Андрей пытался уговорить Сергея не играть с Верой в кошки-мышки, говорил, что любит Веру и сможет завоевать её любовь, если Сергей даст ей понять, что надеяться не на что. Сергей отвечал, что ничего не может с собой поделать, он Веру не любит, и не раз внушал ей это, но она говорит, что готова ждать его любви всю жизнь. Андрей сказал, что тогда будет действовать сам, и стал осаждать девушку, настаивая на том, что она должна поставить на Сергее крест и полюбить его, Андрея. Чтобы растормошить Сергея, Вера порой начинала разыгрывать охлаждение к нему и проявлять бурный интерес к Андрею. Андрей сначала ничего не понимал и верил, что наконец-то она сделала выбор. Это его окрыляло. Но потом Верино пренебрежение Андреем, переходило едва ли не в ненависть. Она снова буквально вешалась на Сергея, тот сдавался на какое-то время… Всё повторялось сначала, но ситуация не менялось, и была похожа на вялотекущую болезнь, поразившую всех троих. Иногда Сергей проявлял к Андрею странный интерес и говорил: — Полюби лучше меня, мужская любовь самая верная. Андрей принимал это за шутку, они целовались и обнимались, паясничая. Андрею казалось иногда, что Сергея это заводит по-настоящему, но он не вникал глубоко в тему, списывая это на фонтанирующий артистизм натуры своего друга и склонность к розыгрышам и куражу. Как-то, сдав весеннюю сессию, они втроём здорово набрались в пустой квартире Андрея, и Андрей стал решительно добиваться Веры. Она не стала сопротивляться, сказала только: — Пусть Сергей будет рядом. Она отдалась Андрею, целуя Сергея. Сергей в это время ласкал Андрея, и тот после Веры переключился на него. Им понравился этот опыт, встречи повторялись и стали нормой их общения. Андрей готов был платить Сергею собой ради того, чтобы быть с Верой, та знала, что таким образом сможет взять своё от Сергея, который, разумеется, тоже получал желаемое. Как ни странно, разом прекратились муки ревности, тяжбы и скандалы, и воцарилась взаимная любовь. После окончания училища, они сняли квартиру и жили втроём. Все трое занимались творчеством. Джаз, соул — вот был их конёк и всепоглощающая страсть. Вера писала стихи, ребята музыку. Её исполнительский дар называли феноменальным: белая девушка славянских кровей с низким бархатным голосом редкого диапазона — и поёт, как сама душа «чёрной» музыки. Выступали по приглашениям и зарабатывали неплохие деньги. Отношения внутри своего союза они скрывали и от родителей, и от друзей. Для окружающих — если кто и задумывался над этим вопросом — Вера и Сергей были мужем и женой, а Андрей их близким другом и соавтором. Потом Вера объявила друзьям, что беременна от Сергея. Они зарегистрировали брак и переехали к нему. Андрей не находил себе места. Он страдал и то осаждал Веру, убеждая её, что с Сергеем она не будет счастлива, то умолял Сергея совершить честный поступок и отказаться от неё. Я усыновлю твоего ребёнка, — увещевал Андрей, — и буду воспитывать как своего, он и не узнает никогда, что я ему не родной. А хочешь, наоборот, мы ему скажем всю правду, чтобы он знал, кто его настоящий отец. Но только отдай мне его мать, я не могу без неё!.. Возможно, теперь Сергей и рад бы послушаться Андрея, но Вера не желала ничего менять. Теперь она запрещала Сергею видеться с Андреем, каждая отлучка мужа из дома влекла за собой скандал, музыка была заброшена, жизнь всех троих превратилась в перманентную драму. От отчаяния и безысходности Андрей пошёл в военкомат и упросил взять его в армию, несмотря на то, что числился в запасе из-за плохого зрения. Его взяли в музыкальный полк, в Германию. Незадолго до увольнения, он узнал от Сергея, что Вера покончила с собой. Андрей едва не повторил её шаг. Но пережил удар и вернулся домой. Егору шёл третий год. Сергей к тому времени оставил музыку и ушёл в бизнес — в кооператив, который занимался