После непродолжительного обмена игривыми репликами Лена решила, что пора слегка притормозить, пока ее не сочли чересчур доступной, а следовательно, не заслуживающей внимания, и поинтересовалась, что привело Костю — так представился ее новый кавалер, — в мастерскую. — Ах, да, чуть не забыл! — хлопнул себя по лбу разговорчивый Костя. — Честное слово, с вами имя свое забудешь, а не то что… Дело у меня к вам, Леночка, не совсем обычное, я бы даже сказал, интимное. — А не рановато для интима? — лукаво осведомилась Лена. — Да я совсем не то имел в виду! — воскликнул Костя. — Я имел в виду, что дело это глубоко личное, семейное. Понимаете, у меня есть сестра. Она замужем, муж — полярник, в данный момент штурмует ледяные пики далекой Антарктиды. А пока его нет, сестру донимает какой-то подонок. Следит за ней, фотографирует исподтишка и присылает фотографии с грязными записочками… — Ужас какой! — Еще бы не ужас! Сестра прямо извелась, места себе не находит, по ночам спать перестала. Сами понимаете, я этого так оставить не могу. Обращался в милицию, так разве они помогут? У них на все один ответ: когда вас изнасилуют или зарежут, тогда и приходите. Ну, есть у меня на примете один тип. Но, прежде чем бить ему физиономию, я должен убедиться — а вдруг он вовсе ни при чем? — Действительно, — сказала Лена, которой показались весьма привлекательными как решительность, с которой симпатичный Костя встал на защиту сестры, так и его рассудительность. А то ведь есть такие, в горячей воде купаные, которым только дай повод пустить в ход кулаки. А об кого именно эти кулаки чесать, им, по большому счету, безразлично. Свяжись с таким — того и гляди, самой перепадет… — Вот я и хожу по фотомастерским, — подвел черту Костя, — показываю эти фотографии: а вдруг кто-нибудь вспомнит клиента, который их заказывал? — Ну-у, это вряд ли, — сочувственно протянула Лена, надув накрашенные губки. — Знаете, сколько их тут за день проворачивается? — Ну, а вдруг? Может, все-таки глянете? — Гляну, конечно. Мне не трудно. Молодой человек расстегнул папку и, вынув оттуда, разложил на стеклянном прилавке несколько фотографий, на которых была изображена какая-то женщина с ребенком — симпатичной, смешливой девочкой лет десяти. — Что-то ваша сестра на вас совсем не похожа, — с оттенком ревности подозрительно заметила Лена. — Она у нас в отца, — ничуть не смутившись, ответил разбитной Костя. — А я в маму. Ну, как, не припоминаете? — А знаете, кажется, припоминаю, — заставив его мигом принять охотничью стойку, нерешительно протянула девушка. — Ну, ну?.. — Да, точно, помню. Мне еще показалось странным, что у такого мерзкого типа такие симпатичные жена и ребенок. — Мерзкого? — Да ну его! Черный, как головешка, небритый, разит, как от козла… И еще пристает. — Черный? Негр, что ли? — Да какой негр! Этот… лицо кавказской национальности! Я еще почему его запомнила. Сам кавказец, а заказ сделал на фамилию Иванов! — Так, может, он и не кавказец вовсе? — Ну да! Что я, кавказцев не видела? Разбитной Костя покосился в сторону окна. Там, за окном, примерно в полукилометре, невидимый отсюда, шумел, бурлил и вонял, как поставленный на огонь гигантский чан с помоями, Черкизовский рынок. Лена не лгала: девушка, вынужденная ежедневно добираться в этот район общественным транспортом, наверняка насмотрелась на кавказцев и прочих гостей столицы досыта, и тот факт, что гости вели себя здесь, как законные хозяева, вряд ли ее радовал. В этот момент звякнул дверной колокольчик, и в мастерскую, лишний раз подтверждая правдивость слов Лены Курасовой, вошел гражданин ярко выраженной восточной наружности, одетый дорого и кричаще, как одеваются жители Кавказа и Средней Азии, преуспевшие на ниве рыночной экономики. Подойдя к прилавку, он принялся разглядывать выставленный на продажу товар. Выражение лица у него было брезгливо-надменное; от него густо тянуло дорогой туалетной водой, натуральной кожей и хорошим табаком. Костя задернул «молнию» папки, в которую только что спрятал фотографии, и сосредоточил свое внимание на новом посетителе. — Случайно, не этот? — спросил он так, словно кавказец был неодушевленным предметом или глухонемым. — Нет, — ответила слегка растерянная Лена. Неторопливо повернув голову, кавказец смерил Костю с головы до ног холодным, слегка удивленным взглядом. Он смотрел так, словно в его присутствии вдруг заговорил стул, и не просто заговорил, а