Я крепко прижимаю ее к себе, так она чувствует себя увереннее. Ей не нужны разные тонкости и ухищрения, ей нужна ласка и нежность. Когда я встречаю таких обездоленных девочек, всегда стараюсь уделить им побольше внимания. Учу их верить в себя, становлюсь для них Пигмалионом. Но жизнь пришпоривает со всех сторон, заставляет стремиться вперед и вперед. Бежишь вдоль железнодорожного полотна и не можешь ухватиться, вскочить на подножку вагона, только на секунду касаешься его поручней. Я нежно целую ее в шею, ласково сжимаю круглые груди, прикасаясь пальцами к ее подрагивающим бедрам. Она не замечает того, как мы оказываемся в постели, крепко обнявшись. Я кладу ее на спину и высвобождаю свой «реквизит». Я тискаю ее тело, и Луизетта закрывает глаза. Однако, они широко раскрываются, когда я вонзаю в нужное место свой «стержень». Легкая тень набегает на ее личико, так как я до упора углубляюсь в нее. Но тут ее тело расслабляется, и Луизетта начинает тяжело дышать. Несмотря на возраст, она оказывается неопытной, и я получаю огромное наслаждение, обучая ее искусству любви. Она проявляет примерное прилежание и старательность. А затем, когда она начинает приводить себя в порядок, я возобновляю свои расспросы. — И все-таки, Луизетта… — Да, месье? «Месье»! После всего, что произошло между нами! Стоящая девушка. Такие — просто бесценны в роли прислуги, потому что большинство «куколок» после первой же проверки на девственность начинают называть хозяина «миленьким». — Эту бомбу… — Да? — Кто же мог подложить ее туда, кроме тебя? Ей кажется, что я обвиняю ее. Она вскакивает и начинает возмущаться, забыв накинуть на себя рубашку. А это — довольно опрометчиво с ее стороны, потому что, глядя на ее восхитительные формы, я опять впадаю в игривое настроение. — Вы серьезно так думаете? — Нет, моя прелесть. Но именно поэтому, я и спрашиваю. Должен же кто-то быть, кто-то, причем из домашних, подложил бомбу. Для постороннего проникнуть в спальню Кри-Кри весьма затруднительно. — Что вы хотите узнать от меня? — Когда ты стелила его постель? — Под вечер, потому что Кри-Кри не участвовал в дневных съемках и встал очень поздно. — С того момента в комнату кто-нибудь заходил? — Нет, никто. Только ремонтники с телефонной станции. — Кто такие? — Хозяин хотел установить аппарат, фиксирующий телефонные разговоры, и автомат, отвечающий на звонки. Он хотел выяснить, кто же ему звонит и угрожает. — Эти люди долго работали в доме? — Они приходили вчера и позавчера, и должны явиться еще сегодня. — А кроме них, кто еще? — Почтальон, но он давно обслуживает наш квартал, мы хорошо его знаем, и в дом он не заходит. — Спасибо. Видя, что я собираюсь уходить, Луизетта мрачнеет. Видимо, она ждала, что я еще немного побуду с ней. — Вы уходите? — спрашивает она. — Да, надо проверить дом, вот только влезу в свои брюки. — Мы еще увидимся? В глубине души знаю, что нет, но говорить ей об этом — жестоко. Приходится отвечать уклончиво, оставляя ей надежду, но не связывая себя какими-либо обещаниями. — Было бы очень печально не встретиться еще раз, Луизетта. Горячий поцелуй. Может быть, остаться? Она — способная ученица. — Спокойной ночи или утра! Регистрационный аппарат находится в металлическом кессоне на кухне. На его красном корпусе я читаю марку, название и адрес агентства. В эту ночь моя команда бодрствует, так как в любой момент может понадобиться подкрепление. Матье беззаботно дрыхнет в секретном кабинете агентства. Только после шестого звонка, он отвечает мне голосом, похожим на переваренное варенье. — Рыжик, ты один? — Э-э-э… Да. — Так с кем же? — С Клодеттой. — А я-то думал, что ты питаешь слабость к Маризе. — Так оно и есть, но сегодня вечером она не могла… Одно предполагаешь, другим располагаешь. Я вам нужен, патрон? — Ты знаешь агентство Резольди? — Что, тайный телефон? — Да, его устанавливают у Кристиана Бордо, и мне нужны сведения о рабочих, которые производят установку. — Узнаю, как только откроется их контора. — Ты меня не понял. Эти сведения мне нужны сейчас! Наступает молчание. Я слышу, как Рыжий в недоумении скребет затылок. — Но, патрон… — Я и без тебя знаю, что сейчас — десять минут шестого. Весь этаж освещен. Кри-Кри не может уснуть, несмотря на усталость и снотворное. Он сидит в коридоре, в компании Берюрье. Толстяк стоит перед ним, почесывая поясницу. С повязкой у Кри-Кри — отвратительный вид, и мне невыразимо жалко его. Мой помощник отечески отчитывает его. — Послушайте, старина, если вы не возьмете себя в руки, то утром вас придется кормить с ложечки. Если распускаешь свои нервы, они окончательно сдают. И тогда что? Психбольница, во всей ее красе: уколы, души, смирительная рубашка. Тем более, в вашем ремесле, где все так распущены. В газетах я читал про вашу жизненную дорогу, и между строк видел теплые компании и оргии — все, что вредно для здоровья. Ну, не распускайте нюни, Кри-Кри. Выпейте еще капельку и спите. — Я не могу. — Почему? — Я боюсь. Я знаю, что сегодня умру. Тут Берюрье, которому страшно хочется спать, начинает сердиться. — От тебя тошнит, жалкий мек [1]. Черт возьми, ты — тряпка, ничтожество. Ты что, червяк? Мокрая курила? Что? Тебя кто-то укусил за одно место? Он продолжает в том же духе, все сгущая и сгущая краски. Актер терпеливо слушает. — Мне нужен револьвер, — заявляет он. Мой толстяк возмущен. — Ну да? Револьвер! А еще что? Чтобы ты сам себя грохнул? Или возьмешь, да пристрелишь девку, когда она принесет тебе какао. Кто знает, что тебе может взбрести в голову? Сан-Антонио, ты слышал этот бред? Кристиан Бордо подзывает меня. — Господин Сан-Антонио, я умоляю вас дать мне револьвер. Он — в ящике испанского столика в моей комнате. — Огнестрельное оружие противопоказано нервным людям, господин Бордо. — Вы не понимаете. Я, наоборот, успокоюсь. Чего вы опасаетесь? Самоубийства? Разве я похож на человека, способного на такое? Если бы я собирался умереть, разве я боялся бы смерти? А что касается несчастного случая, то будьте спокойны — я использую оружие только в том случае, если мне будут угрожать. Я — не убийца. Я колеблюсь. — Сходи за револьвером, Берю, — наконец решаю я. Мой помощник пожимает плечами, презрительно хмыкает и отправляется в разрушенную комнату нашего беззащитного козленка. — Я не хочу, чтобы вы сообщали в полицию о том, что здесь произошло ночью, — заявляет актер. — Во всяком случае, до третьего. Потом мне будет все равно. По правде говоря, это меня устраивает. Бывшие мои коллеги могут найти, что я слишком активен. Тем более, что убийство Инес еще не распутано.