В душе, как всегда перед новой встречей с ним, царили неуверенность и страх. Понравится ли она ему? Всякий раз предсказать, чем закончится их встреча, было невозможно. Иногда он словно узнавал ее, с первого взгляда понимал, что именно о ней он грезил ночами, а иногда приходилось очаровывать его, прежде чем объяснить, кто она и почему они будут вместе. Кто он теперь? Как выглядит? Чем занимается? Как долго они будут вместе? Сердце вело ее по городу, но она не знала, в какой момент встретит его. Неуверенность все больше заполняла сердце, украдкой, она разглядывала себя в отражении витрин, проводила рукой по волосам, размышляла, с извечным женским сомнением, о том, верно ли выбрала именно этот сарафан для первой встречи. Спустя некоторое время, он просил рассказать какие-нибудь истории из ее жизни. За годы и столетия их накопилось много, но она обычно вспоминала только три из них: как ее везли на казнь в Риме и он спас ее, устроив пожар прямо во дворце, выходящем на площадь (она никогда не рассказывала, что ему это стоило жизни); как она поняла, что ее вина будет вечной и расплата тоже, и, ощутив дыхание бессмертия, не восприняла его только как кару, но и как величайший подарок, ведь она могла теперь дарить жизнь бесконечно; и с каким удовольствием пробовала новые вещи, придуманные людьми. "Когда у тебя впереди вечность, воспринимаешь мир иначе, чем когда знаешь, что время твое всегда на исходе. Ты не убиваешь. Просто знаешь, что переживешь этого человека и считаешь его временной помехой. Ты не крадешь. За столетия ты успел испробовать многое и довольно спокойно относишься к деньгам. Они — не богатство и не нищета, а лишь доступ к необходимым вещам. Ты не спешишь. Все приходит вовремя. И не опаздываешь. Нельзя позволить человеку потерять из-за тебя хоть минуту жизни. Ты не лжешь — правда всегда всплывает на поверхность со временем. Единственное, что влечет тебя — знания и любовь". Всякий раз думая об этом, она вспоминала, как впервые села за руль автомобиля. Влюбленный в нее Чарли раскрутил рычаг мотора, и она радостно вскрикнула, когда машина проснулась, вздрогнула под ней и заворчала. Это ощущение живого механизма было новым, и детский восторг полностью захлестнул покрытое шрамами сердце. Она никогда не была ребенком, но детские чистые эмоции и любопытство прикосновения к новой вещи не переставали радовать ее. Именно пробуя впервые новое, она чувствовала себя молодой, легкой, с плеч слетала пыль столетий, и с визгом восторженного подростка она прыгала с моста, чтобы повиснуть головой вниз на упругом тросе, или с улыбкой прислушивалась к шлепающему шуму первых печатных станков. Так, перемежая счастливые воспоминания с грустными, наслаждаясь каждым мгновением в Риме и готовясь к волнительной встрече, она вышла на площадь и среди сотен лиц, голосов, силуэтов и теней увидела спину того, с кем проведет в радости ближайшие годы. — Извините, вы не подскажете, как пройти… — услышал он и повернулся. И тут же растерянно заморгал, словно ему в лицо неожиданно плеснули холодной водой. Ее глаза светились, и желтоватые искорки среди зеленых капелек казались пылинками, переливающимися в луче солнца. Было в этом взгляде нечто несвойственное ее возрасту, словно глаза этой девушки видели больше, чем глаза старухи. Она была особенной, будто шагнула на площадь с картины. Где-то он уже видел этот взгляд. И рыжеватые, длинные, волнистые волосы, которые запросто могли укрыть ее наготу… Кажется, так выходила из пены Афродита. — Я не знаю, — растерялся он. Как давно он разучился смущаться в присутствии женщин, а эта девушка вдруг разбила все барьеры и прихлынула к его душе прохладной волной. На мгновение он почувствовал, что его судьба, душа, тело — все в ее руках. Она жадно вглядывалась в его лицо. Он смутился и сделал шаг назад. И вдруг между ними разверзлась огромная, только им видимая пропасть, и словно издалека, он видел ее ниже талии опускавшиеся волосы, сарафан в яркую мелкую полоску и удобные кожаные босоножки. Девушка протянула руку, чтобы дотронуться до его лица, и, казалось, что от этого прикосновения должны соединиться две половинки одной вселенной. Но тут ее взгляд упал на белую вставку его воротничка, и она резко отдернула руку назад. — Священник? — спросила она, не сводя взгляда с его воротника. — Да, — кивнул он. — Почему? — растерянно спросила она. — Мое призвание, — пожал он плечами. Но теперь уже сомневался, не ее ли он видел с детства в своих снах, не перепутал ли с Богородицей, и был ли призыв его сновидений истолкован верно. Девушка горько усмехнулась. Ее глаза вдруг потускнели, как будто он погасил неосторожным движением горевший в них огонек, и стыд растекся по душе, словно он ее предал. — Вы спрашивали дорогу… Но она отмахнулась. — Неважно. Теперь все равно идти одной. Забавно, что все опять закончилось на этой площади, — сказала она, оглянувшись вокруг. «Какая она странная», — подумал он. — Что ж, мне пора. Она помедлила мгновение, словно старалась запомнить, как следует, его черты. Возможно, ее смутило то, что он молод и уже служит церкви. Но чего она ожидала от него? — Ничего, — вдруг улыбнулась она, — ничего не ждала. И повернувшись, она пошла прочь. Сейчас она навсегда исчезнет в толпе и оставит его наедине с сомнениями. Оставит в одиночестве в огромном городе. — Подождите! — крикнул он вслед. Она повернулась. — Скажите мне ваше имя, я буду молиться о вас. Сам не понимая почему, он был уверен, что должен помочь ей и заступиться перед небесами. Она помедлила, улыбнулась, тряхнула рыжей гривой и, прежде чем пропасть в водовороте площади, ответила: — Меня зовут Ева.