сказал какую-то в высшей степени неуместную глупость. Разбитной Костя выдержал этот взгляд, не моргнув глазом, и ответил на него широкой, во весь рот, откровенно оскорбительной улыбкой. Он не был скинхедом или неофашистом, однако, как всякий коренной москвич, слегка недолюбливал приезжих. Помимо дерматиновой папки и немолодой «Лады», Костя имел звание мастера спорта по боксу, первый разряд по пулевой стрельбе, диплом юриста и разрешение на ношение огнестрельного оружия, каковое в данный момент лежало в наплечной кобуре под его спортивной курткой. Все это давало Косте возможность иногда проявлять свою неприязнь к лицам кавказской национальности, за что он был неоднократно порицаем своим шефом, которого глубоко уважал — не настолько, впрочем, глубоко, чтобы, вняв его увещеваниям, отказать себе в удовольствии немного подразнить очередного «хача», возомнившего себя хозяином жизни. Видимо, прочтя что-то в его взгляде, кавказец все так же молча отвернулся, купил две алкалиновые батарейки и гордо удалился. — Так как насчет сегодняшнего вечера? — спросил Костя, засовывая папку под мышку. — Я подумаю, — с улыбкой ответила Лена. — А как я узнаю результат ваших размышлений? Может быть, дадите телефончик? Записав на листке для заметок номер своего мобильника, Лена отдала его Косте, и тот, распрощавшись, покинул мастерскую. Сквозь стекло витрины Лена видела, как он, идя к машине, говорит с кем-то по телефону. Она подумала, что он говорит с сестрой, но это была ошибка: Костя звонил своему шефу, владельцу и директору частного сыскного агентства «Ольга», в котором уже третий год трудился в качестве оперативника. Примерно в это же время темно-зеленая «Нива», немного поплутав по улицам Вязьмы, остановилась напротив трехэтажного жилого дома с высокой двускатной крышей и крошечными балкончиками, построенного немецкими военнопленными на рубеже сороковых и пятидесятых годов прошлого века. Сидевший рядом с водителем невысокий крепыш лет сорока сверился с бумажкой, на которой был записан адрес, и удовлетворенно кивнул. Сутулый мрачноватый водитель поворотом ключа заглушил двигатель, и в тесноватом прокуренном салоне наступила тишина, нарушаемая лишь доносившимися снаружи азартными воплями детворы, что строила в небольшом сквере снежную крепость. Коренастый пассажир внимательно вгляделся в мельтешащие там детские фигурки и снова удовлетворенно кивнул. — Вон она, — сказал он водителю, указав на девочку лет десяти в белой курточке с меховым воротником, что, морщась от натуги, катила в сторону возводимой крепости здоровенный, в половину ее роста, снежный ком. Водитель заглянул в фотографии, которые веером, как игральные карты, держал в руке сосед, и перевел взгляд на детскую площадку. — Она, — согласился он. — А вон и мамаша. Коренастый посмотрел туда, куда указывал палец с желтым от никотина ногтем, и в третий раз кивнул, увидев молодую, со вкусом одетую женщину, что стояла поодаль, наблюдая за игрой детей. Помахав рукой, она подозвала дочь к себе и стала ей что-то объяснять, попутно поправляя шарф. Девочка слушала, приплясывая на месте от нетерпения, а потом вывернулась из ее рук, бегом вернулась к своему снежному кому и уперлась в него обеими руками, немного напоминая жука-скарабея, катящего в норку навозный шарик. Мать с улыбкой посмотрела ей вслед и, поплотнее запахнув шубку, двинулась в сторону дома. Сутулый водитель взял из укрепленного на панели держателя мобильный телефон, нажатием клавиши быстрого вызова набрал номер и, дождавшись ответа, сказал: — Алло, шеф, это Павлов. Мы на месте. Добрались без приключений. Здесь все тихо, птички в клетке. Да, наблюдаем. До связи. Прервав соединение, он вернул телефон в держатель, достал из кармана сигареты, угостил напарника, и оба задымили, внимательно поглядывая то по сторонам, то на детскую площадку, где вместе со сверстниками строила снежную фортецию дочь майора ФСО Анюта Шахова. А получасом позже в центре Москвы еще один оперативник «Ольги», выдержав двухминутную паузу, покинул машину, за рулем которой остался его напарник, и вслед за Михаилом Шаховым вошел в кафе. Шахов уже сидел за столиком, беседуя с официанткой. Официантка, приняв заказ, ушла; оперативник сел так, чтобы видеть Шахова со спины. Когда он проходил мимо, тот бросил на него быстрый, внимательный и, как показалось оперативнику, недовольный взгляд, из чего следовало, что парень не промах и давно