сперва поставкой и торговлей, а после сборкой компьютеров. Сын жил у его родителей. Андрей иногда виделся с Егором, испытывая к мальчику сильную привязанность — тот был удивительно похож на мать. Ребёнок оказался очень нервным, а потому избалованным. Андрей часто предупреждал Сергея, что, если не вмешаться в процесс воспитания, из Егора может вырасти монстр. Сергей говорил: ещё немного, мне нужно встать на ноги. Он набирал обороты теперь уже в своём деле. Смерть Вероники стала серьёзным испытанием отношений, через которое оба прошли, поняв, как много они значат друг для друга, и началом иного, осмысленного, отношения к жизни. Их интимные отношения прекратились с уходом Веры в дом Сергея, и больше никогда между двумя мужчинами не возникало и тени желания вернуться к прошлому. Их связывала глубокая дружба, и оба понимали, что такое родство душ — великий дар, который даётся далеко не каждому на этой земле. Андрей осознал своё предназначение, понял, что, только занимаясь музыкой, он сможет состояться как личность. К счастью, благодаря другу, ему не приходилось разрываться между добыванием хлеба насущного и творчеством. Хотя поначалу его коробило положение нахлебника, как он это расценивал, но со временем — по мере продвижения по тернистому духовному пути — всё встало на свои места. Ты талантлив, — говорил Сергей, — тебе нельзя бросать музыку, а моей десятины хватит, кроме всего прочего, и для того, чтобы ты не бедствовал. А ещё, — сказал Сергей, предлагая Андрею помощь, — это хорошая тренировка для искоренения у одного алчности и привязок к земному и тленному, а у другого — гордыни и самолюбия. Истины, открывающиеся тому, кто к ним стремится, преобразуют не только внутренний мир ищущего, но и — как ни странным это может показаться непосвящённому — меняют внешние обстоятельства. Словно отменяются те законы бытия, в которые ты верил прежде, которые казались незыблемыми основами существования всего мироздания, и входят в силу новые — открытые, познанные и принятые тобой. К примеру, закон даяния: далеко не каждый способен поверить в то, что, отдавая, мы не теряем, а приобретаем. И решиться проверить этот закон не каждый готов. Друзья же приняли его раз и навсегда. Ещё во времена своей творческой юности они после каждого выступления отсчитывали десятую часть гонорара и раздавали её с таким азартом и радостью, что порой им самим казалось, что зарабатывают они именно ради этого момента. Став предпринимателем, Сергей с таким же энтузиазмом заполнял налоговые декларации и отдавал «кесарю кесарево», за что его не раз отмечали во всякого рода ежегодных «итогах предпринимательской деятельности», а от оставшейся суммы отделял и десятину. И по сию пору даяния словно питают реку материального благополучия двух друзей где-то там, в горних высях, и чаша их всегда полна до краёв. Порой Андрей выполняет серьёзные заказы, которые хорошо оплачиваются. Благодаря этому, он приобрёл высококлассное оборудование для композиции и звукозаписи, которое расположил в своей городской квартире, оборудовав там музыкальную студию. Сергей окончательно определил свою истинную сексуальную ориентацию и принял этот факт как данность. Возможно, кстати, и это обстоятельство не в последнюю очередь подвигло обоих на глубокие исследования в области духа: кто мы, зачем приходим в этот мир, почему, будучи такими одинаковыми, мы всё же такие разные, что такое хорошо и что такое плохо… Они прошли через христианство, которое приняли единодушно и горячо. И так же единодушно и горячо отвергли посягательство церкви на свободу духа и мысли, желание её лидеров манипулировать личностью в своих интересах путём запугивания и подавления. Очень скоро они поняли, что светлое учение Христа о любви и прощении было извращено и выродилось в учение о страхе и чувстве вины. В конце девяностых