3.12.2005. Суббота. После занятий забрали к себе Алису. С родителями, конечно, я договорилась заранее. Парень давно просил меня об этом. Я понимаю — им хочется общаться не только по телефону или в чате. А в школе для этого никакой возможности. Сижу в гостиной, у тлеющего камина, с перламутровым чудом на коленях… Элка прочла повесть и сказала, что в моих писательских способностях у неё сомнений нет. Ей понравился и сюжет, и манера изложения. Просит ещё. Вот набираю с бумаги один из своих рассказов, попутно редактируя. Заглянула в недописанный «роман» и поняла, что смогу продолжить и закончить, главное — восстановить, натянуть подсохшую пуповину, связывающую меня с героями. Детям я, похоже, не нужна — едва отобедав, они удалились к Егору в комнату, и вот уже часа три я их не вижу и не слышу. Андрей уехал куда-то. В восемь они с Егором отвезут Алису домой. 11.12.2005. Воскресенье. Меня всё же уговорили присоединиться к мужской компании в традиционном воскресном походе в баню… . Не то чтобы меня пришлось уговаривать. Вчера за ужином Егор ещё раз посетовал, что завтра меня не будет с ними, и Андрей сказал, что было бы моё желание, проблем нет — просто все вырядятся, как на пляж, в купальные костюмы — вот и вся недолга. Баня оказалась собственностью клиники, в которой работал Герман. Парилки на любой вкус — сухая, паровая. Трапезная, бильярдная, небольшой плавательный бассейн с шезлонгами на бортах, и даже маленький аквапарк с падающими отвесно струями и бегущей по жёлобу водой. Ну, и, конечно, джакузи и кабина водного массажа всех видов. Пока был «мужской заход», я с удовольствием поплавала и постояла под водопадом. Потом мы все вместе покатались на водной горке, и я отправилась в парную. — Там для вас веник распаривается, — сказал Сергей. Егор тут же озаботился, кто же меня парить будет. Я ответила, что справлюсь сама. Давно я не испытывала такого удовольствия! Веники не просто берёзовые, а сборные — там и дуб, и эвкалипт. Стены парной из цельного бруса — забываешь, что вошёл в городское здание, — и дух стоит настоящий, банный. Я скинула купальник и с наслаждением отхлестала себя, забравшись повыше, в самый жар. Потягивая мой любимый сок, я наблюдала бильярдный поединок Андрея и Егора. Оба играли весьма неплохо, и мне показалось, что старший игрок вовсе не чувствует себя сильнее — удары парня были чёткими и результативными. — Марина, — сказал мне Егор, когда я в очередной раз выразила своё восхищение его ударом, — вы можете болеть за кого хотите, не обязательно за меня! Как же мне знаком этот порыв! Все движения его души устремлены на окружающих: никого ни в чём не ущемить, умиротворить всех и вся, разделить поровну всё, что у тебя есть, и никого не забыть! И чувствовать себя виноватым, если вдруг угораздит победить в каком-то поединке, состязании, игре… Всё это само по себе замечательно, если бы только уметь уважать при этом себя и свои интересы! Понятно, что очень многих нужно учить не этому — им-то как раз необходимо объяснять, что кроме их драгоценной персоны есть и другие, те, кто ничем не хуже. А как защитить вот такие жертвенные натуры? Как исхитриться уравновесить самоотдачу самоуважением? Где, в конце концов, кончается жертвенность и начинается небрежение к себе?… «Блаженны милостивые… чистые сердцем… миротворцы…» Нет, блаженства я от этих качеств в детстве не испытывала! Меня все, кому не лень, дурили, обводили вокруг пальца и подставляли, как сейчас говорят. А ещё дразнили… Ну, да, конечно — блаженной и дразнили!.. Пока я не нашла единственного выхода — ухода в свой собственный мир, с книгами, куклами, музыкой и историями, которые я уже тогда пыталась сочинять и в которых все любили друг друга. Принять правила и законы дворовой жизни я была не в состоянии не из-за упрямства или принципиальности, а в силу элементарной тупости: я никогда не могла сообразить, кого нынче определили в изгои, а кто в фаворе, с кем можно «водиться», а с кем