заметил слежку. Впрочем, шеф предупреждал, что прятаться от Шахова не стоит: во-первых, это, по его словам, было бесполезно, а во-вторых, не нужно. Расположившись за столиком, оперативник на всякий случай положил рядом с собой миниатюрную цифровую видеокамеру и накрыл ее сверху салфеткой. Подошедшей официантке он заказал двойной кофе, радуясь тому, что не забрел пообедать в дорогой ресторан. Как только официантка удалилась в сторону кухни, на сцене появился новый персонаж: какой-то невзрачный, неопределенного возраста человек в дорогом, выглядевшем так, словно его на протяжении целого года не снимали даже на ночь, костюме вошел в обеденный зал, огляделся по сторонам и, сориентировавшись, целенаправленно устремился к столику, за которым сидел Шахов. Оперативник на всякий случай включил камеру. Он расслышал, как новый посетитель осведомился: «Вы позволите?», — после чего, не дожидаясь приглашения, уселся на свободный стул. Видеокамера лежала на столе, беззвучно фиксируя происходящее. Незнакомец заговорил с Шаховым, который при первых его словах заметно напрягся, но после успокаивающего жеста собеседника расслабился и обмяк на стуле, лишь время от времени медленно кивая головой. Потягивая принесенный официанткой кофе, оперативник набрал номер на клавиатуре мобильного телефона и, когда ему ответили, негромко произнес в трубку: — Высылайте вторую машину. С ним вошли в контакт. Глава 7 Увидев в дверях обеденного зала одного из тех типов, что с самого утра, стараясь не очень мозолить глаза, повсюду таскались за ним по пятам, Михаил испытал острое желание совершить какую-нибудь необдуманную выходку. Он сдержался, потому что это наверняка был оперативник Дорогина — человек, пытающийся ему помочь. Но эта сдержанность стоила Шахову больших трудов, уж очень напряжены были нервы, и напряжение требовало разрядки. Сегодня у него был свободный день, утро которого он потратил на наведение порядка в перевернутой вверх дном квартире. Разложив по местам раскиданные вещи, вымыв полы и кое-как отремонтировав замок, он вышел из дома и отправился без цели и смысла бродить по городу, то спускаясь в метро, то снова поднимаясь на поверхность, пересаживаясь из автобуса в автобус или просто гуляя пешком. И повсюду за ним следовала черная «Волга» с длинной антенной радиотелефона на крыше. Она ждала его у станций метро и троллейбусных остановок, ехала по пятам за маршрутными такси и дежурила напротив забегаловок, где он пил жидкий переслащенный кофе. Михаил понимал, что доставляет хорошим людям излишние хлопоты, но просто сидеть на месте было невыносимо. В голову лезли тревожные мысли; сейчас, при свете дня, немного свыкнувшись со своим положением, он опять усомнился в том, что, обратившись за помощью к Дорогину, поступил правильно. В конце концов, у него самого за плечами стоит такая мощная организация, как ФСО — структура, для которой не существует ни секретов, ни задач, которые она не могла бы выполнить. Так какого черта он вздумал играть в прятки со своими же коллегами? Ведь это занятие, мало того, что очень нездоровое, еще и бессмысленное. Кто может защитить его самого и его семью лучше, чем всесильная ФСО? Вот только уверенности в том, что его станут защищать, у Михаила почему-то не было. Ситуация сложилась нештатная, не предусмотренная инструкциями. Дорогин заглянул в самый корень проблемы, спросив, как это его, семейного человека, взяли на такую должность, куда предпочитают брать людей без роду, без племени, без прошлого и будущего и с тщательно засекреченным настоящим. Для Михаила сделали исключение, и он знал, что, когда эта история выплывет наружу, найдется много людей, которые скажут: «А мы предупреждали». И, сказав так, просто умоют руки, предоставив ему выкарабкиваться из беды самостоятельно. А то и сделают его вместе с женой и дочерью наживкой, на которую попытаются поймать шантажистов… Нет, надежда оставалась только на Дорогина, но какой же мизерной была эта надежда! Дорогин по доброте душевной ввязался в дело, которое было ему явно не по зубам и участие в котором не сулило ничего, кроме крупных неприятностей. Поэтому сейчас, когда долговязый субъект с фигурой волейболиста и внимательными карими глазами профессиональной ищейки прошел мимо его столика, Михаил с трудом удержался от того, чтобы, поймав его за рукав, посоветовать не валять дурака и заняться чем-нибудь, хоть чуточку более конструктивным, чем