— Перестань. Всё в порядке. Знаешь что?… — Я даже не успела задуматься, насколько педагогично прозвучит моё предложение, но остановиться не смогла. — Если хочешь, можешь звать меня Марина… без отчества… Дома, в неофициальной обстановке. Егор удивлённо посмотрел на меня, потом опустил взгляд и вдруг пулей бросился из столовой. Мы с Андреем молчали, не глядя друг на друга. Если бы я была одна, я бы расплакалась. Преодолев критический момент, я поднялась и вышла. Постучала в комнату Егора. Тишина. Я повторила настойчивей. Из-за двери раздалось сдавленное: «да, можно». Я вошла. Парень лежал на спине, закрыв лицо согнутой в локте рукой. Я села на край кровати и положила ладонь ему на грудь. — Что случилось, Егор?… Ты меня вовсе не обидел. Может, я обидела тебя? Прости, пожалуйста… и объясни, чтобы я больше не повторила ошибку. — Я не из-за этого… — Пробубнил он. — А из-за чего?… Что-то случилось? — Так… — Ладно, не буду настаивать. Только помни, я ведь могу помочь. Он молчал. Я тоже. — Мне уйти? — Спросила я через какое-то время. — Марина… Андреевна… — Начал он. Я следила за его губами, и вдруг меня пронзило: да это те же самые губы, на которые я сегодня почти неотрывно смотрела всю дорогу до школы!.. — Да, мой хороший, — сказала я. — Я слушаю. — Скажите… — Он по-прежнему лежал с прикрытым рукой лицом, и я следила за его ртом. — А бывает так, что женщина не знает, что у неё есть ребёнок? — Он не дал мне ответить, а сразу пояснил: — Вот в кино показывают, что живёт мужчина, а потом выясняется, что у него давно-давно родился ребёночек, и вот он вырос… А у женщин так бывает? — Он открыл лицо и смотрел на меня широко раскрытыми глазами, в которых было одно: ожидание чуда. — Что тебе сказать?… — Я уже понимала, к чему он клонит. — Как оказывается, на этом свете чего только ни бывает… — Я улыбнулась. — Но ты же знаешь, что для того, чтобы родился ребёночек, женщина должна выносить его в себе целых девять месяцев… Я даже придумать не могу, как она могла бы этого не заметить… Разве что она провела в беспамятстве всё это время… — Взгляд Егора, всё такой же, напряжённо-испытующий, ждущий, впился в меня. — Или вот, может быть так: она благополучно выносила его, родила, а потом по какой-то причине потеряла память, забыла всё, что было с ней прежде, а ребёночка у неё забрали, вот она и не знает, что он где-то подрастает. Что ещё может случиться?… А к чему ты это спросил? — Да, так. — Его лицо оживилось. — У меня был один друг… ну, давно очень, когда я ещё с бабушкой и дедушкой жил, а у него не было матери… ну, то есть, мама у него пропала без вести… а потом она нашлась… Правда, он не успел мне рассказать, что там такое с ней было… потому что я переехал сюда, к папе, а мой друг тоже уехал. Я не знаю, куда… Но куда-то очень далеко… Боже мой!.. Чем я держалась?! Ну что же за денёк-то такой?… Нет, реветь мне нельзя сейчас. Нет! Нельзя! Я поднялась, подошла к окну, чтобы поправить штору. Мне хватило пары минут. — Дождь, — сказала я. Голос звучал вполне спокойно. Я вернулась к постели, потрепала Егора по волосам. — Ну, что, уроки все? — Все. — Что делать намерен? — Почитаю. — Воннегута? — Да. Мне нравится! — Хорошо. Я приду в десять. Уложу тебя спаюшки. — Я побаюкала Егора, как маленького. Он улыбнулся: — Ладно. Я поднялась и вышла. Андрей в столовой мыл посуду. Я тоже не люблю оставлять это дело на утро, на приходящую домработницу. Даже в посудомоечную машину не люблю складывать — тем более, когда это всего три тарелки… Мой недоеденный ужин дожидался на столе. — Что там? — Спросил Андрей. — Всё в порядке, — ответила я. * * * Мы сели в гостиной в кресла. Андрей налил вина. — Мне сейчас показалось, что у Егора ваши губы. — Я посмотрела на Андрея. Тот вскинул брови, улыбнулся одними глазами и отвёл взгляд. — Он копия матери: волосы, глаза, фигура… голос. — Расскажите мне про мать Егора. Надеюсь, вы понимаете, что это не праздное любопытство? — Конечно, понимаю. И он рассказал. * * * Все трое познакомились на первом курсе в музыкальном училище. Ещё на вступительных экзаменах Андрей приметил девушку: красивая, высокая, стройная, с длинными светлыми волосами, она одевалась, как хиппи, и это очень шло ей. Её звали Вера. Точнее, имя её было Вероника, но она его не любила и представлялась Верой. Вера была сирота, из детдома, и жила в общежитии. Андрей и Сергей сошлись тоже на вступительных, после того, как однажды, в ожидании результатов экзамена, сидя в одном из классов, потренькивали на роялях известные джазовые стандарты. Потом эта ленивая перекличка вылилась в такой затяжной эмоциональный сэшн, что посмотреть на исполнителей и послушать их сбежались едва ли не все, кто был в то время в училище. Андрей и Сергей виртуозно импровизировали в течение, наверно, минут тридцати, и буквально свалились со стульев в изнеможении. Зрители бешено аплодировали, музыканты валялись каждый под своим роялем. В этот момент вошла их будущий педагог по гармонии. Она оглядела класс и спросила: — Кто сейчас играл? Андрей и Сергей поднялись с пола. Зрители восхищённо указывали на них. Строгая дама сказала: — Ваши фамилии? Андрей и Сергей назвались. — Запомню, — сказала дама. Она запомнила их и до конца учёбы ставила в пример остальным студентам обоих своих любимцев. Так друзья стали друзьями. Неразлучными друзьями. Как-то Андрей пригласил Веру пойти с ними в кино. Потом они сидели втроём в кафе, потом гуляли, потом оба проводили её до общежития и с тех пор всегда и всюду появлялись втроём. Как выяснилось очень скоро, Вера была влюблена в Сергея, и тоже со вступительных экзаменов. Андрея это, конечно, прибило. Но пока их дружба была дружбой троих, и никто не пытался отделиться. Сергей вёл себя неопределённо: и на сближение с Верой не шёл, и не отталкивал её. Сегодня — да, завтра — нет. То он от неё на вечеринке не отходит, и на занятиях рядом сидит, то исчезает с той же вечеринки, а в училище избегает.