С меня хватит резни, когда я отплачу им сполна. Убежденность Миньи была абсолютной. Люди истребили ее семью. Она стояла в коридоре и слышала, как крики затихают, младенец за младенцем, пока не воцарилась полная тишина. Минья спасла всех, кого могла, но этого было недостаточно: всего лишь четверо из тридцати. Все ее естество, все ее поступки породила Резня. Сарай могла поспорить, что за все время еще не существовало более искренней ярости, чем у Миньи. Глядя на нее, она жаждала того, чего никогда не желала прежде: дара своей матери. Изагол, богиня отчаяния, манипулировала эмоциями. Если бы Сарай была на это способна, то свела бы на нет ненависть Миньи. Но она не могла. Что еще она может, кроме как вызывать кошмары? – Минья, прошу тебя, – обратилась Сарай. – Мы пережили столько боли. Это наш шанс на новую жизнь. Мы не наши родители. Нам не обязательно становиться чудовищами. – Ее мольба раздалась хриплым шепотом: – Не делай из нас чудовищ. Минья склонила голову набок. – Из нас, чудовищ? А ты еще защищаешь отца, который пытался убить тебя в колыбели. Великий Богоубийца, детский палач! Если это значит быть героем, Сарай, – она показала свои маленькие молочные зубки и прорычала, – то лучше я буду чудовищем. Сарай покачала головой: – Я не защищаю его. Дело вообще не в нем! Дело в нас, и в том, кем мы хотим стать. – У тебя нет выбора, – рявкнула Минья. – Ты мертва. А я выбираю чудовище! Тут уж надежда подвела Сарай. Она изначально-то не была сильной. Девушка слишком хорошо знала Минью. Теперь, когда она стала призраком, Минья заставит ее сделать то, от чего она долгое время отказывалась: убить отца, Богоубийцу, Эрил-Фейна. И что тогда? К чему их приведет отмщение Миньи? Как именно она отплатит за Резню? Сколько людей должно погибнуть, чтобы удовлетворить ее? Сарай повернулась к Лазло. – Послушай меня, – быстро выпалила она, волнуясь, что Минья заставит ее замолчать. – Не слушай ее. Ты даже не представляешь, какой она может быть. – В конце концов, все зависело от него. Минья, может, и выбрала сторону чудовища, но без способностей Лазло она не представляет особой угрозы – запертая в цитадели, без возможности добраться до врагов. – Ты можешь остановить ее, – прошептала девушка. Лазло слышал ее, но слова были подобны символам, ожидающим, когда их расшифруют. Слишком много информации поступало в его разум. Сарай умерла. Он держал ее изувеченное тело. По всем правилам мира это должно было стать ее концом. Но она здесь, прямо перед ним. Она была там и тут, и хоть Лазло знал, что обнимает призрака, он не мог до конца в это поверить. Сарай казалась такой настоящей. Он провел ладонью по ее спине. Ткань скользила прямо как шелк по коже, а ее плоть легонько проседала под его пальцами – мягкая, гибкая и теплая. – Сарай, теперь ты со мной. Я не позволю отпустить твою душу. Обещаю. – Не давай таких клятв! Ты не должен помогать ей, Лазло. Ни ради меня, ни кого-либо другого. Лучше пообещай это. Он часто заморгал. Ее слова пробились к нему в голову, но он не мог их принять. Сарай – богиня, с которой он познакомился во снах и вместе упал в пучину звезд. Он купил ей луну, целовал ее голубую шею и обнимал, пока она плакала. Она спасла ему жизнь. Она спасла ему жизнь, а он не смог спасти ее. Подвести ее снова – немыслимо. – О чем ты говоришь? – просипел Лазло. Сарай слышала его страдания. Его голос был необычайным, грубым и переполненным эмоциями. Он действовал на нее как нечто материальное, как нежное прикосновение мозолистой ладони, и Сарай захотелось податься вперед и позволить ласкать себя вечно. Вместо этого она выдавила горькие слова. В ней все еще пульсировал ужас от небытия, но говорила она абсолютно серьезно: – Я скорее исчезну, чем погублю тебя и уничтожу Плач. Гибель. Уничтожение. Эти слова были такими неправильными. Лазло помотал головой, но не смог от них избавиться. Он спас Плач. Он ни за что не навредит городу! Но и потерять Сарай он не мог. Что это за выбор такой? – Ты не можешь просить меня не спасать тебя. Минья воспользовалась этим моментом, чтобы вмешаться: – Серьезно, Сарай, как ты себе это представляешь? – Ее