Но почему-то сейчас в словах Прохорова Муму усмотрел рациональное зерно. Ведь всякому, кто начинает мстить отдельно взятому человеку или целому народу, всегда требуется психиатрическая экспертиза. И в случае с этими летучими муравьями наверняка есть кто-то, кого сжигает жажда мести. Но его покрывает, направляет, возможно, даже спонсирует еще один или даже несколько людей, обуреваемых жаждой власти. Разве придет здравомыслящему человеку в голову в центре европейского континента, в одном из крупнейших городов мира применить биологическое, даже точнее, микробиологическое оружие в виде зараженных крылатых муравьев?! Всякий здравомыслящий человек понимает, что остановить размножение насекомых невозможно. Везде пишут о том, что они, как и вирусы, и простейшие, научились приспосабливаться к любым условиям, даже химикаты их порой не берут. Взять тех же тараканов, от которых в девяностые было не избавиться. Только выпусти этого джинна из бутылки, и он начнет жить своей собственной жизнью. А если начнут размножаться зараженные какой-то болезнью насекомые, их колонии в большом городе могут стать оружием пострашнее ядерного. Значит, не только твои близкие, но и ты сам будешь находиться в смертельной опасности. Может, у того, кто выпустил насекомых в метро, нет близких? Может, они погибли от рук русских? Или он фанатично предан идеям какой-нибудь религиозной секты? Дорогин проиграл различные варианты. И наиболее правдоподобным показался вариант «испорченного телефона». То есть должна где-то существовать лаборатория, где проводятся эксперименты с новыми видами биологического оружия. Вполне возможно, она находится на Кавказе. А здесь, в Москве, появились люди или человек, готовые дать средства на осуществление каких-нибудь террористических актов. Чтобы накалить обстановку, попугать. Чтобы люди вспомнили, что раньше жилось спокойнее, чтобы вспомнили о старой власти, о ком-то из бывших вспомнили. В общем, джинн был выпущен из бутылки. Теперь нужно срочно искать и его, и бутылку, из которой его выпустили. И нужно быть готовым к тому, что кто-то из участников всей этой страшной истории окажется ненормальным, а значит, его следующий ход и вообще дальнейшее развитие событий предугадать будет невозможно. Игру, если это можно назвать игрой, придется вести вслепую. Хотя… и тут интуиция дала Дорогину отличную подсказку. Он как раз подошел к своему подъезду и взглянул на балкон, где разговаривала с парнем, хозяином забытого сутки назад рюкзака, девушка по имени Настя. Удивительно, но Дорогин почему-то запомнил ее имя. В этот дом он переехал недавно. И жильцов знал еще плохо. Да и, в общем-то, он никогда особо не интересовался жизнью соседей. Хотя его профессиональная память всегда фиксировала особо важные моменты. Ему предстояло во что бы то ни стало познакомиться и с этой Настей, и с ее другом, у которого в рюкзаке была банка с летучим муравьем или летучими муравьями. Ведь кто знает, как они размножаются. Это могла быть самка, несущая яйца. Из яиц могли произрасти новые насекомые. В вагоне метро вполне могла оказаться именно та банка. Хотя тот парень мало был похож на террориста, скорее на рассеянного студента-«ботаника». Глава 7 Еще раз взглянув на балкон, Дорогин, не заходя к себе в квартиру, поднялся на нужный этаж и позвонил в двери. Он почувствовал, что его долго и внимательно разглядывают в глазок. Затем двери приоткрылись, и в образовавшуюся над сдерживающей створку цепочкой осторожно выглянула пожилая миловидная женщина. Заходя в подъезд, Муму обычно здоровался всегда и со всеми. И женщина, очевидно, вспомнила его и узнала. Но, ожидая объяснения, двери не отворила. — День добрый, — поприветствовал ее Дорогин и добавил: — Я ваш сосед, мне срочно нужно поговорить с вашей дочерью Настей. — А Насти нет, — не снимая цепочки, ответила женщина, — она на практику уехала, со своим руководителем. — А куда, не знаете? — спросил Дорогин, надеясь разыскать девушку. — Куда-то на Кавказ, — ответила женщина. — На Кавказ?! — удивился Дорогин. — Ну да, на Кавказ, — пожала плечами