хождение по пятам за человеком, которому уже ничем не поможешь. — Что-нибудь еще? — терпеливо спросила официантка, о которой Михаил, грешным делом, совершенно забыл. Выйдя из кратковременного ступора, он кончил диктовать заказ. Аппетит, который он нагулял за утро, куда-то исчез, и это было скверно, потому что свидетельствовало о расшатанных нервах. Поесть было просто необходимо. «Основа любого мероприятия — сытый желудок», — вспомнились ему слова Дорогина. Михаил подумал, как скверно, что встретиться им довелось при таких печальных обстоятельствах. Будь все иначе, столкнись они где-нибудь на улице или в общественном транспорте, можно было бы просто посидеть вечерок за накрытым столом, хорошенько выпить и досыта наговориться, вспоминая былые дни. Что ж, если удастся выпутаться из этой неприятной истории, дружеских посиделок не миновать. Вот только в то, что выпутаться удастся, верилось с трудом… Едва официантка, покачивая бедрами, удалилась в сторону кухни, как в дверях возник новый посетитель. Это был невзрачный, неопределенного возраста гражданин с тусклым, незапоминающимся лицом, невыразительные черты которого словно были стерты мокрой тряпкой. На нем был костюм, который не гладили, казалось, со дня приобретения в магазине, и сероватая рубашка с полосатым галстуком. Галстук сбился на сторону, а рубашка казалась серой от грязи, хотя умом Михаил понимал, что этого не может быть. Из-под вздувшихся пузырями брючин выглядывали нуждающиеся в чистке ботинки, рука сжимала ручку обвисшего и потерявшего форму матерчатого портфеля. Этот человек напоминал командировочного — не теперешнего, а давнишнего, еще советских времен, — который, не найдя места в гостинице, две недели ночевал на вокзале. Тусклые, как у рыбины, глаза обвели обеденный зал внимательным взглядом и остановились на Михаиле. В них что-то мелькнуло, и Шахов понял, что незнакомец искал именно его, даже раньше, чем тот целеустремленно зашагал через зал к его столику. Конечно, человек мог искать вовсе не майора ФСО Шахова, а просто свободное место в той части зала, которая была ему больше по душе, но Михаил на всякий случай включил лежавший в кармане цифровой диктофон, которым снабдил его накануне вечером Дорогин. Незнакомец остановился возле его столика, спросил: «Вы позволите?», — и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на свободный стул. Свой портфель он небрежно сунул под стол, и, потеряв его из виду, Михаил испытал некоторое облегчение: ему почему-то показалось, что портфель может скрывать в себе новые неприятности, наподобие очередной серии снимков, запечатлевших Ольгу и Анюту — связанных, с заклеенными скотчем ртами, в каком-нибудь сыром подвале. — Добрый день, — поздоровался с Михаилом незнакомец. Голос у него был высокий, бабий, и это только усиливало неприятное впечатление. — Господин Шахов, если не ошибаюсь? — Допустим, — сквозь стиснутые зубы процедил Михаил. — У меня к вам дело, — без предисловий объявил незнакомец. Михаил почувствовал, как тело потряс адреналиновый выброс. Каждая мышца, едва ли не каждая клеточка напряглась, тело стало легким, словно его надули водородом. Желание сгрести этого мятого клоуна за грудки и, хорошенько тряхнув, прорычать в его бледную физиономию: «Кто тебя послал, сволочь?!» было таким сильным, что незнакомец без труда прочел его на исказившемся лице собеседника. — Тише, тише, — торопливо произнес он, делая в сторону Михаила успокаивающий жест. — Что вы, в самом деле, такой нервный? Я ничего не знаю ни о вас, ни о тех, кто хочет с вами связаться. Я — просто посредник, гонец. Если хотите, устройство для передачи информации. Я знаю, что в старину некоторые восточные тираны убивали гонцов, приносивших дурные известия. Но, во-первых, нынче не одиннадцатый век, а двадцать первый, во-вторых, мы живем не на Востоке, а в России, а в-третьих, с чего вы взяли, что я принес вам дурное известие? По-моему, как раз таки наоборот! Лично я, получив такое предложение, прыгал бы до потолка! — Кто вы такой? — заставив себя расслабиться, холодно поинтересовался Михаил. — Это не имеет ни малейшего отношения к делу, — любезно ответил незнакомец. — Зовите меня Петром Ивановичем, Семеном Степановичем или как вам угодно, это ничего не меняет. Да и продолжительный диалог с вами не входит в мои обязанности. Я должен просто кое-что вам сказать и убедиться, что вы меня выслушали и поняли, что вам предлагают.