При упоминании плана «Б» в салоне «десятки» возникло некое неопределенное шевеление. Муса заерзал на сиденье, а Ваха расправил плечи и гордо повел ими, сделавшись похожим на горбоносую небритую птицу — не то на орла, не то, в самом деле, на попугая. Как такового плана «Б» в природе не существовало; это словосочетание служило обозначением действий с применением грубой силы — как правило, силы оружия, поскольку все присутствующие полагали себя деловыми, крайне занятыми людьми, которым недосуг тратить время на кулачные бои. — Давай, — сказал Аслан и прервал соединение. Молчаливый Муса, не дожидаясь приказа, выбрался из машины и направился к «шестерке». Ее задняя дверца распахнулась; Муса протянул в нее спортивную сумку, всю дорогу простоявшую у него под ногами, и что-то сказал. Дверца «шестерки» захлопнулась, и Муса вернулся на место. Обе машины завелись почти одновременно. Ваха плавно выжал сцепление и, обогнув оставшуюся на месте «шестерку», подъехал к скверу с детской площадкой. Здесь он снова остановился, но глушить двигатель не стал. — Не зевайте, братья, — сказал Аслан и открыл дверцу. — Аллах акбар, — сказал ему вслед небритый Ваха, а молчаливый Муса только кивнул, шмыгнул длинным носом и переложил из одной руки в другую пистолет. Аслан неторопливым прогулочным шагом пересек газон, прошел метров пятьдесят и остановился на тротуаре. На ходу он вынул из кармана и нацепил на нос очки в тонкой золотой оправе, которые вместе с модным пальто, безупречно отутюженными брюками и сверкающими ботинками придавали ему внушающий доверие вид. Это был старый фокус, к которому Аслан иногда прибегал. Даже законченный маньяк-убийца может страдать близорукостью; шеф СС Гиммлер не расставался с очками, и, несмотря на это, большинству людей очкарик представляется воплощением миролюбия — потому, наверное, что в очках и впрямь неудобно драться. Дождавшись, пока разгоряченная беготней и игрой в снежки Аня Шахова окажется поблизости, Аслан окликнул ее. — Эй, девочка! Девочка! Ты, в белой курточке! Сделай одолжение, подойди, пожалуйста! Конфетку хочешь? — Мама не велела брать конфеты у незнакомых людей, — звонким голоском сообщила девочка, остановившись в метре от Аслана. — Ай, молодец! Твоя мама правильно говорит. Всегда слушай маму, и вырастешь большая, красивая и умная, как она. — А вы откуда знаете, что моя мама красивая? — поинтересовалась Анюта. — А как же?! — вовсю демонстрируя знаменитый кавказский темперамент, горячо изумился Аслан. — У такой красивой девочки и мама обязательно должна быть красавица! — А еще мама не велела разговаривать с незнакомыми дядями, — добавила Анюта, по малолетству оставшаяся равнодушной к комплименту: она и без Аслана знала, что выглядит неплохо, поскольку иногда смотрелась в зеркало. — Раз мама не велела, разговаривать не будем. Нельзя маму сердить, слушай! Скажи только, где здесь магазин? Я издалека приехал, сильно проголодался. Очень кушать хочется, понимаешь? — А конфета? — удивилась Анюта, искренне не понимавшая, как голодный человек может удержаться и не съесть лежащую в кармане конфету. — Я конфеты не кушаю, — развел руками Аслан. — Зубы болят? — сочувственно спросила Анюта. — Просто не люблю. — Как это? — Так. Ты вареную капусту любишь? — Фу, гадость! — Вот видишь. А я конфеты не люблю. Шашлык люблю, плов люблю, а конфеты не люблю. — Шашлык я тоже люблю, — сообщила Анюта. — Я же говорю, молодец! Кто шашлык кушает, большой и сильный вырастет. А от конфет только дырки в зубах. — И ожирение, — с комичной озабоченностью добавила Анюта, демонстрируя неожиданную для ее возраста осведомленность в вопросах диетологии. — Зато они вкусные… Оперативник агентства «Ольга» Николай Демин замер, не донеся до рта пластмассовый стаканчик с кофе, и толкнул локтем своего напарника Андрея Колыванова. Колыванов чертыхнулся, расплескав кофе на куртку, но