Дверь негромко хлопнула, в прихожей скрипнула отставшая половица, и на пороге объявился мистер Харгрув собственной персоной, в тонком кашемировом пальто, сером шарфе и том самом костюме, в котором в данный момент красовался на экране телевизора. Только галстук на нем был другой — бордовый в крапинку вместо синего в полосочку; генерал Мтбевари, который, чтобы не попасть впросак, всегда носил одноцветные галстуки в тон костюму (а если позволяли обстоятельства, так и вовсе предпочитал обходиться без них), глядя на американца, опять задался вопросом: по каким, собственно, признакам люди выбирают галстуки, и где этому учат? Ираклий Самсонович привстал, чтобы обменяться с ним рукопожатием, и снова опустился в кресло. Харгрув снял пальто, аккуратно положил его на диван и недовольно покосился на своего экранного двойника. — Выключите это, Ираклий, — попросил он. По-русски он говорил довольно чисто, и было непонятно, на кой ляд во время телевизионного выступления ему понадобился переводчик — разве что для пущей важности. Впрочем, трансляция велась на грузинском, которым полковник центрального разведывательного управления США Харгрув владел много хуже, чем русским, так что без переводчика все равно было не обойтись. — Зачем? — преувеличенно удивился Ираклий Самсонович. — Лично я наслаждаюсь цветами вашего красноречия. И как это вам удается? Сплошное небо в алмазах и ни одного конкретного заявления. Полковник Харгрув досадливо крякнул и опустился в свободное кресло. — Перестаньте, Ираклий, — сказал он. — Чего вы от нас хотите? Обстановка сложная, в мире финансовый кризис. Избранный президент резко критикует политику прежней администрации, а вы, как ни крути, являетесь частью этой политики. Пока не станет ясно, в какую сторону дует ветер, никаких конкретных заявлений вы не дождетесь. Телевизионный репортаж прервался рекламным блоком, и генерал Мтбевари выключил телевизор. — Хотите выпить? — предложил американец. — Спасибо, я воздержусь, — отказался Ираклий Самсонович. — У меня впереди еще целый рабочий день. — То есть я, по-вашему, здесь дурака валяю, и мне не мешало бы это прекратить и перейти к делу, — с полувопросительной интонацией произнес Харгрув и встал. — Знаете, а я выпью. День только начался, а я уже устал, как собака. Кстати, извините за опоздание. Эти журналисты… Да и ваши парламентарии, признаться, недалеко от них ушли. Так что поверьте, дурака валять мне некогда. Он открыл встроенный в «стенку» бар, внутри которого автоматически включился свет, и стал копаться там, приглушенно позвякивая стеклом. В отличие от книжных полок, бар был набит битком. Ираклий Самсонович украдкой сглотнул, но своего решения не переменил: собеседник был не из тех, в чьем присутствии можно позволить себе расслабиться. — Не знаю, кого вы там валяете в своей торгово-промышленной палате, — сказал он в спину Харгруву, — но перейти к делу действительно не мешало бы. — Подчиняюсь приказу старшего по званию, — не разгибаясь, откликнулся из зеркальных недр бара американец. — Одну секунду, генерал. Черт, опять льда нет. Все время забываю попросить поставить в эту нору холодильник… Мтбевари подавил вызванное ироническим тоном собеседника раздражение и с напускным добродушием произнес: — Бросьте, Дональд. Зачем вы это: старший по званию, генерал… Хотите лишний раз напомнить, что один полковник ЦРУ стоит десятка грузинских генералов? Будто я без вас не знаю, кто здесь настоящий хозяин! Все его усилия оказались напрасными: раздражение все-таки прорвалось, и по улыбке обернувшегося со стаканом в руке Харгрува Ираклий Самсонович понял, что проиграл очко, а может быть, и не одно. — Прошу прощения, я вовсе не хотел вас как-то задеть, — сказал Харгрув, не особенно стараясь, чтобы эта ложь прозвучала убедительно. Он вернулся к столу и уселся, положив ногу на ногу. — Должен, однако, заметить, что унаследованная вами от Советского Союза система присвоения воинских званий, и