Продолжить размышления я не смогла — появился Егор с двумя традиционными кружками кофе и залез под одеяло. Обычно, после пары первых глотков, начинался какой-нибудь разговор. Темы задавал мой собеседник. Сегодня он что-то слишком долго молчал и дул в кружку, гоняя по поверхности горячего напитка пузыристую пенку. Я почти готова была завести светскую беседу о предстоящей вечеринке у Алисы, как он вдруг выдал: — Я понял… мне нужно выстирать свою любовь к бабушке и дедушке. Я молчала, переваривая услышанное. И ждала продолжения. Я знала, что, если Егор заговорил о чём-то, его не нужно ни подгонять, ни подбадривать, ни проявлять интерес или внимание — он выскажет всё, что намерен высказать. — Я наблюдал в прошлый раз за ними… Ведь они не знают, с какого боку ко мне подойти… они не знают, о чём со мной говорить… они только и умеют что с маленькими сюсюкать. Егор говорил спокойным тоном, тихим голосом, и мне — как это бывало часто в разговорах с ним на серьёзные темы — показалось, что вместо парня сейчас со мной говорит кто-то другой… или он же, но повзрослевший лет на десять-пятнадцать… — Соседи привели к бабушке и дедушке своих детей, близнецов… им, что ли четыре года… ну, чтобы куда-то там сходить. Я стал с разговаривать с Машенькой и Ванечкой, потому что мы знакомы… Стал рассказывать им фильм про барона Мюнхгаузена. А бабушка мне говорит: «не забивай им голову своими умностями, они же ещё маленькие». Но я-то понимаю, что они не маленькие… точнее, маленькие, конечно, но не глупые, они всё понимают, я же вижу, что им интересно. Ну, я бабушке и нагрубил… — Егор помолчал, видно, соображая, нужно ли рассказать, как именно он нагрубил. — Я сказал: «Бабушка, если ты сама ничего не понимаешь и не хочешь развиваться, это не значит, что все такие». Ну… она, конечно, обиделась… А дедушка потом дулся, пыхтел… И вообще, я заметил, что становлюсь плохим, когда рядом кто-то плохо поступает… бабушка разговаривала со мной очень зло и раздражённо… и я точно так же ей ответил. А я не хочу этого, я не хочу перенимать чужих плохих манер, мне потом стыдно за себя… И я теперь думаю, что нельзя так с теми, кто… кто ниже тебя по развитию. Правда же? — Он поднял на меня открытый взгляд, ждущий отклика. — Ты прав, нельзя, — только и сказала я. Егору этого хватило. — Вот! Так что теперь мне нужно по-новому их научиться любить. Я слушала. — Раньше я их любил, потому что они мне бабушка и дедушка. А теперь надо полюбить их, как… ну, как будто они мне совсем посторонние… и хоть мы по-разному понимаем жизнь… но всё равно я должен их любить. Как всех остальных людей. Егор снова поднял на меня взгляд: понимаю ли я, что он имеет в виду? Я обняла его и прижала к себе: — Ты умница… я просто не знаю, что добавить. Я не переставала удивляться, насколько серьёзно задумался мальчишка о том, о чём мало кто из взрослых задумывается. * * * Вечером мы с Андреем приехали к Кирсановым за Егором. Я поднялась в квартиру. Вслед за родителями Алисы в прихожей появился Герман, за ним Сергей. Меня принялись раздевать, а Сергей уже звонил Андрею. Проходя мимо гостиной, я заглянула в неё, там было несколько человек кроме именинницы, и Джовхар с Седой, в том числе. Все собрались вокруг Алисы, сидящей на полу с малышом на руках — она показывала ему картинки на глянцевых страницах какого-то журнала и спрашивала: а это что? Малыш внятно произносил слова: «виндсёлфел… телефон… фулболист… монитол… фелали…» — что вызывало бурю восторга у подростков. — А это? — Следующий вопрос. — Мыфка! — Как-то особенно радостно воскликнул ребёнок, а у меня в голове всё встало на места: ну, конечно, теперь пойдут носики-ротики, ушки-ручки и котики-собачки-коровки… — А какую сказку про мышку ты знаешь? — Спросила братика Алиса. Братик с особым воодушевлением — вероятно, это был показательный номер — набрал воздуха в лёгкие и выпалил: — Мыфка юзала, юзала, кнопкой кликнула, винда глюкнула и зависла! Народ полёг с воем и стонами. Малыш верещал громче всех и бил в ладоши — радуясь произведённому эффекту. В просторной кухне был накрыт «взрослый» стол. За ним сидели родители Седы и Джовхвра — их я видела всего однажды, в самом начале учебного года на первом классном родительском собрании. Они являли собой удивительно красивую и гармоничную пару: брутальная мужественность рядом с утончённой женственностью. Южный