осекся, проследив за направлением взгляда Николая. Демин смотрел на детскую площадку, то есть туда, куда ему и полагалось смотреть по долгу службы. Минуту назад там, на площадке, все было в порядке: снежная крепость мужественно выдерживала осаду, в воздухе мелькали снежки, а осажденные и осаждающие с визгом, хохотом и гиканьем носились по всей площадке, вызывая у взрослых зависть и недоумение: и откуда у них столько энергии? Шум и броуновское движение на площадке продолжались, нисколько не ослабев, но кое-что изменилось, и это изменение очень не понравилось оперативникам: Анюта Шахова в своей белой курточке с меховым воротником, бросив товарищей по оружию на произвол судьбы, стояла на тротуаре и о чем-то оживленно беседовала с незнакомым брюнетом в модном черном пальто и очках в золотой оправе. — Может, и ничего, — неуверенно сказал Колыванов, инстинктивно покупаясь на трюк с очками. — Мало ли… Дорогу спросить или еще чего… — Глаза разуй, — посоветовал Демин. — Он же черный, как… как Обама! Колыванов пригляделся и от удивления пристукнул кулаком по баранке. — Точно, черный! Ах ты… — Погоди, — кладя ладонь на дверную ручку, остудил его пыл напарник. — Говорят, они тоже люди. И даже граждане Российской Федерации. Но проверить надо. Он открыл дверцу и ступил одной ногой на асфальт, все еще держа в руке курящийся паром с отчетливым запахом жженого сахара пластиковый стаканчик. В это мгновение прямо напротив них, заслонив Анюту и ее подозрительного собеседника, резко затормозила дряхлая бежевая «шестерка» с тонированными стеклами и присобаченным к багажнику гоночным спойлером. Автоматически переключив на нее внимание, Демин успел заметить литые титановые диски колес, а в следующий миг из открытого заднего окна «шестерки» прямо в лицо ему глянуло широкое пустое жерло гранатомета, под которым болталась на цепочке снятая крышка. Демин потянулся за пистолетом, и стаканчик выпал у него из руки, расплескивая свое коричневое содержимое. Он еще не долетел до земли, когда гранатомет выпалил с глухим кашляющим звуком, в мгновение ока превратив зеленую «Ниву» в стремительно распухающий шар оранжевого пламени и жирного черного дыма. Бежевая «шестерка» с неожиданной прытью сорвалась с места, в два счета скрывшись за углом. Беготня на детской площадке прекратилась; все головы повернулись, как по команде, и десятки расширенных от испуга и любопытства глаз уставились на пылавший посреди улицы погребальный костер. В наступившей тишине слышались лишь гудение и треск пламени, шипение тающего и превращающегося в пар снега, плач какого-то напуганного малыша и невнятные причитания утешавшей его старухи — надо полагать, бабушки, а может быть, и няни. Никто не заметил, когда и в каком направлении исчезла серебристая «десятка», медленно проехавшая мимо сквера. На ее стеклах плясали багровые отсветы пожара, стелющийся над дорогой черный дым временами почти скрывал ее из вида. «Десятка» на мгновение притормозила напротив детской площадки и уехала; поглощенные ужасным и захватывающим зрелищем люди не обратили на нее внимания, словно она на время сделалась невидимой. И лишь когда встревоженная Ольга Шахова, набросив пальто прямо на халат, выбежала на улицу, чтобы увести домой Анюту, выяснилось, что девочка бесследно пропала. На тротуаре остались лежать растоптанные очки в тонкой золотой оправе. Какой-то зевака без определенной цели подфутболил их носком ботинка, и очки, скользнув по схваченному коркой грязного льда асфальту, канули в сугроб, где им предстояло пролежать до самой весны. * * * Варвара Белкина сидела за компьютером, по привычке поджав под себя одну ногу, и корпела над сценарием передачи, героем которой должен был стать очередной народный целитель из глубинки — по мнению Варвары, шарлатан девяносто шестой пробы. Сценарий казался ей решительно бездарным; вызванная непроходимой серостью