— Так что там с Дедом Морозом? — Для тебя наверняка не новость, что один из вдохновителей доброго старика был христианский святой Николай — человек, существовавший на самом деле. Так вот, одна из легенд о нём гласит, что он узнал о трёх сёстрах-красавицах, чей отец из-за нищеты не мог собрать им приданое и задумал продать их в публичный дом. Дальше история «18+». Тебе есть восемнадцать? Рафис подносит мою руку к своему лицу и легко цепляет кожу зубами, следом тут же целуя укус. Он играет со мной, а я таю, но заставляю себя держаться. Снова смеюсь в ответ: — История «18+» со святым Николаем?! Ну и шуточки у тебя! — Эх, я бы тебе рассказал, а, может, и показал бы... но ты права, ты не доросла до такого. — Раф сжимает мою кисть, потому что я пытаюсь её вырвать. Он снова смеётся: — Ну ладно, ладно, шучу! Легенда гласит, что Николай собрал три мешочка с золотом и подкинул их в дом сестёр, чтобы спасти девушек от печальной участи. По одной из версий легенды он их бросил в трубу. А мешочки эти угодили в носки, вывешенные над очагом для просушки. Да уж, прямо сюжет для романа «Любовный квадрат». И пока я размышляю, а реально ли обыграть легенду так, чтобы никоим образом не задеть чувства верующих в западного Деда Мороза, таксист обьявил, что мы уже приехали. Я не зря говорила о красном — он был цветом вечера в «Эспри Боэм». Предупрежденная, я оделась в ярко-красное платье до колен из тонкой шерсти и накрасила губы в цвет. Рафис так не заморачивался. Мужчинам проще: белая рубашка, чёрные классические брюки — наряд на любой вечер. Хоть я и знала, что Рождество у французов — главный праздник в году, и что его отмечают торжественнее, чем Новый Год и, как правило, в узком семейном кругу, я оказываюсь не готова к увиденному. Ресторан не узнать, так щедро он украшен к празднику. Играет тихая музыка, а в углу я вижу ёлку, наряженную в красные, белые и серебряные шары и гирлянды. На полу под ёлкой — коробки, перевязанные лентами. Ой, а я ведь ничего не предусмотрела в подарок хозяевам! Рафис проследил за моим взглядом и успокаивающе сжал мне локоть: — Это просто декорации для фотографий, чуть позже я тебя сфоткаю там на память. А подарок я Грегу уже сделал, и, так как ты со мной, он считается от нас обоих. Пойдём, я тебя кое с кем познакомлю. «Ты со мной». Никак не могу к этому привыкнуть. Всю прошедшую неделю Раф был неизменно внимателен и невероятно мил. Это не удивительно, что он открыл собственное дело. Он не из тех мужчин, кто довольствуются тем, что предлагает судьба. Он сам ставит себе цели и идёт к ним, это я уже поняла. Иногда с ним бесполезно спорить. Как в случае с моим заляпанным грязью полушубком — он просто забрал его с собой и вернул мне его чистым пару дней спустя. Я отказалась от его предложения возить меня на работу. Во-первых, не хочу, чтобы снова пошли сплетни, а во-вторых, его собственный офис в другой стороне. Но он и слушать не стал эти доводы, когда речь зашла об обратном пути. Каждый вечер он ждёт меня на «нашем» месте в переулке и везёт до дома. Пару раз мы ужинали вдвоём в ресторане. Ничего шикарного, просто и уютно. Он всё время касается меня, как до этого в машине, словно приручая к себе и своему присутствию в моей жизни. Сначала я дергалась каждый раз, но постепенно привыкла, ведь он никогда не переступает границ. Паркуясь перед моим подъездом, Раф нежно целует меня, надеюсь, не догадываясь о том, как заходится моё сердце, и как с каждым вечером мне всё труднее выскальзывать из машины и из его объятий. Но я больше не звала его к себе, так как не готова к большему. Сейчас мы спорим о том, где я буду встречать Новый Год. Рафис настаивает на том, чтобы мы были вместе, а я собираюсь уехать к родителям. Пока не хочу его звать к ним, я ещё помню, как он назвал меня «просто коллегой» в разговоре со своей мамой. От размышлений меня отвлекает его голос. — Наташа, познакомься, это моя мама Румия Рафисовна. Мама, это моя Наташа. Что?... Кто?! Широко раскрыв глаза, я смотрю на красивую темноволосую