раньше казавшаяся мне странной, теперь, после парада суверенитетов, и вовсе напоминает карикатуру. Офицерские звания у вас присваивают кому попало. Зеленый выпускник военного училища автоматически получает лейтенантские погоны, и он еще недоволен, что звездочек на них всего две, а не три, как у некоторых его товарищей. То же и в полиции. У нас, чтобы стать лейтенантом, человек должен годами безупречной службы доказывать, что достоин этого звания, а о том, чтобы уйти на пенсию в чине капитана, можно только мечтать. У вас же для этого достаточно просто регулярно попадаться на глаза начальству в пьяном виде… А ваши учебные заведения? Каждый вчерашний институт вы теперь именуете академией, а каждое ремесленное училище, где неспособных к умственному труду подростков учат класть кирпичи или вручную вытачивать из железных болванок болты и гайки, у вас зовется колледжем. Заметьте, Ираклий, я говорю это только вам и только потому, что считаю вас своим добрым другом, поэтому не стоит на меня обижаться. Я здесь, чтобы помочь вам. — Благодарю, — суховато откликнулся Ираклий Самсонович. Харгрув городил чепуху, тем более обидную, что она во многом соответствовала действительности. В трезвом виде нести эту оскорбительную чушь мог только полный идиот. Полковник идиотом не был; мертвецки пьяным он также не выглядел, из чего следовало, что он тоже раздражен и имеет к Ираклию Самсоновичу какие-то претензии, настолько серьезные, что ему трудно высказать их без предварительной артподготовки. — Я действительно ценю вашу поддержку, Дональд. И я хотел бы, наконец, узнать, чем, конкретно, вы намерены нам помочь в данный момент. — Вы правы, время — деньги, — кивнул американец и, отставив стакан, поднял крышку ноутбука. Мтбевари усмехнулся в побитые сединой густые усы. Ему вспомнилась театральная поговорка о том, что, если в первом акте на стене висит ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Сейчас бабахнет, подумал он. И ружье бабахнуло. — Сегодня утром мне позвонили из Москвы, — сказал Харгрув. — Звонил помощник пресс-атташе нашего посольства в России Ричард Джексон. По его словам, с ним связался довольно известный тележурналист, сообщивший, что в его распоряжении находится некая видеозапись, носящая сенсационный характер и способная вызвать крупный международный скандал. Журналист потребовал от правительства США четыре миллиона долларов за то, чтобы данная запись не была обнародована. Ираклий Самсонович присвистнул. — А у него губа не дура! — В высшей степени, — кивнул Харгрув. — Джексон был очень встревожен. Я его знаю, это отличный работник, который не станет паниковать по пустякам. Ираклий Самсонович не стал спрашивать, зачем собеседник рассказывает ему о московском щелкопере, вздумавшем шантажировать Белый дом. Харгрув и сам выглядел крайне озабоченным, и с учетом всех обстоятельств можно было предположить, что эта история имеет-таки прямое отношение к сфере служебных обязанностей и полномочий генерала грузинской госбезопасности Мтбевари. — Я попросил его прислать мне копию записи по e-mail, — продолжал Харгрув. — Просмотрев ее, я встревожился сам и решил показать ее вам, своему старому другу и соратнику. Все время повторявшееся в речи американца слово «друг» резало Ираклию Самсоновичу слух, но он воздержался от комментариев по этому поводу. Американец был не виноват: он механически переводил на русский язык английское «friend» и, по всей видимости, не имел представления о тонких оттенках смысловых значений, отличающих такие понятия, как «друг», «товарищ», «приятель», «знакомый» или, как в случае с ним, «товарищ по работе». Пока генерал размышлял о лингвистических тонкостях, Харгрув извлек из внутреннего кармана пиджака компакт-диск и вставил его в приемный лоток дисковода. Запорный механизм негромко щелкнул, диск с тихим шорохом завертелся внутри плоского пластмассового корпуса. Ираклий Самсонович закурил и подался вперед, чтобы лучше