данного опуса зевота буквально раздирала рот, и Белкина проклинала тот день, когда, вняв уговорам шефа, согласилась на время подменить заболевшего редактора. Изначально оговоренный срок равнялся неделе; неделя как-то незаметно превратилась в две, а захворавший редактор все никак не выздоравливал. Потом выяснилось, что ему необходима операция. Уже успевшая порядком осатанеть Варвара поставила вопрос ребром, шеф встал перед ней на колени, уверяя, что, если она откажется, он так и будет ходить за ней на коленях по всему телецентру, пока не добьется положительного ответа. У Варвары было сильнейшее искушение сказать «нет» и посмотреть, как это будет выглядеть, но ей очень некстати вспомнилось, что некоторые ее знакомые — чета Дорогиных, например, — считают ее глубоко порядочным, приличным и где-то даже добрым человеком. Сердечко у нее дрогнуло, и она капитулировала, сказав: «Ну, разве что на пару дней». После чего шеф быстро встал с колен и более на них не становился, а все намеки Варвары на то, что пара дней давно прошла, встречал неизменным: «Не дури мне голову, Белкина, ступай работать. Кто, если не ты?» Поправив выбившуюся из стянутого на затылке «конского хвоста» прядь, Белкина на ощупь вытащила из пачки сигарету, сунула ее в уголок рта и, по-мужски закусив зубами фильтр, чиркнула зажигалкой. Под потолком неподвижно висело серое облако табачного дыма, ощетинившаяся испачканными губной помадой окурками пепельница издали смахивала на вернувшегося с кровавой охоты ежа-убийцу. По столу были разбросаны посыпанные пеплом исписанные листы бумаги; одетая только в мужскую клетчатую рубаху, колготки и шерстяные носки Варвара курила длинными затяжками, уставившись невидящим взглядом в монитор и борясь с желанием одним нажатием клавиши стереть всю эту муть и переписать сценарий с начала до конца. Если ее что и останавливало, так это нежелание делать подарок законченной бездари, которая накропала эту чушь. Как бишь его зовут? Белкина вернулась к началу текста, чтобы посмотреть имя автора, и с горьким удовлетворением покивала головой: а, ну конечно… В это время кто-то позвонил в дверь. Варвара раздраженно дернула плечом: да пошли вы!.. Что толку в домофоне, если в подъезде полным-полно болванов, которые отпирают дверь, даже не спросив, кто там? А потом начинается: люди добрые, подайте погорельцам на хлебушек, сколько не жалко… Да еще и где-нибудь в углу нагадят — в знак благодарности, надо полагать. В дверь продолжали звонить. — Пошли вон. Никого нет дома, — продолжая смотреть в монитор, довольно отчетливо произнесла Варвара в тишине пустой квартиры. Она ничем не рисковала, поскольку знала, что на таком расстоянии, да еще через двойную дверь, терзающий звонок нахал ее не услышит. Нахал продолжал звонить. Если поначалу звонки шли сериями, то длиннее, то короче, то теперь звонивший, похоже, вовсе не отпускал кнопку. Непрерывное переливчатое пиликанье буквально сводило с ума. Варвара любила послушать музыку и, если уж включала телевизор, предпочитала врубать его на всю катушку, чтобы было слышно на кухне. Поэтому дверной звонок она себе установила самый громкий, какой только смогла найти, и теперь собственная предусмотрительность оборачивалась против нее. Работать в таких условиях было невозможно, и Варвара с некоторым облегчением решила сделать перерыв, чтобы приготовить себе очередную порцию кофе. А тем временем, глядишь, этот сумасшедший за дверью устанет звонить и куда-нибудь уйдет. Не вечно же, в самом деле, он будет наяривать в дверь журналистки Белкиной! Как будто в подъезде других квартир нет, ей-богу… Варвара была уже на пороге гостиной, когда звонок замолчал. Она с удовольствием показала двери язык, и звонок, будто в отместку, зазвонил опять. — Вот сволочи, — с досадой произнесла Варвара. — Пожар у вас там, что ли? Она сразу почувствовала, что упоминать о пожаре не