не стоит… Я обняла Егора и чмокнула в макушку. — Хорошо, — сказала я, — я буду болеть за удар, а не за игрока. Можно? Из парной выскочил Сергей и нырнул с борта в бассейн. За ним появился Герман и тоже по дуге ушёл в воду. Он настиг Сергея, завязалась потасовка. Я не могла отвести глаз… Должна сказать, что, когда все мы оказались в пляжном полуголом виде, мне пришлось сдерживать себя, чтобы не любоваться откровенно каждым из мужчин и всеми вместе. Не только статью были они хороши — вид их смуглых от загара мускулистых тел, покрытых шерстью в нужных и не очень нужных местах, разбередил бы и снежную королеву… Три грации в мужском воплощении… как бы это правильно сформулировать?… Впрочем, почему — три? Четыре! Правда, четвёртый, ещё не вполне оформившийся. Егор похож на точёную статуэтку. Но в его нежной фигуре просматриваются задатки будущего красивого мужчины — как просматриваются в маленьком щенке признаки чистой породы. Разумеется, обычная одежда, в которой видишь человека, не в состоянии обмануть касательно его телосложения: достоинств не скроешь ничем, а недостатки возможно завуалировать лишь до определённой степени, как ни старайся. И я не раз отмечала, что все трое удивительно ладно, по-мужски сложены — хоть и каждый на свой манер. Помню, когда я описала их Элке, она ответила, что это просто возмутительно: такая повышенная плотность красивых стройных мужиков на одну отдельно взятую компанию! А где же бычьи шейки, пивные брюшки, кривые ножки?!. И тут же добавила, что если бы я увидела родню её любимого Колюни по мужской линии, то испытала бы не меньший эстетический восторг — такие все красавцы! И не только телом и лицом! Я ответила ей: а вспомни Танюшкиного сибиряка! И мы ещё раз согласились с аксиомой: внешнее — отражение внутреннего. Что в тебе, то и снаружи, что ищешь, то и находишь, чему соответствуешь, то и притягиваешь, что излучаешь, то и получаешь. Нашими установками были лишь идеалы, и никаких компромиссов ни по каким статьям — и себя под ними «чистили», и друг друга. И тем более, претендентов в возлюбленные мужья. Ну, а если кому-то выпадало что-то ущербное, так сами виноваты — не домечтали чего-то. А не домечтали — ибо не доросли. Или смелости не хватило. Элка сколько романов «закрыла и отложила» — пока не поняла… пока не поверила, что все достоинства отдельно взятых мужчин могут сойтись в одном единственном. И сошлись. Танюшка верно и терпеливо ждала своего суженного, нарисовав в душе его портрет и отвергая всё, что портрету этому хоть в чём-то не соответствовало. И дождалась. Я когда-то по недоумию, по недопросвещённости, не нарисовала одну деталь принцу своих грёз — и получила хромое счастье… Герман и Сергей, дурачась, топили друг друга, пока не оказались один против одного. Держа за плечи соперника, каждый пытался окунуть его с головой. Это длилось несколько секунд — никто не мог одержать верх. Я заметила, как потемнел и замутился взгляд Германа, устремлённый на Сергея, и тень возбуждения скользнула по лицу. Он спохватился, отпустил его, ушёл под воду и вынырнул у борта. Сергей сделал то же и показался у противоположного края бассейна. Они смотрели друг на друга и тяжело дышали, то ли переводя дух после борьбы, то ли гася возбуждение. А мне показалось, что вода в бассейне вот-вот вскипит или загорится в эмоциональном поле эти двоих… Андрей, сделав очередной удар кием, перехватил мой взгляд, а я поспешила утопить его в стакане с остатками сока, и принялась гонять по дну осевшую мякоть терпкого, кисловато-горького фрукта, так любимого мной. Знают ли родители Сергея о его жизни? — вдруг подумала я. Могут ли они порадоваться за сына, нашедшего свою судьбу, свою любовь, как радуются всякие родители за своих детей, создающих согласную, ладную семью, как радуются родители Германа, видя его счастливым?