голос намекал на сочувствие Лазло – словно это Сарай поставила его в такое трудное положение, а не она. – Он что, просто позволит тебе исчезнуть и будет жить с таким поступком? – Не говори о его совести, – воскликнула Сарай, – когда сама не задумываясь разорвала бы ее пополам! Минья пожала плечами: – Две половинки все равно составляют целое. – Вовсе нет, – горько произнесла Сарай. – Мне ли не знать. Минья сделала ее такой – Музой ночных кошмаров, – но годы путешествий по человеческим снам ее изменили. Раньше ненависть была ее броней, но Сарай потеряла ее и оказалась беззащитной перед страданиями Плача. Ее совесть разорвалась пополам, и разрыв стал раной. Две половинки не могут составить целое. Они остаются двумя кровавыми разделенными частями: одна хранит верность своей семье из божьих отпрысков, а вторая понимает, что люди тоже пострадали. – Бедняжка, – просюсюкала Минья. – Это я виновата, что у вас всех такая хилая совесть? – Нет ничего хилого в том, чтобы выбрать мир. – Хило – бежать, – рыкнула Минья. – И я не стану этого делать! – Мы не убегаем. Мы можем уйти… – Мы не можем! – рявкнула девочка, перебивая ее. – Как мы можем быть свободны, если правосудие не восторжествовало? Ее ярость начала распыляться. Она всегда таилась внутри, всегда тлела – многого не надо, чтобы заставить ее пылать. Мысль о том, что убийцы останутся безнаказанными, что Богоубийца будет беззаботно гулять по залитым солнцем улочкам Плача, разжигала адское пламя в ее сердцах, и Минья не могла понять – никогда не поймет, – почему она не касалась Сарай. Почему она могла так легко отмахнуться от Резни? Минья процедила: – Но в одном ты права. Все действительно изменилось. Нам больше не нужно ждать, пока они поднимутся. – Она кинула расчетливый взгляд на крылатое чудище, Разаласа. – Мы можем спуститься в город в любое время. Спуститься в город. Минья в Плаче. Лазло с Сарай стояли плечом к плечу. Его рука согревала ее талию, и девушка почувствовала, как он вздрогнул, словно от разряда тока. Ее тоже будто пронзило от мысли о Минье в Плаче. Она видела, как все будет: неопрятная девочка с глазами, как панцири жуков, с армией призраков позади. Минья натравит их на собственных родных и близких, и каждая загубленная жизнь пополнит ряды солдат в ее армии. Кто сможет одолеть такую мощь? Тизерканцы сильные, но их мало, а призраков нельзя ни ранить, ни убить. – Нет, – выдавила Сарай. – Лазло не переправит тебя туда. – Переправит, если любит тебя. Слово, которое еще недавно казалось таким сладким на устах Сарай, звучало непристойно из уст Миньи. – Не так ли? – Девочка обратила взгляд своих темных глаз на Лазло. Как на такое ответить? Любое решение было немыслимым. Когда он покачал головой, то не думал, что это ответ. Лазло растерялся, голова шла кругом. Он покачал ею только для того, чтобы прочистить разум, но Минья восприняла это как ответ, и ее глаза сузились до щелочек. Она не знала, откуда взялся этот незнакомец и почему оказался божьим отпрыском, но одно понимала наверняка: она победила. Он обладал даром Скатиса, а она все равно его одолела. Разве они этого не видят? Они – в ее власти, но при этом стоят тут и спорят, словно это переговоры. Это отнюдь не переговоры. Когда Минья побеждала в войне – а Минья всегда побеждала в войне, – то переворачивала игральную доску, чтобы все фигурки разлетались в разные стороны, и проигравшему приходилось ползать на четвереньках, собирая их. Для нее было важно, чтобы проигравшие поняли свое положение; иногда эту мысль приходилось доносить до соперника. Но как? Нет ничего проще. Незнакомец обнимал Сарай так, будто она принадлежала ему. И зря. Он не сможет к ней прикасаться, если Минья пожелает ее забрать. Что она и сделала. Минья выдернула Сарай. О, она и пальцем не пошевелила. Просто принудила материю Сарай повиноваться. Она могла бы подстроить все так, будто Сарай двигалась по собственной воле, но какой урок они извлекут из этого? Нет, Минья схватила ее за запястья, волосы, сущность. И потянула на себя. 4. Война с невозможным Лазло почувствовал, будто он кончиками пальцев цепляется за край рассудка, но кружащийся