стоило. А вдруг и правда пожар? Или опять где-нибудь трубу прорвало, и у соседа снизу с потолка течет в три ручья. А журналистка Белкина и в ус не дует — сидит себе за запертой дверью и лепит, понимаете ли, нетленку. Чтобы потом, ясное дело, отдать всю зарплату соседу на ремонт. Да еще и хватит ли ее, зарплаты-то… Живое воображение Варвары Белкиной включилось и с места набрало максимальные обороты, нарисовав жуткую картину потопа, мутные струи которого уносили не только соседские обои и штукатурку, но и ее, Варвары Белкиной, кровные доллары и рубли. И это в разгар мирового финансового кризиса. Ужас! Кошмар! Варвара решила, что дверь, как ни крути, придется открыть. И, если у того, кто за нею стоит, не окажется очень веских причин для хамского поведения, он об этом горько пожалеет. Кто сказал, что Варвара Белкина добрая? Дорогин? Вот к Дорогину потом пускай и идет жаловаться… Уже начав отпирать замок, она вспомнила, что не одета, но мысленно махнула рукой: а, сойдет и так! Стыдиться ей, по крайней мере, нечего, мужики до сих пор табунами по пятам бегают — в основном, конечно, те, кто с ней близко не знаком, кому она еще не успела шепнуть на ушко пару ласковых. А половина мужского населения страны многое бы отдала за эксклюзивную возможность лицезреть популярную телеведущую Белкину в таком виде… Она распахнула дверь и сразу же приняла боевую стойку — подбородок кверху, пышная грудь вперед, руки в боки, — приготовившись морально, а если придется, то и физически уничтожить негодяя, дерзнувшего нарушить творческий процесс. За дверью, к ее искреннему изумлению, обнаружился Алехин. Судя по некоторым признакам, ведущий популярной телевизионной программы был не в себе. Одежда его пребывала в беспорядке, волосы торчали как попало, а выпученные глаза непрерывно бегали из стороны в сторону, словно пытаясь уследить за чем-то невидимым для всего остального человечества и притом очень шустрым и суетливым. Он, казалось, не заметил появления Варвары и продолжал с маниакальным упорством давить большим пальцем на кнопку звонка, навалившись на нее всем весом. Варвара аккуратно взяла коллегу за запястье и оторвала его руку от звонка. Сводящее с ума оглушительное пиликанье прекратилось, доставив ей ни с чем не сравнимое наслаждение. «Как мало нужно для счастья, — подумала она. — В дверь не звонят, пожара нет, наводнения тоже… Чего еще человеку желать?» В следующую секунду благодушие сменилось раздражением: какого дьявола?! Что это такое, в самом деле? Если бы в руках у Алехина в данный момент обнаружилось что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее бутылку шампанского, цветы или коробку конфет, дело непременно дошло бы до рукоприкладства. Но руки популярного телеведущего были пусты, как и его глаза, которые продолжали бессмысленно бегать из стороны в сторону. На миг голова Варвары Белкиной уподобилась осиному гнезду, в которое кто-то сунул палку. Тревожные, неприятные и злые мысли тучей поднялись в мозгу и беспорядочно закружились внутри черепной коробки с сердитым жужжанием. Это жужжание только усилилось, когда Варвара уловила исходивший от Алехина запах спиртного. Варвара не любила Алехина, и, поскольку она никогда не давала себе труда это скрывать, Алехин платил ей взаимностью. На днях она прямо в глаза высказала ему все, что думает о нем самом и его так называемом творчестве, а вчера вечером был тот странный телефонный звонок, во время которого Алехин открытым текстом объявил, что располагает великой сенсацией, с помощью которой заткнет всех за пояс, а под занавес обозвал Варвару крашеной курицей. Последнее не лезло ни в какие ворота: во-первых, волосы она не красила, ее вполне устраивал их натуральный цвет, а во-вторых, какая она ему курица? Сказал бы уж — стерва, это бы она еще как-то стерпела и даже приняла бы как комплимент. А то — курица… Я тебе покажу