темперамент прикрыт горской сдержанностью, скромная одежда вполне городских жителей, осиянная природным достоинством облачённых в неё, словно превращается в царские ризы… Возможно, моё экзальтированное восприятие и искажало истинную картину, но я невольно любовалась ими и тогда, и теперь. На обратном пути, в машине, Егор рассказал мне историю семьи Хамидовых. Они переехали из Чечни несколько лет тому назад, а точнее, летом 2001 года, и поселились в доме, где живёт Алиса, в освободившейся служебной квартире. Для этого родителям Джовхара и Седы — медсестре и инженеру — пришлось устроиться на работу дворниками. После сентябрьских событий в Нью-Йорке кто-то предпринял несколько актов вандализма в отношении новых жильцов-иноземцев. Им разбивали окна, поджигали дверь и совершали всякие пакости вроде гадких националистических надписей в подъезде и разбрасывания мусора по двору. Тогда отважная Алиса собрала одноклассников и установила график наблюдения за двором и за квартирой Хамидовых. Ни классная руководительница, ни большинство родителей не смогли остаться в стороне от затеи своих детей, и каким-то образом местных террористов удалось выявить, устыдить и приструнить. С тех пор семью не обижали, а Алиса сделалась героем и в школе, и во дворе. А уже дома Андрей добавил кое-что к рассказу Егора. После знакомства с новой семьёй своего двоюродного брата и их соседями и приятелями Хамидовыми, Герман порекомендовал в клинику, где работал, маму близнецов, чуть позже отец нашёл себе работу по специальности. Но прежде они сдали служебную квартиру и въехали в пустовавшую квартиру Сергея Кирсанова. А потом, когда Алису перевели в платную гимназию, Сергей Егорович настоял на переводе Джовхара с Седой и первое время оплачивал их учёбу. Я не переставала удивляться необычности людей, в круг которых попала. Напиши о таком, думала я, не поверят!.. Но почему — необычности? Почему — не поверят?… Ведь это самые обычные человеческие — человеческие} — поступки. Помочь, поддержать, поделиться тем, что имеешь — бескорыстно, из любви. Даже в животном мире существуют такие вещи, как защита слабого сильным — ну, пусть не из любви, а из безотчётных, инстинктивных побуждений целесообразности. Почему же мы, человеки прямоходящие, вооружённые технологиями и духовными знаниями, обременённые страшным кровавым опытом непрекращающейся ни на день на протяжении десятков тысяч лет вражды — от семейно-родственных свар до мировых войн — почему же мы склонны скорей топить, топтать собрата, чем протянуть ему руку и открыть сердце?… Почему! Да всё потому же — страх правит людьми. Не сатана — страх есть враг душ человеческих. Страх есть враг любви. Мир исстрадался от страха — от страха признать любовь как единственное средство достижения покоя и гармонии. Ведь всё так просто! Сложи мы все и каждый руки в молитвенном жесте, ладонь к ладони, у груди, там, где сердце, в жесте, который у индусов означает «я без рук, я не смогу оттолкнуть или ударить тебя» — и некому тогда будет враждовать! А потом каждый обнимет ближнего — у горцев, народов Кавказа, этот обычай даёт показать пришельцу, что ты без кинжала за пазухой и сердце твоё открыто. А потом… А потом каждый пойдёт поливать свою тыкву. И будет земля — один большой город-сад! А не разрисованная корявыми линиями границ, громыхающая выстрелами в лицо друг другу, истерзанная взрывами территория. Размечталась… Да, размечталась! А почему бы нет? Нет ничего более реального, чем мечта. Мечтайте все, мечтайте напропалую — и всё сбудется! Главное — не бойтесь: ни мечтать, ни принять исполнившуюся мечту. Мысль материальна — теперь-то это знают все. Злые мысли всех существующих калибров бушуют свинцовыми бурями, злые мысли всех возможных тротиловых эквивалентов прорастают огненными грибами… Излучайте прекрасные мечты, посылайте светлые мысли и чистые молитвы во все стороны света, да просто живите в любви — и это станет залогом жизни. Тогда не придётся воспитывать патриотизм в подрастающем поколении. Его заменит любовь: любовь к себе, любовь к другу, любовь к тому, кого никогда не видел, любовь к земле, на которой живёшь — ко всей огромно-крошечной земле, а не к огрызку суши, обмотанному колючей проволокой с полосатыми шлагбаумами и названием на столбе, — любовь к жизни, любовь к любви. И если даже я одна на всём свете верю, что это возможно, значит это возможно! Но я-то не одна — стало быть, это возможней во столько крат, во сколько больше нас таких верящих, верующих, уверенных. Да и аминь! 