… 20.12.2005. Вторник. Сегодня получили паспорта с визами. Чемоданы собраны, настроение приподнятое у всех: парень сияет, Андрей светится. Любимый сказал, что они обязательно прилетят к Новому году — поэтому, я тоже свечусь. Мне теперь безразлично, что я не дождусь ответа на моё чувство — главное, я люблю. И могу видеть, слышать… и мечтать мне никто запретить не в силах. Настроение на подъёме: перемена мест, впервые заграницу… если не считать поездки в Польшу лет пятнадцать тому назад. Егор распланировал едва ли не каждый день нашего пребывания на даче, чтобы показать мне всё, что он сам видел, и я, конечно, в предвкушении. До радостного события — отлёта — осталось три дня. А вот ещё один отрадный лично для меня факт: вчера на педсовете восстановили Павла Леонидовича в правах. Правда, без лукавства не обошлось всё-таки: директриса прикрыла его отсутствие в школе какой-то фиктивной командировкой, для чего употребила свои связи на самых высоких уровнях. Этим же ходом и потерянную за два месяца зарплату компенсирует. Кто подкинул журнальную вырезку, так и не удалось выяснить, но родители учеников, лишившихся замечательного преподавателя — особенно старшеклассников — разволновались и стали осаждать школьное руководство, требуя объяснений. У директрисы хватило ума не открывать всей правды родителям и задуматься о правильности — если уж не говорить о правомерности — своего поступка. Она призвала к себе мудреца-советника, Евгения Моисеевича, и, нервно бегая из угла в угол по своему просторному кабинету, пытала его, как же ей быть. От него я и узнала сегодня подробности хеппи-энда этой затянувшейся истории с историей. Евгений Моисеевич принялся взывать к здравому смыслу и амбициям директрисы: новый век на дворе, человечество прозревает, предрассудки рушатся песочными куличами под лучами просвещённости и ветрами духовности, ещё совсем немного и люди поймут, что нет у бога — в природе, если вам так более угодно! — нет в природе ничего неверного, ничего ошибочного, все ошибки в наших головах, так давайте же проявим мудрость — признаем свой промах и оставим право за человеком быть тем, кто он есть от рождения, — давайте проявим милосердие по отношению к тому, кто оказался в меньшинстве, — не будем делать из него изгоя, а тем более, преступника, — продемонстрируйте, дорогая и уважаемая Надежда Владиленовна, заботу о своей пастве, об учениках, которые лишаются замечательного — вы же не станете с этим спорить! — учителя, явите прозорливость и не дайте другим — вашим конкурентам, между прочим, хоть и коллегам тоже — завладеть редким — не побоюсь этого слова! — сокровищем в лице педагога с большой буквы, эрудита и неустанного труженика на ниве просвещения, верните Павла Леонидовича в школу, и вам зачтётся и на небесах, и в душах наших общих воспитанников! Сработало. Директриса принялась обмозговывать стратегию отступления. Когда план был отточен и выверен, его предложили Павлу Леонидовичу. Вопреки опасениям руководства, он принял компромиссный вариант с командировкой, проявив со своей стороны ответные милосердие и мудрость. Завтра обязательно поздравлю его с возвращением и выскажу своё восхищение его стойкостью. Не потому что с детства сочувствую отлучённым и гонимым… а может, и поэтому тоже… Как бы то ни было, я страшно рада и за учеников, и за учителя! * * * Сейчас, прощаясь с Егором на ночь, заметила грусть в глазах. — Что за облачко на нашем небосклоне? — спросила я. — Как вы думаете, мы могли бы взять с собой Алису? — Ты имеешь в виду — в Австрию? — Да. — Боюсь, что визу за три дня не получить, — сказала я и подумала, что жаль, не сообразила раньше вспомнить о такой возможности! — И дело не только в визе, нужно ещё много всяких документов, поскольку она выезжает за границу не с родителями. Егор вздохнул, а я попыталась его утешить: — Давай в следующий раз подумаем об этом заранее. Парень согласно кивнул, но радости не прибавилось. Конечно, следующий раз это нечто вроде миража: доберёшься ли до него, не растает ли?… В таком возрасте всё нужно здесь и сейчас, химеры — это не для юных.