Оуэна мазок за щекой. И именно этой лазейкой в законе сумел воспользоваться назначенный судом адвокат. Кроме результатов ДНК-теста у полицейских на убийцу ничего больше не было. Они все еще пытались раздобыть улики, когда Оуэн Оливер вышел из тюрьмы. Он выглядел настолько нормальным, что легко вернулся в общество и куда-то делся. О том, что Оуэн Оливер вышел на свободу, я узнал, находясь за границей. Мне рассказали об этом мои родители незадолго до своей гибели. Когда их не стало, я вернулся домой, но остаться в Вудвью не планировал, пока не встретил Миллисент. И ее согласие на первое свидание со мной я объяснил тем, что она была в наших краях «новенькой» и никого больше не знала. Иногда я и сейчас так думаю. К тому времени Оуэн Оливер уже бесследно исчез, как будто канул в Лету. Но каждый год, в годовщину его освобождения из-под стражи, его лицо появлялось во всех новостных репортажах. И с годами Оуэн превратился в нашего местечкового монстра, пугало, серийного убийцу. А, в конце концов, и вовсе стал легендой – слишком страшной для того, чтобы в нее хотелось верить. – Прошло семнадцать лет после его последнего убийства, – замечаю я. – На самом деле восемнадцать. Восемнадцать лет назад этого же месяца пропала его последняя жертва. Я трясу головой, пытаясь свести все услышанное воедино, понять, как связана с Оуэном Линдси. И, как всегда, за меня это делает Миллисент. – Помнишь, когда впервые исчезла Линдси? Когда люди искали ее? – говорит она. – Конечно. – А как ты думаешь, что произойдет, когда исчезнет еще кто-нибудь? Например, какая-нибудь женщина из нашего списка? Слово за слово, концы начинают сходиться. Если пропадет еще одна женщина, полиция решит, что имеет дело с серийным убийцей. Миллисент воскресила Оуэна, чтобы переложить на него вину за наши деяния. Она печется о нашем будущем. – Ты поэтому держала Линдси живой так долго? – уточняю я. – Ты копировала Оуэна? – Да, – кивает Миллисент. – И он душил своих жертв, так? – Да. Я выдыхаю. И физически, и психологически. – Это все было подстроено. – Конечно. Когда полицейские начнут поиски, а они их начнут, они станут искать Оуэна. – Но почему ты ничего не говорила мне? Целый год? – Я хотела сделать тебе сюрприз, – говорит Миллисент. – К нашей годовщине. Я смотрю на нее. Моя любимая жена! – Это безумно, – бормочу я. Миллисент приподнимает бровь. Но, прежде чем она заговаривает, я кладу свой палец ей на губы. – И великолепно, – восклицаю я. Миллисент наклоняется и целует меня в кончик носа. Ее дыхание пахнет десертом, который мы ели на ужин. В этот раз – не ванилью, а шоколадным мороженым и вишней. Миллисент подталкивает меня к пассажирскому сиденью. Когда она снимает свой свитшот, зажим на ее волосах ослабляется, и они падают ей на плечи. Миллисент устремляет на меня свои глаза. Они темны, как трясина. – Ты не думал о том, что нам следует остановиться? – спрашивает она. Нет. Теперь мы уже не можем остановиться. И я даже этого не хочу. 12 А началось все с Холли. Потому что нам пришлось это сделать. В тот бодрящий осенний день, когда зазвонил телефон, наш мир взял и перевернулся. Телефонный звонок касался Холли. Ее собирались выпустить из психиатрической лечебницы. Я не ослышался. Хотя и подумал так поначалу, когда мне Миллисент впервые призналась, что ее сестра не погибла в аварии в пятнадцать лет, а была помещена в психиатрическую лечебницу. Жена сказала мне это в тот же субботний вечер, после того как дети утихомирились, поужинали и легли спать. Мы с ней сидели в гостиной, на новом диване, кредит на покупку которого все еще продолжали выплачивать. И Миллисент поведала мне реальную историю о Холли. Начала она с эпизода о порезе бумагой. Я уже слышал о нем – о том, как они с сестрой составляли коллаж из любимых вещей.