женщина, — но куда точно, я не знаю. Настя говорит, что только там водятся какие-то мошки, которыми она занимается. — Мошки, то есть насекомые? — уточнил Дорогин. — Да, какие-то комары или муравьи… Она на биофаке учится. И вот занялась какими-то насекомыми. — А когда она должна вернуться? — Через пару недель. А вам Настя моя зачем? — уточнила женщина. — Да мне, собственно, не столько она нужна, сколько ее друг, они, наверное, вместе учатся… Степан, кажется… — А, Степа… Да, есть такой, он с ней в одной группе на биофаке учится, — кивнула женщина, по-прежнему не снимая цепочки. — Он тоже с ней поехал на практику? — уточнил Дорогин. — Нет, — покачала головой женщина. — Она с профессором своим поехала. — С Леонидом Прокофьевичем? — вспомнив текст телеграммы, высказал предположение Муму. — Вы знаете Леонида Прокофьевича? — оживилась женщина, вдруг сняв цепочку, и, оглянувшись, пригласила Дорогина войти. Тот пожал плечами и зашел в квартиру. Вновь осмотревшись, женщина поинтересовалась: — А вы не знаете, что он за человек, этот профессор? Он женат? Вы поймите меня правильно. Настя — моя единственная дочь. Я так волнуюсь за ее будущее. А теперь, знаете, такие времена, такие нравы. Пожилых преподавателей часто тянет на молоденьких студенточек. — Ну, я думаю, Леонида Прокофьевича с вашей Настей связывают скорее научные интересы, — проговорил Дорогин, чувствуя, что эта тема для матери Насти особенно болезненна. — Может, пройдем на кухню, я вам чай или кофе заварю, — предложила она. Но Муму понимал, что сейчас дорога каждая минута, и отрицательно покачал головой: — Спасибо, я очень тороплюсь. — Так вы ничего не сказали мне о Леониде Прокофьевиче… Что он за человек? Я сама медик. Настеньку одна растила. Без отца. Я очень боюсь, как бы ее кто не обидел. А опытные пожилые мужчины, они, знаете, как на молоденьких падки. Говорят же, седина в голову — бес в ребро… — Не волнуйтесь. Я думаю, что Леонида Прокофьевича интересуют больше насекомые, а не девушки… — Кто его знает… — вздохнула женщина и поинтересовалась: — А вы тоже в университете работаете? — Да, — кивнул Дорогин. — Так я вас попрошу, вы уж там за моей Настенькой присмотрите… — Обязательно присмотрю… — кивнул Дорогин. — Этот Леонид Прокофьевич женат? — Да, да. И жена у него хорошая. И дети. Так что здесь вам нечего бояться. — Но вы все-таки присмотрите. — Присмотрю. — Я вам верю. Я вижу, вы очень положительный человек. Вот вам бы я свою дочь доверила. Но вы, конечно же, женаты. — Да, — кивнул Дорогин, — конечно. — А вы тоже на биофаке работаете? — Да, — кивнул Дорогин. — А Настенька мне не говорила, что у нас в подъезде ее преподаватель живет. И что вы преподаете? — Философию, — сразу ответил Дорогин. — Философию… — проговорила женщина. — Ну, это серьезный, очень серьезный предмет… Там же у них на курсе, наверное, много хороших молодых ребят. Пускай бы Настенька с ними встречалась. — Так у нее же вроде есть этот парень, Степан. Он как будто положительный. Очень даже положительный. — Степа? — пожала плечами Настина мама. — Степа — это так. Он не москвич. — А что, вы для своей дочки обязательно москвича хотите? — Ну, москвича не москвича, а уж кого-нибудь побогаче… — А может, он станет талантливым ученым. Может, он в будущем Нобелевскую премию получит… — Этот получит… — покачала головой женщина. — Вы не подскажете, как это его фамилия?.. — проговорил Дорогин. — Какой вы странный… Имя помните, а фамилию запамятовали… — Выпала из головы… — Кажется, Рыбин… Да, точно, Рыбин… — Может, и телефон у вас его есть? — опять попытался уйти от вопросов Муму. — А зачем вам Степин телефон? — насторожилась женщина. — Вы что, в деканате узнать не могли? — Видите ли, он забыл у меня одну вещь, — попытался выкрутиться Дорогин. — Флэшку свою забыл. Женщина окинула Дорогина недоверчивым взглядом и, вздохнув, проговорила: — Телефона я Степиного не знаю, ищите его в деканате. — Может, у Насти он где-нибудь записан… — Да она после того, как телефон себе какой-то модный в кредит купила, вообще все бумажки и записные книжки выбросила.