женщину. Она невысокого роста и вся какая-то маленькая. У неё глаза Рафиса. Точнее, наоборот. На автомате протягиваю руку, пытаясь пробормотать вежливую фразу, принятую в таких случаях, но женщина опережает меня, мягко обнимая. Это длится пару секунд, но полностью лишает меня дара речи. — Милая моя, мне очень приятно. Зови меня Римой, хорошо? — её голос журчит ручьём, в нём столько энергии, что это неожиданно для её хрупкой комплекции. — Рафис столько рассказывал о тебе, но забыл упомянуть, какая ты красавица! Теперь я понимаю, почему он убегает от меня на Новый Год. Но я тоже приглашена, поэтому, желаю вам хорошо повеселиться! Она, может, и понимает, а я нет! Смотрю на Рафиса. Он стоит рядом, чуть сощурив глаза. Значит, вот как — «моя Наташа»? Открываю рот, чтобы оповестить его о своих новогодних планах, в которые он пока не входит, но и тут не успеваю. Его рука обвивает мою талию, прижимая к его боку. — Мама, не смущай Наташу. Мы пока ещё не знаем, где будем тридцать первого. Но у нас ещё несколько дней, чтобы решить этот вопрос. Да, любимая? «Лю...» — я не ослышалась? Смотрю в лицо Рафису, забыв обо всём вокруг. Краем уха слышу, как его маму кто-то зовёт, и она быстро с нами прощается. Рафис отвечает за нас обоих. И... это кажется мне правильным. Почему — не знаю. Просто это так. — Наташа, дыши, пожалуйста. Я в кольце его рук, и его голос раздаётся где-то у моего виска. Со стороны — ничего такого, но барабанный бой в моих ушах — это не Крыша. Крыша с Ноэмией затаились на задворках сознания, хрустя попкорном и наблюдая нашу мелодраму. Громкий стук — это сердце мужчины под моей рукой. А ещё я знаю, что мои щеки горят красным. Ну и что, это цвет вечера, в конце концов! Напоминаю себе, что я всё ещё у руля, хоть уже и не уверена в этом. Делаю глубокий вздох. — Как ты назвал меня? В моём голосе — растерянность и немного наезда. Ну а с какой стати он вводит свою мать в заблуждение? И меня тоже! Рафис смотрит мне в глаза, не выпуская из кольца своих рук. — Я могу и повторить, без проблем. Но ты уверена, что хочешь этого? Что ты будешь делать с этой информацией? Ой, мамочки! Это что, он серьёзно?! И что, я должна что-то ответить? Мои «мамочки» тут как тут, и про попкорн забыли: «Скажи ему: „Рафис, за кого ты меня принимаешь?!“- советует Крыша. — Давай, Наталья, вставай в позу: брови на переносицу, руки в боки, подбородок в небо!» «Нет, не так! — капризно противоречит ей Ноэмия. — Оближи губки и скажи, вздыхая полной грудью: „Много вас таких влюблённых развелось, а чуть что — только пшик в качестве воспоминаний!“ И пальчиком проведи посередине между ключицами. Пусть брюлики нам дарит!» Так, я запуталась! Брови в боки, грудью в небо... А чью надо переносицу облизать? И чего там со средним пальцем? Мои метания прерывает Раф. Он невинно чмокает меня в кончик носа, но его следующие слова полностью ломают шутливый настрой. — Закон нужен, запрещающий невинным девушкам красить губы красным. Я же не железный... хочу твои губы... целиком сожрать. Хорошо, что подошедший Грегори услышал только последние слова. Очень вовремя, потому что я окончательно теряюсь от восклицаний восторга Ноэмии и криков ужаса Крыши. — Натали! Раф! Как я рад, что вы пришли! Здесь столики с аперетивом, угощайтесь. А ужин будет в Саль Барок. Немного терпения, мон ами*, и ты найдёшь, что сожрать. Грег ещё о чём-то говорит с Рафисом. Этого времени мне хватает, чтобы приструнить «мамаш» и вернуть подобие контроля над эмоциями Так, кто-то фотки на память обещал! Тяну Рафиса к ёлке и позирую с коробками в подарочной упаковке. Мой спутник сдержанно улыбается, а у меня отпускает тормоза. Губы мои покоя не дают? Вот, смотри, как я улыбаться умею! И держи дистанцию, здесь люди! ___ * Опять французские словечки: мон ами (фр. : mon ami) — мой друг. 38. Моя война. На столике с закусками нахожу уже знакомый мятный суп, шпажки с помидорками черри, фаршированными моцареллой, нарезки сыра и копченостей, палочки из свежих овощей — моркови, огурца и сельдерея — вокруг