30.11.2005. Среда. Сегодня после ужина разговорились с Андреем на тему литературы. Он спросил, как мне последняя книга моей некогда любимой писательницы, которую он привёз на днях. Я сказала откровенно, что разочарована, столкнувшись и в её прозе с неким явлением, которое заметила давно как тенденцию, и которое год от года набирает обороты. В последние годы пошла мода — и в том числе в самой моде, в «fashion» — на… как бы это поточней… на депреснятину. То, что рахитичный склад фигуры обусловлен требованиями формата — нам объяснили, мы поняли. Но почему лица моделей непременно должны иметь дебиловатое выражение, многократно подчёркнутое и усиленное макияжем?… Расфокусированный взгляд, приоткрыто-перекошеный ротик… вот-вот слюни закапают. Что заставляет одних порождать эти образы, а других — потреблять их? В чём прелесть?… И в чём корни явления? Депрессивная музыка, бредовые слова, припыленные исполнители — всё то же. Писатели — туда же. Недавняя букеровская лауреатка… да и вот упомянутая бывшая любимая — словно живут в мире, где нет солнца, радости, любви. Просто совсем нет. А есть только смердящий мрак с осклизлыми затхлыми углами да грязными простынями. И макается перо в помои, и ткётся липкая паутина липких слов. Даром, что словом владеют виртуозно. Неужели этот дар не достоин лучшего применения? Хотя… что внутри, то и… Внешнее — отражение внутреннего. Будучи циником, как напишешь о свете? Что это — декаданс на новый лад? — Да, — сказал Андрей, — этот современный декаданс зовётся чернухой. Точно. Мне это в голову не пришло. Чернуха. Если творцы декаданса «классического» воспевали красоту как самодостаточную ценность, а их пессимизм и упадничество отличались утончённым эстетизмом, то декаданс нынешний несёт в себе эстетику подворотен, помоек и темных закоулков сознания. Ладно стёб… иногда прикалывает. Но целые романы… лавиной… И восторги читающих, и премии… Если не принимаются «созерцательность и непротивление как признак духовной продвинутости», почему с таким восторгом и почётом принимаются «признаки разложения»?… Спрос порождает предложение? Или предложение — спрос?… Если кто-то что-то делает, значит, это кому-то нужно. Кому-то нужно играть на животных рефлексах пипла, потакать его низменным инстинктам, навязывать с детских игр культ силы оружия. Но почему не культ духа? Что пропагандируют публичные телесудилища пап и мам с дочерьми и сыновьями — главенство и справедливость закона? Сомнительно… А пресловутые слабые звенья и последние герои, где единственный путь к победе — путь пусть не по трупам, так головам соперников. Что прививают эти программы — целеустремлённость и волю к победе?… А не попахивает ли такая победа ума и мышц поражением души, духовности? Ну да, я забыла — из этого же получаются очень неплохое бабло. Которое, как известно, не пахнет. Не догоняю чего-то… этих нынешних форматов. Две умные и талантливые дамы ведут интеллектуальные беседы со своими визави. С кем-то свысока, с кем-то на равных. Кому-то лишь до плеча достают… такое, правда, реже случается — и тогда эти посиделки скорее можно назвать как-нибудь вроде «изящных бесед». Но настрой, установка ввинчены в само название программы. Почему? Почему так? Почему, для того чтобы вызнать что-то о собеседнике, непременно нужно пикироваться, подлавливать его на слабостях, ставить подножки и радоваться, когда повалишь… или хотя бы с шага собьёшь?… Почему не назвать это ток-шоу «школой добрословия»?… Давайте говорить друг другу комплименты!.. Откуда всё это?… Мы не искали ответов — просто высказались друг другу. И согласились в том, что духовный океан, как и мировой водный, к счастью, способен самоочищаться: мусор разлагается рано или поздно под напором энергии жизни. Вот и солнце ещё не «свернулось в свиток» под неусыпным патронатом светлых душ, молитвенников, жизнями своими держащих заслон апокалипсису. И ещё, кстати, благодаря таким, как мы: тем самым, которые диссидентствуют на обочине социума, и которых так не любит этот самый социум, которые не выходят на баррикады за показавшееся кому-то правым дело, а поливают свою тыкву и сеют непротивление и любовь. Повышая вибрации ноосферы. Ещё раз убедилась в нашем единодушии.