мир может в любую минуту стряхнуть его и откинуть в сторону, как откинул взрыв прошлой ночью. Частично в этом и крылась причина его состояния: он ударился головой о булыжники. В висках стучала кровь, голова шла кругом, в ушах до сих пор звенело. Из них шла кровь. Она засохла на его шее, присыпанная пылью от взрыва, но это всего лишь капли. Руки, ладони, грудь – все потемнело от крови Сарай, и ее реальность – что же более реально, чем кровь? – всколыхнула в нем войну между скорбью и неверием. Как принять все произошедшее? В самом прекрасном сне своей жизни он разделил свои сердца с Сарай, целовал ее, парил над землей и перевалил за край невинности в нечто жаркое, милое и идеальное – все это для того, чтобы ее отобрали внезапным пробуждением… …чтобы обнаружить у своего окна алхимика Тиона Ниро, полного холодных обвинений, которые привели Лазло к поразительному открытию: он не сирота войны из Зосмы, а получеловек, сын бога, одаренный силой, которая стала проклятием Плача, – как раз вовремя, чтобы спасти город. Но не Сарай. Лазло спас всех, кроме нее. Он до сих пор не мог дышать полной грудью. Его вечно будет преследовать образ ее изогнутого тела над воротами, с кровью, стекающей с кончиков длинных локонов. Но череда чудес и кошмаров не закончилась на ее смерти. Лазло не знал этого мира, он находился за пределами книг о сказках. Это место, где мотыльки волшебные, боги существуют, а ангелы сжигают демонов на костре, размером с луну. Здесь смерть – не конец. Душа Сарай цела и прикована к миру – о чудо! – но чумазая маленькая девочка играет ее судьбой как брелоком на подвеске, окуная их обратно в кошмар. А теперь Минья отобрала Сарай, и дно отчаяния Лазло разверзлось, открывая бездну необъятной глубины. Он пытался держать ее, но чем крепче цеплялся, тем быстрее таяла Сарай. Это все равно что хвататься за отражение луны. В одном мифе упоминалось слово «сатаз». Желание обладать тем, что никогда не будет твоим. Оно означало бессмысленное, безнадежное стремление, как у нищего ребенка, мечтающего стать королем, и брало истоки из сказки о юноше, который влюбился в луну. Раньше Лазло нравилась эта история, но теперь он ее ненавидел. Суть сказки заключалась в смирении с невозможным, а он больше на это не способен. Когда Сарай растворилась прямо у него на руках, Лазло понял: единственное, что он может сделать, – объявить войну. Войну с невозможным. Войну с чудовищным ребенком. Не что иное, как войну. Но… как с ней бороться, если она хранит душу Сарай? Лазло сжал челюсти, дабы неблагоразумные слова не сорвались с уст. Выдохнул сквозь стиснутые зубы. Кулаки тоже напряглись, но его тело не могло сдержать столько ярости, а Лазло пока не осознал, что он больше не простой человек. Границы его сущности изменились. Он был из плоти и крови, костей и духа, а теперь еще и металла. Разалас взревел. Мерзкое чудище, которое принадлежало Скатису, теперь повиновалось Лазло и обрело былое величие. Наполовину спектрал, наполовину равид, оно было гладким и сильным, с крупными зеркально-чистыми металлическими рогами, а мех из мезартиума казался плюшевым при прикосновении. Лазло не хотел, чтобы он рычал, но теперь зверь стал его продолжением, и когда юноша сжал челюсти, пасть Разаласа открылась. До чего мощный звук… Когда существо взревело в городе, звук источал чистую муку. Сейчас же стал воплощением гнева, от которого содрогнулась вся цитадель. Минья ощутила эту вибрацию и даже не моргнула. Девочка знала, чья ярость тут поистине имеет значение, как знал и Лазло. – Я не разговариваю на зверином, – сказала она, когда рев затих, – но, надеюсь, это был не отказ. – Ее голос оставался спокойным, даже скучающим. – Полагаю, ты помнишь правило. В конце концов, оно всего одно. Ты делаешь все как я скажу, или я отпущу ее душу. – Я помню, – ответил Лазло. Теперь Сарай расположилась сбоку от Миньи, неподвижная, как доска. Девушка зависла в воздухе, словно подвешенная на крючок. В ее глазах ясно читались ужас и беспомощность, и Лазло уверился, что момент настал – невозможный выбор между любимой девушкой и целым городом. Уши наполнил рев. Он поднял руки.