видеть. Харгрув, обнажив в улыбке безупречно белые и ровные зубы, развернул ноутбук к нему. — Я уже это видел, — объяснил он, поднося к губам стакан с виски. Досмотрев запись до конца, Ираклий Самсонович встал, тяжелыми шагами подошел к бару и, отыскав среди батареи бутылок то, в чем остро нуждался, налил себе полстакана русской водки. — Я не знаю этого человека, — сказал он, снова усевшись в кресло. — А операция? — подавшись вперед, быстро спросил Харгрув. — Как там он ее называет… «Укус змеи»? Мтбевари хлебнул водки и немного подышал носом, собираясь с мыслями. Вот уж бабахнуло так бабахнуло! Он действительно не знал человека, назвавшегося полковником грузинской безопасности Зурабом Габуния, но это не означало, что такого человека не существует. Но операция!.. Габуния описывал план, в некоторых существенных деталях отличный от того, реализацией которого в данный момент занимался Ираклий Самсонович, и это было чертовски странно. Неужели где-то работает еще одна группа, имеющая такое же задание? — Что — операция? Впервые о ней слышу. Вероятнее всего, никакой операции на самом деле нет. Это провокация российских спецслужб. Не исключено также, что этот журналист сфабриковал пленку сам. Заплатить какому-нибудь бродяге за то, чтобы он измазался кетчупом и наговорил на камеру заученный текст — дело нехитрое. — Но вы же не станете отрицать, что этот бродяга — ваш земляк? Вряд ли уважающий себя грузин отважился бы на такое… Генерал сердито фыркнул в усы. — Вах, грузин! Изменников и предателей хватает среди людей любой народности. Люмпен — понятие интернациональное. Он залпом допил водку и сделал длинную затяжку, двумя толстыми струями выпустив дым из ноздрей. — Пожалуй, вы правы, — согласился внимательно наблюдавший за его реакцией Харгрув. — Да и речь сейчас вовсе не об этом. Соединенные Штаты не заинтересованы в скандале, связанном с обвинениями в финансировании покушения на президента России. Думаю, Грузии такие обвинения тоже ни к чему. Имидж вашей страны на международной арене и без того подпорчен августовскими событиями, зачем вам еще и это? — Не пойму, к чему вы клоните. Хотите, чтобы мы сами заплатили журналисту за молчание? Но по этому вопросу вам следовало обратиться не ко мне. И потом… Не мне, конечно, об этом говорить, но вы-то должны понимать, что этим четырем миллионам все равно неоткуда взяться, кроме как из госбюджета США! — Вы сами это сказали, — подчеркнул Харгрув. — А мне остается только добавить, что выплата четырех миллионов долларов не даст полной гарантии того, что запись не будет обнародована. Мало кому удавалось удовлетворить постоянно растущие потребности шантажиста. Да и соблазн продать запись еще одному или нескольким покупателям чересчур велик. — Вы правы, Дональд, — вздохнул Ираклий Самсонович, жалея, что не догадался прихватить из бара всю бутылку. — Остановить шантажиста можно только одним способом. Вы не знаете, случайно, как его зовут? — Это довольно известная личность, — посасывая виски, сказал Харгрув. — Ведущий одной из скандальных передач, которыми телевизионщики щекочут нервы обывателям. Его имя Валерий Алехин. — Я запомню, — пообещал Ираклий Самсонович и, потерпев поражение в борьбе с самим собой, снова направился к бару. Глава 11 Перед въездом в город Ваха остановил машину и открыл багажник. Вдвоем с угрюмым неразговорчивым Мусой они вышли из салона и в два счета поменяли на принадлежащей Вахе серебристой «десятке» номерные регистрационные знаки. Вернувшись за руль, Ваха предусмотрительно вынул из бумажника и спрятал в задний карман свои права и документы на машину, заменив их другими, выданными на имя уроженца Дагестана Альберта Алимханова. Кто такой этот Альберт, ни один из сидевших в машине чеченцев не знал; возможно, документы были у него украдены или сняты с мертвого тела; также не исключалось, что такого человека никогда не существовало в природе. Осторожность небритого водителя оказалась оправданной: на первом же перекрестке их остановили и потребовали документы для проверки. Сидевший рядом с Вахой Аслан осторожно опустил правую руку в карман и сдвинул предохранитель лежавшего там пистолета. Расположившийся сзади Муса попытался ногой задвинуть под сиденье тяжелую спортивную сумку, но нисколько в этом не преуспел ввиду отсутствия под сиденьем свободного пространства. Тогда он тоже сунул руку в карман и снял свой пистолет с предохранителя. Не подозревающий о нависшей над ним смертельной угрозе инспектор ДПС хмуро поводил носом над водительским удостоверением на имя Альберта Алимханова и принялся изучать техпаспорт. Сверив номерные знаки, он немного помедлил, а потом все-таки вернул документы и, вяло козырнув, отправился восвояси. Сидевшие в машине чеченцы перевели дух: если бы инспектор захотел взглянуть на номер кузова или проверить содержимое багажника, им пришлось бы открыть огонь. Помянув хромого шайтана, Ваха убрал в бумажник фальшивые документы. Проверять, на месте ли лежавшая между правами и техпаспортом купюра достоинством в пятьсот рублей, он не стал: и без проверки было ясно, что ее там нет. Поплутав по окраинным улицам Вязьмы, серебристая «десятка» остановилась недалеко от сквера с детской площадкой, напротив которого тянулся ряд приземистых трехэтажных домов под крытыми шифером шатровыми крышами, с выступающими эркерами и крошечными балкончиками. В сквере шумела и визжала, осаждая подтаявшую снежную крепость, детвора, которой составляли компанию несколько лохматых разномастных дворняг, с веселым лаем носившихся и прыгавших вокруг. Прямо перед автомобилем Вахи у бровки тротуара стояла густо забрызганная грязью бежевая «шестерка», щеголявшая тонированными стеклами, литыми титановыми дисками колес и привинченным к кургузому багажнику спойлером, своими размерами лишь чуть-чуть уступавшим тем, которыми оснащаются гоночные болиды «Формулы-1». В сочетании с отвисшим, как челюсть идиота, бампером, а также потеками и пятнами ржавчины, что испещрили давно просящийся на свалку кузов, весь этот тюнинг смотрелся забавно. Усмехнувшись при виде этого печального зрелища, Аслан вынул из кармана телефон и набрал номер. — Гамид, здравствуй, дорогой! Ты где, э? — Прямо перед тобой, дорогой, — ответили ему. — «Шестерку» с антикрылом видишь? — Это?! — весело изумился Аслан. Он указал пальцем на стоявшую впереди них пародию на автомобиль, и салон «десятки» огласился дружным смехом и веселыми возгласами. — Где взял, слушай?! «Вторчермет» ограбил, да? — За деньги купил, — с достоинством ответил невидимый за тонированными стеклами Гамид. — Хозяин — хороший человек, цену ломить не стал. Взял двести долларов, отдал ключи, документы и так от меня бежал, что даже пуля, наверное, не догнала бы. — Подожди, дорогой, — сказал Аслан и, прикрыв микрофон ладонью, передал слова Гамида своим товарищам. Это сообщение было встречено новым взрывом хохота. «Ва-а-ай», — протянул молчаливый Муса тоном человека, в очередной раз убедившегося, что людская глупость не знает границ. Более разговорчивый Ваха сообщил, что знает место, где Гамиду за сто долларов отгрузят хоть целую железнодорожную платформу ржавого металлолома. Коротким движением руки прервав веселье, Аслан снова поднес к уху телефон. — Где ребенок? — спросил он. — Там, возле крепости. Видишь? Белая куртка, меховой воротник… Видишь? — Теперь вижу, — вглядевшись в мельтешение юрких фигурок на детской площадке, кивнул Аслан. — Ее пасут, — предупредил Гамид. — Не знаю, кто такие, но торчат здесь уже вторые сутки. Зеленую «Ниву» видишь? Аслан огляделся. Автомобиль, о котором говорил Гамид, стоял метрах в ста от них на противоположной стороне улицы, и из его выхлопной трубы выбивался белый дымок — видимо, люди в салоне замерзли и включили двигатель, чтобы согреться. — Нехорошо, — сказал Аслан. — Ладно, ничего не поделаешь. План «Б» помнишь? — Обязательно! — воскликнул Гамид. — Это же мой любимый план, слушай!