стаканчиков с каким-то белым соусом. Отдельный холодный столик для морепродуктов. На подносах со льдом веером разложены уже открытые устрицы в перемешку с четвертинками лимонов. Вспоминаю, что устрицы вроде бы едят живыми, в лимоном соку... Нет, это я пробовать точно не буду! А вдруг они и правда попискивать станут во рту?! Улитки по крайней мере были точно уже того самого... готовые. Тут и там — пирамидки из фужеров. Узнала шампанское, какие-то вина. О, светлый виноградный сок и холодный газированный чай — это мне. Помню, что Рафис вообще не пьёт, ну и мне тоже ни к чему. Буду на пьяненьких французов со стороны смотреть. Наконец всех приглашают пройти в зал Барокко. Помните, да, я его Версальским назвала? С рождественскими декорациями он стал ещё более помпезным. К светло-голубому, золотому и белому настенных лепнин добавился красный и серебряный цвета сервировки столов, за каждый из которых размещалось по шесть человек. На каждой сервировочной тарелке были размещены маленькие карточки с именами гостей. Мы нашли свой столик в числе первых, поэтому, прочитав картонки, я уже знала, что с нами за столом будет мама Рафиса, Марк, какой-то Михаил Акулов и... вот так сюрприз — Анжела Михеева! Маму Рафиса к столу провожает Марк. Он очень рад меня видеть. Настолько, что Рафис, пользуясь суматохой с приветсвиями, быстро меняет расположение карточек, и рядом со мной теперь будет его мама, а не Марк. Меня эта ситуация забавляет, но я решаю не акцентировать внимание. Наконец к столу подходит Анжела. Кто-то плевал на дресс-код: она сегодня в синем вечернем платье, отчего её голубые глаза кажутся ещё ярче, а тёмные волосы — ещё чёрнее. Какой удивительный контраст с мужчиной лет сорока за её спиной! У того абсолютно белые (но не седые) волосы, брови, ресницы и светлые серо-голубые глаза. По его собственнической руке на талии Анжелы догадываюсь, что Михаил Акулов — её кавалер и, полагаю, не только на этот вечер. Анжела здоровается и представляет своего спутника. Кажется, она уже знакома со всеми сидящими за нашим круглым столом. Мне она приветливо улыбается, и я старательно растягиваю губы в ответ. Взгляд Михаила мечется между Марком и Рафисом, словно оценивая возможные риски. Наконец, приняв во внимание и женское соседство своих соперников, Михаил решительно садится рядом с Марком, и по левую руку от Анжелы оказывается мой Раф. «Всё-таки „твой“, а?», — хихикает Ноэмия, но Крыша дёргает её обратно в окоп. В моё подсознание, то есть. Так, главное не паниковать. Ну и что, что Анжела — «любовь моя» — тоже тут. Раф любит меня! Странным образом, его признание про желание «сожрать мой рот» убедили меня окончательно и бесповоротно. Ну а чем ещё объяснить, что успешный красавец-мужик под тридцать обращается со мной, как с хрустальной, представляет своей маме как «свою», хочет встретить со мной Новый Год, возможно даже у моих родителей, где ему явно ничего «такого» не светит... Тогда как все его инстинкты говорят ему просто «сожрать» меня? Но, даже если я это понимаю, вот таким нечаянно обронённым словом Рафис не обойдётся. Я ещё придумаю, как добиться развёрнутого и мотивированного признания в чувствах от этого хитреца! «Признание в стихах было бы неплохо!» — уточняет моя Крыша, но тут уже Ноэмия её утаскивает за собой. Всё, обойдусь без «мамочек», это моя собственная война! Некоторые закуски тоже присутствуют на столе, в их числе и нарезка фуагра — гусиной печени. Пока Марк развлекал разговорами маму Рафа, тот слушал Анжелу, которая рассказывала ему о чём-то. Михаил сверлил стальным взглядом Французова, а я мысленно резала тонкими ломтиками печень гусыни Анжелы... Говорят, мысли материализуются, а вдруг! От этого увлекательного занятия меня оторвала подача главного рождественского блюда — запечёного петуха с овощами. Аппетитная, с золотистой корочкой птица была выложена на ломтики картофеля и каштанов с грибами. Зелёные кустики брокколи и замороженные веточки красной рябины выступали в качестве съедобных рождественских декораций.