оба отправились в Тибет, в буддистский монастырь, где провели четыре месяца, серьёзно и последовательно вникая в духовные учения Востока. * * * — Вот такая история. — Сказал Андрей, поигрывая замысловатым браслетом белого металла на запястье. Я смотрела на эту игру, на руки Андрея, и поймала себя на мысли, что хотела бы увидеть, как эти пальцы извлекают звуки из чёрно-белых клавиш… Должно быть, это весьма чувственное зрелище… — Мне надо подняться к Егору, я обещала. — Сказала я, глянув на часы. — Вы ещё не ложитесь? — Нет. Я вас подожду. Я вошла, постучавшись. Егор лежал в кровати, умытый, с влажными надо лбом волосами, и читал книгу. — Мой золотой! Ты уже готов! Я присяду? — Угу. — Сказал он и отложил чтение. — Нравится? — Я кивнула в сторону книги. — Угу. — Ответил Егор, но я поняла, что о прочитанном у него нет настроения говорить. — Ну, что обнимемся? А то первый день всемирной недели обнимания заканчивается, — улыбнулась я. Он протянул ко мне руки, мы обнялись. Егор вдруг зашептал мне в ухо: — А можно мы будем обниматься не только в эту неделю? — Ну конечно. — Так же, шёпотом, ответила я. — Ты мой замечательный. Я тебя очень люблю. Я буду обнимать тебя, пока тебе не надоест. — Мне никогда не надоест. — Егор отпустил меня, прижал к себе своего слонёнка, и я накрыла их одеялом. Как бы мне хотелось сейчас лечь рядом, слушать его сопение, дышать его волосами… Сейчас — пока он ещё способен иногда становиться маленьким мальчиком… * * * Когда я вернулась и села в своё кресло, Андрей поглядел на меня так, словно хотел о чём-то спросить. Но промолчал. Я посмотрела в окно. Точнее, это была стеклянная стена, выходящая во двор, спланированный и засаженный в лучших традициях ландшафтного дизайна. Андрей, поймав мой взгляд, взял со стола пульт, нажал несколько кнопок. Свет в комнате погас, лёгкие прозрачные занавеси раздвинулись, а снаружи зажглись белые матовые шары, тут и там разложенные в траве. Гостиная освещалась теперь светом из сада. Ещё зелёная трава, покрытая опадающими листьями, ветви кустов и деревьев, колеблемые лёгким ветром — всё было влажным от моросящего дождя и беспрерывно искрилось. Двор казался таинственным, полным загадок и тайн, и в то же время очень романтичным… Я вдруг вспомнила, как однажды мы с Егором устроили небольшой переполох в этом тихом уголке. Это случилось в… Воскресенье, 18.09.2005. Сегодня произошёл случай, после которого, меня вполне могли бы уволить без выходного пособия… Стояли совсем не сентябрьские жаркие дни. Чтобы отвлечь своего подопечного от видеоигрушек в кондиционированном доме, я придумала урок ботаники в саду. В ботанике, разумеется, я смыслила не больше любого среднестатистического гражданина, поскольку все приобретённые в далёкой школе знания, а потом вяло закреплённые в институте, благополучно выветрились за ненадобностью… Но в саду было так много разных растений, что одно разглядывание их становилось и удовольствием, и назиданием. К тому же, я недавно узнала от самого Егора о его личном агрономическом опыте. Весной он закопал в дальнем углу сада несколько картофелин, которые дали приличный урожай, и в середине августа внук гордо отвёз пакет свежего картофеля своему дедушке на день рождения. А ещё там же у него проросли две тыквенных семечки, и теперь в зелёной траве красовались среди огромных лопухообразных листьев целых восемь ярко-оранжевых тыкв. Мне никак не удавалось выманить Егора на свежий воздух — у отрока не было никакого желания выходить в сад. На мои призывы полить жаждущие тыквы он ответил, что домработница поливает их каждое утро. Тогда я взяла две большие лупы, которые они с отцом использовали для разглядывания марок, и приставила их к глазам в виде очков — отражение в зеркале впечатлило меня. Я вошла в гостиную и окликнула парня: — Егор! Он повернулся ко мне и рассмеялся.