— Пошли на цветы и на букашек любоваться! Парень сдался. Больше часа мы ползали по траве, ходили, склонившись над альпийскими горками, и разглядывали всё, что попадалось пред наши вооружённые мощными линзами очи, то и дело подзывая друг друга, чтобы разделить свой восторг с товарищем. Нам открылся новый, удивительный мир, в который большинство людей не удосуживается заглянуть, если вообще помнит о его существовании. — Баста! — Сказала я. — У меня спина уже не гнётся, я полежу. И легла на густую стриженую траву. Егор отдал мне свою лупу и сказал: — Пойду, полью тыквы. Он открыл воду, взял шланг и пошёл в дальний угол сада. Я лежала, наслаждаясь теплом земли, запахами всё ещё свежей зелени и пением птиц в лесу, который начинался прямо за задней оградой двора. Вдруг меня накрыл сноп холодных брызг — я так и не поняла: случайно или нарочно мой подопечный направил на меня этот брандспойт. Я взвизгнула от неожиданности и вскочила на ноги. Егор стоял на расстоянии метров двадцати и смотрел на меня то ли испуганно, то ли выжидающе. — Ах, ты так! — Закричала я, встав в позу нападения. Егор оставил шланг и бросился наутёк. Тогда я включила оросительные фонтанчики, и принялась загонять его под пульсирующие струи воды. Мы оба вымокли, выдохлись и упали в высокую траву — её не выкашивали вдоль ограды, за густыми кустами. — А-ха-ха! — Заливался обессилевший Егор. — А-ха-ха! — Передразнивала я его. Потом мы стали соревноваться — кто кого перекричит. Мы вопили и визжали во всю мочь. Вдруг я услышала почти над ухом: — Ни с места! Из-за кустов появился Борис. Он стоял на полусогнутых ногах, а обе его руки были подняты к плечу в весьма характерном жесте. Мы с Егором опешили и уставились на Бориса. Когда тот понял, в чём дело, он резко отвернулся и незаметно спрятал пистолет под пиджак. Потом снова повернулся к нам и сказал: — Простите. Продолжайте. — И так же резко исчез, как и появился. Мы с Егором переглянулись и подавились смехом. — Ну и влетит же мне! — Сказала я, когда мы, успокоившись, лежали всё в той же траве и переводили дух. — Не, не влетит, — успокаивал меня Егор. — Ты что! Ещё как влетит… — настаивала я. — Меня, скорей всего, завтра же уволят. — Я тогда тоже уволюсь! — Сказал он. Я глянула на парня: шутит? Но он был абсолютно серьёзен. * * * Вечером, когда отец Егора позвонил, чтобы справиться, как наши дела, я рассказала ему об инциденте и искренне извинялась за свою несообразительность. Сергей Егорович рассмеялся и сказал, что он уже в курсе, ничего страшного, и что мы с Егором можем продолжать в том же духе, правда, желательно бы в следующий раз предупредить охрану, если мы решим побеситься. 20.10.2005. Четверг. Гостиная освещалась теперь только светом из сада. Ещё зелёная трава, покрытая опадающими листьями, ветви кустов и деревьев, колеблемые лёгким ветром — всё было влажным от моросящего дождя и беспрерывно искрилось. Это воспоминание о забавном эпизоде, сблизившем нас тогда с Егором ещё на один… да нет, пожалуй, на целых два воробьиных шага, слегка пригасило мои расплескавшиеся, не до конца осознанные чувства. — Как красиво, — сказала я, глядя на освещённый мерцающий сад. Но переключиться на светскую беседу никак не получалось… Андрей ничего не ответил. — Вам Сергей не говорил ничего в последние дни о Егоре? — Спросила я без перехода: в конце концов, это единственное, что меня по-настоящему занимает и волнует здесь и сейчас!.. — Говорил. — Значит, вы знаете всё и можете понять, что со мной происходит. — Я помолчала, по-прежнему безрезультатно пытаясь справиться с собой. — К тому же, чувство Егора взаимно. — Слёзы всё же навернулись на глаза и покатились по щекам. — И я не знаю, как с этим быть… Андрей поднялся, подошёл и протянул мне салфетку. — Спасибо. — Я принялась вытирать глаза. — Простите. Он ничего не ответил, только коротко провёл ладонью по моему плечу и вернулся в кресло. Я успокоилась. Мне стало легче. И от пролитых, наконец-то, слёз — а копились они ещё с разговора в кабинете Сергея, потом почему-то их прибавилось на озере, потом вот это обнимание с Егором на ночь… И оттого, что рядом сидел человек, которому ничего не нужно объяснять, можно говорить всё, что просится быть сказанным, и оставаться такой, какая я есть. — Наверное, вы ждёте, чтобы я рассказала о себе? — Я посмотрела на Андрея. Его взгляд был устремлен прямо на меня и волновал влажным блеском глаз в вибрирующем свете. В один миг я ощутила и обволакивающее тепло — давно утерянное и забытое состояние общности с близким человеком — и острое сожаление о том, что мы не близки с тем, кто сидит сейчас напротив меня, а хочется мне, чтобы сидел здесь, на этом месте совсем другой мужчина… и болезненное, пронзительное моё одиночество… — Нет, не жду, — спокойно ответил Андрей. — Но буду рад узнать вас ближе. Я осознавала… я просто знала, что внимание Андрея ко мне — вовсе не праздное любопытство. И не интерес, вызванный ответственностью за судьбу ребёнка близкого друга, к воспитателю, в руки которого этот ребёнок отдан. Это было понятное мне желание человека приблизиться к миру другого, небезразличного ему человека, выявить точки соприкосновения, просчитать частоту волны. Даже интерес мужчины к женщине сейчас уходил на задний план — это я тоже чувствовала. Да и что я ему за женщина! Восемь лет разницы, во-первых. Во-вторых… не важно, что во-вторых. — Вы готовы стать моим исповедником? — Если доверите. — Я уже доверила, задав вам этот вопрос. — Я улыбнулась. — Готовы ли вы взвалить на себя то, что я доверю… нужно ли это вам? — Ваш вопрос звучит как-то… слишком утилитарно: нужно ли мне? — Он тоже улыбнулся. — Вам не кажется, что он неуместен? Или я не сумел в достаточной степени дать вам понять, что мой интерес к вам — не досужее любопытство холостого мужчины, коротающего вечерок в обществе приятной женщины? И даже не просто интерес к воспитателю нечужого мне ребёнка, сына моего друга… Он словно озвучил мои мысли!.. И мягко ставил меня на место: неглупой женщине не подобает вот так тупо рефлексировать, если не сказать, кокетничать, имея дело с неглупым мужчиной, понимающим и принимающим её такой, какая она есть. Но почему я так вела себя?… — Простите. Вы правы. Мне нечем оправдаться… Кроме как одичалостью. Да. Именно, одичалостью. Я отреклась от близких отношений и перестала испытывать нужду в духовной, интеллектуальной… в какой бы то ни было близости. Я приняла как данность своё новое положение и старалась ему соответствовать и снаружи, и внутри: я одинокая женщина, в прошлом которой остались любовь и дружба, повторение которых в том же качестве невозможно по теории вероятности, и теперь у меня будет только работа, работа, работа… и, возможно, творчество. — И когда же вы успели так одичать? — Мягко спросил Андрей. — За последние четыре года.