Часть 43 из 50 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
ДИАНА
ПРОШЛОЕ…
Перед библиотекой собрались протестующие, – такого я не ожидала. И они не из молчаливых. У них есть плакаты и распятия, и они кричат, что только Бог может решать, когда человеку умереть. «Очевидно, нет, – думаю я, – иначе чего ради им собираться на свою акцию».
Жаль, что я не прихватила с собой книгу. Тогда можно было бы ее предъявить, и меня оставили бы в покое. Я бы сказала, что просто пришла вернуть ее в библиотеку. А так кто-то сует мне под нос флуоресцентно желтый плакат с фразой «САМОУБИЙСТВО – ЭТО НЕ ПРОСЬБА О СМЕРТИ, А КРИК О ПОМОЩИ», да еще и предлагает помолиться за мою душу. Одновременно со мной в библиотеку входят мать с коляской и пара молодых парней-азиатов с ноутбуками, с виду студенты, и к ним никто не пристает.
Забронировать билет было относительно легко. В инструкции говорилось, что обращающийся должен быть старше пятидесяти или иметь серьезное заболевание и подтверждающие это документы, и я определенно подхожу под первую категорию. Не знаю, чего я ожидала. Какого-то тайного рукопожатия и, возможно, грязной задней комнаты. Но встреча происходит не где-нибудь, а в Тоораке, пусть это и не самый престижный район Мельбурна. Уж конечно, богатые хотят сами определять условия и обстоятельства собственной смерти.
Собрание проходит в большой комнате в цокольном этаже библиотеки. В дверях стоят мужчина и женщина, женщина держит планшет, а мужчина, судя по его росту и общему безделью, скорее всего охранник. Я не бывала в библиотеке Тоорака раньше, но для четверга тут как будто необычно оживленно. Интересно, этот наплыв посетителей связан с сегодняшней встречей?
Я подхожу к женщине с планшетом.
– Меня зовут Диана Гудвин. Я заказала билет онлайн.
Я достаю сложенный билет, который распечатала сегодня утром, и женщина сверяет его со своим списком. На веб-странице говорилось, что от посетителей могут потребовать предъявить удостоверение личности, и я держу свое наготове, но, окинув меня долгим взглядом, она ни о чем таком не спрашивает. И все же она дотошна. Когда она смотрит на меня, я вспоминаю, как стояла однажды на пограничном контроле и меня допрашивали, требовали убедительно доказать, та ли я, за кого себя выдаю. В конце концов я как будто выдерживаю испытание, и меня пропускают.
Комната не производит слишком уж приятного впечатления: потертое синее с серым ковровое покрытие, черные стальные стулья с бордовыми тканевыми сиденьями расставлены рядами (их тут около двадцати) по шесть с каждой стороны от прохода. Есть еще старая школьная доска с маркерами. Я сажусь в предпоследнем ряду, стараюсь стать невидимкой. Через несколько стульев от меня другая женщина, примерно моего возраста, явно пытается сделать то же самое. Перед нами сидит женщина намного моложе пятидесяти, рядом с ней – пожилой мужчина в инвалидном кресле, возможно, ее отец. К нему подсоединено множество трубок, уходящих к кислородному баллону, вмонтированному в спинку кресла, – все вместе похоже на клюшки для гольфа на багги, и я невольно думаю о Томе. Остальные в комнате так или иначе нездоровы: двое в кислородных масках, трое лысые. Семидесятилетний мужчина держит за руку жену, которая явно страдает каким-то психическим заболеванием и не переставая бормочет себе под нос, и я слышу, как она произносит парочку самых грязных ругательств.
Лишь пара человек храбро сидят впереди, они выглядят как семейная пара, оба седые, но с прямыми спинами. Гордые, оплатившие свое участие члены ДЭИ собственной персоной. На мужчине темно-синий шерстяной свитер и рубашка с расстегнутым воротником, он сидит, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. На женщине белая блузка, свитер цвета лесной зелени и нитка жемчуга, она полуобернулась и (как ни странно) обсуждает с другой женщиной выращивание пряных трав и проблемы, которые возникли у ее собеседницы с базиликом. Женщина в зеленом, похоже, хорошо разбирается в выращивании базилика. Глядя на нее, я чувствую укол странного чувства… Подозреваю, это связано с тем, что муж сидит с ней рядом. Случайному наблюдателю может показаться, что он совершенно здоров, но случайный глаз видит не все. И это тоже я слишком уж хорошо знаю.
Минут через пять дверь закрывается, и женщина с планшетом, оставив здоровяка стоять за дверью, выходит к доске. Тут я понимаю, что именно она тут всем заправляет. Я знала, что собрание будет проводить врач, – сексизом было с моей стороны предположить, что это будет мужчина. Если бы такое предположение сделал Том, я бы его отчитала.
– Добрый день, – говорит она. – Спасибо всем, что пришли. Я вижу знакомые лица и некоторые новые. Я доктор Ханна Фишер.
Доктор Фишер говорит тепло, весело и деловито, и речь, которую она произносит, явно вошла у нее в привычку. Действительно, саму свою жизнь и труды она посвятила своей вере в добровольные самоубийство и эвтаназию. Она в общих чертах излагает историю эвтаназии, касается существующих на данный момент юридических тонкостей и формальностей того, что мы можем и не можем сделать, составлению завещания и прощальной записки. Она рассказывает о том, как важно ясно отдавать себе отчет в своих намерениях.