курицу! Наконец, из хаоса вызванных внезапным появлением Валерия Алехина мыслей родилось что-то вроде версии, основой которой стали их взаимная неприязнь и распространяемый Алехиным аромат свежего водочного перегара. Не секрет, что люди так называемых творческих профессий для снятия постоянного стресса частенько прибегают к помощи алкоголя. Возможно, Алехин здорово переборщил с этим проверенным народным средством и под его воздействием не придумал ничего умнее, как явиться сюда для выяснения отношений. Варвара поморщилась. Алехин был на голову выше ее и обладал развитой мускулатурой завсегдатая тренажерного зала, но она его не боялась, потому что была уверена: внутри умело вылепленного мускулистого тела скрывается дряблый слизняк, с которым она справится без особого труда. В любой драке важнее всего сила духа; Варвара не сомневалась, что одолеет Алехина, даже если дело и впрямь дойдет до рукопашной. Вот только жаль было накладных акриловых ногтей, за коррекцию которых она буквально позавчера выложила кругленькую сумму… Суетливо рыскающий взгляд Валерия Алехина случайно зацепился за обнаженные до последнего предела стройные ноги Варвары и, наконец, сосредоточился на соблазнительно обтянутых лайкрой телесного цвета округлых бедрах. Варвара, которая уже успела слегка струхнуть (поскольку даже слизняк может стать по-настоящему опасным, если у него случится приступ), слегка расслабилась, но ее робкая радость увяла, так и не успев расцвести: взгляд Алехина оставался пустым и бессмысленным. Он пялился на аппетитные бедра Варвары с таким выражением, словно силился и никак не мог понять, что это такое и где он видел нечто подобное раньше. Обычно Алехин смотрел не так. Варвара не раз ловила на себе бросаемые им исподтишка взгляды, в которых, как в открытой книге, без труда прочитывались грязные фантазии. Для слабака секс — не столько удовольствие, сколько еще один способ самоутверждения, особенно если во время этого приятного дела унизить партнершу, поглубже втоптать в грязь и разболтать об этом всем, у кого имеются уши. Однако сейчас, судя по виду, Валерий Алехин был как никогда далек от мысли о том, чтобы распластать задаваку Белкину на столе и задрать ей юбку. Откровенно говоря, Варвара сильно сомневалась, что в данный момент он вообще о чем-либо думает. Он выглядел, как лунатик, и Варвара внезапно, перескочив через целое море предположений, логических рассуждений, выводов и домыслов, не столько поняла, сколько почувствовала, что Алехин просто-напросто напуган — напуган до смерти, так, что, хлопни сейчас у него перед носом в ладоши, он завизжит, как недорезанный, и опрометью бросится вниз по лестнице. А то, чего доброго, еще и в обморок грохнется… — Алехин, — позвала она. — Эй, Алехин, ты чего? Алехин сильно вздрогнул — ну, точь-в-точь как лунатик, которого неожиданно и грубо разбудили во время прогулки по крыше. Взгляд его, наконец, переместился с бедер Варвары на ее лицо и сделался более или менее осмысленным. — Белкина? — сказал он с легким недоумением. — Это ты? — А кого ты ожидал застать в моей квартире — Деда Мороза? — не слишком изобретательно съязвила растерянная Варвара. — Тебе чего? Алехин оглянулся через плечо на пустую лестницу и вдруг засуетился, схватил Варвару за плечи и попытался втолкнуть ее обратно в квартиру с недвусмысленным намерением последовать за ней. Варвара вывернулась и оттолкнула его, одновременно отогнав мысль о возможной попытке изнасилования. — Руки! — прикрикнула она, отбиваясь от Алехина, который все норовил ухватиться за нее, как утопающий за болтающуюся на волнах деревяшку. — Ты что делаешь, алкаш полоумный?! Алехину все же удалось затолкать ее в прихожую, втиснуться следом и захлопнуть за собой дверь. Последовавшая за этим звонкая оплеуха ничего не изменила — господин телеведущий, казалось, даже не заметил, что ему съездили по физиономии.