– Если вы собираетесь покончить с собой – говорит она, – вам нужно ясно сознавать, что именно таково ваше намерение. В прощальной записке необходимо как можно яснее отразить это намерение, чтобы никто из ваших близких не был привлечен к ответственности и отправлен в тюрьму. Мы рекомендуем написать письмо и ясно изложить в нем ваши намерения, а затем оставить его на видном месте. В прошлом мы сталкивались с ситуациями, когда против членов семьи выдвигали обвинения. Если у вас большое состояние, возможно, стоит пожертвовать его на благотворительность, чтобы не возникло предположение, будто близкие помогли вам совершить самоубийство в надежде на наследство.
Я думаю о своем состоянии. Нет сомнений, что оно велико. Я представляю себе лица Олли и Нетти, если они узнают, что их лишили наследства. Я решаю, что это будет ужасно, но все же не так страшно, как было бы, если у них обнаружится возможный мотив для моего убийства.
Нам раздают пособие, озаглавленное «Безмятежный конец», в котором излагаются конкретные подходы к эвтаназии, в том числе способы получения необходимых вспомогательных средств через интернет.
– Как мне приобрести препарат, который вы рекомендовали? Он называется… «Латубен»? – спрашивает женщина, сидящая рядом с отцом в инвалидном кресле.
– Мы поговорим об этом через минуту, – говорит доктор Фишер. – А сейчас вам лучше открыть блокноты. Я могу рассказать вам об эффективном способе покончить с жизнью, но приобретение этого лекарства потребует от вас немалых усилий и упорства.
Сев прямее, я держу блокнот и ручку наготове. Наконец-то информация, ради которой я пришла.
51
ДИАНА
ПРОШЛОЕ…
– Араш! Поставь на место сейчас же.
Держа в липких ручонках мою белую с голубым вазу, маленький мальчик оборачивается. Том купил эту вазу в Париже несколько лет назад. Даже тогда она стоила больше десяти тысяч евро. Нелепая сумма, хотя ваза мне всегда нравилась.
– Оставь его, Гезала, – говорю я. Это не имеет значения.
На самом деле я даже рада, что Араш бродит по моему дому так, словно он здесь хозяин. Его сестра Азиза, похоже, чувствует себя здесь не хуже. В отличие от первых нескольких визитов Араша, когда он осторожно ходил по дому, как по музею, сейчас он чувствует себя здесь комфортно и очень напоминает мне моих собственных внуков, заползающих под предметы мебели, находящих укромные уголки и трогающих разные хрупкие вещи. А почему бы и нет? Для чего все это, если не для детей, которые будут тут играть? Так бы сказал Том.
– Как дела у Хакема? – спрашиваю я.
– Много работает, – отвечает Гезала. – Он только что нанял еще двух человек для своего проекта. Один из них из Афганистана, другой из Судана.
– Это замечательно. – Я пытаюсь улыбнуться. С Гезалой мне комфортнее, чем со многими другими, но все же улыбка теперь дается мне нелегко.
– У нас здесь много друзей из Афганистана. Сестра Хакема и ее муж тоже приехали.
– Прекрасно, – говорю я, и неожиданно мои губы трогает улыбка, настоящая улыбка. – Они нашли работу?
– Ищут. Но они уже давно ищут.
– А чем они занимались дома?
– Разным. Кто-то был в продажах, кто-то в области айти. Поставь сейчас же, Араш!
Араш снова держит вазу и заглядывает в отверстие, как в телескоп. Но, услышав голос матери, он с силой ставит ее на пол. Она не разбивается, но Гезала прижимает руку к сердцу и закрывает глаза.
– Возьми ее, – говорю я ему. – Все в порядке. Можешь с ней поиграть.
К сожалению, я не в состоянии найти работу для всех друзей Гезалы. Даже будь жив Том, я все равно не смогла бы. Однако я могу позволить Арашу и его сестре поиграть с моей бесценной вазой. Я могу позволить им подержать ее, или разбить, или использовать как телескоп. И я им позволю.
– Где живут твои друзья? – спрашиваю я.
– В квартире неподалеку от нас. Они знают, что им повезло. Просто им не так повезло, как нам. Не у всех есть кто-то вроде тебя, Диана, кто взял бы их под свою опеку…
Раздается громкий треск, руки Гезалы взлетают ко рту.
– Араш! О нет!
Мы оглядываемся. На паркете лежит разбитая на три больших куска ваза. Дети смотрят на нее во все глаза, ошеломленные и перепуганные.
А я только смеюсь и смеюсь.
52
ДИАНА
ПРОШЛОЕ…
– Мне нужно тебе кое-что сказать, – говорю я Люси через неделю после встречи в ДЭИ.
Стоя у раковины у меня на кухне, она моет посуду. Эди у ее ног играет с пластиковыми контейнерами и крышками. Я хочу сказать Люси, мол, оставь посуду, я сама могу помыть, но я в этом не уверена. Я чувствую страшную усталость, как будто на меня давит огромный груз, кажется, если я положу на кухонный стол голову, уже никогда ее не подниму. Кроме того, мне нравится, что обо мне заботятся. Это, конечно, не заполнит оставшуюся после Тома пустоту. Разве что немного.
– В чем дело? – спрашивает Люси.
– На прошлой неделе я была у доктора Пейсли.
Рукой в резиновой перчатке, Люси смахивает волосы со лба.
– Я не знала, что тебе назначено.
– Мне позвонили. Из-за результатов анализов.
Она странно на меня смотрит.
– Анализов на что?
– Маммография и УЗИ. Я раз в два года прохожу обследование.
– О… – Люси берет полотенце. – Надо было мне сказать, я бы тебя отвезла.
– Я не инвалид, сама могу сесть за руль.
Люси выглядит обиженной.
– Я не говорила, что ты инвалид.
– Прости, – быстро извиняюсь я. – Это было грубо с моей стороны. Ты мне очень помогла в последние несколько месяцев.