– Наверное… Татьяна сильно похудела. Застиранная и выцветшая форма, грубое солдатское нижнее белье были явно с чужого плеча. Ее роскошные волосы стали с заметной проседью. Под глазами у нее появились темные круги. Только глаза оставались такими же глубокими и все понимающими. Объятия все же пришлось разжимать. Телефон, как всегда, затрещал не вовремя. – Товарищ полковник, у вас все в порядке? А то к вам женщина прошла, сказав, что она ваша жена, – раздалось в трубке. – Спасибо, все хорошо. Это действительно моя жена. – Не боишься так говорить, а то ведь и вправду поверю? – Нет. Пока грелся чайник и наливалась ванна, я коротко ввел Таню в курс происходящего. Более подробно мы поговорили уже после того, как она привела себя в порядок и мы удовлетворили свой голод… – Ты где и когда ранение получила? – Месяц назад под Минском. Передислоцировались к новому месту расположения, попали под минометный и пулеметный удар ягдкоманды, действовавшей в нашем тылу. Вот меня осколками мины и приложило по ногам. Несколько крупных осколков вошло. Боли сначала не почувствовала. Отбиваться надо было. Диверсанты начали зачистку колонны. Да не на тех попали. Все, кто выжил, встретили врага своим огнем. Отбились. Встать хотела с земли, не получилось. Только тогда и поняла, что ранена. Крови много потеряла. Ребята помогли, перевязали, в ближайшую санчасть доставили. Оттуда эвакуировали на Большую землю, в Калинин, там и лечилась. – Получается, что ты все это время в Белоруссии была? – Да. При особом отделе фронта. Переводчиком и при необходимости занималась оперативной работой. Ты получил мое письмо, где я писала о Михаиле? – Да. Как он там? – Не знаю. После боев под Березино их бригаду перебросили под Барановичи на западный участок фронта. Вскоре немцы прорвали фронт и заняли Минск. Бригада, где служил Михаил, вроде бы смогла прорвать окружение и прорваться в Налибоки. Но связи с ней до моего ранения установить не смогли. – Как же получилось, что Минск сдали? – Молча. Не хватило у нас сил удержать город. Мы и так к тому времени сильно уступали врагу в численности. Потери были очень большие, а с пополнением и снабжением совсем плохо стало. Под Витебском люфтваффе несколько эскадр ночных истребителей разместили, и нашим соколам прорываться тяжело стало. За ночь всего пару-другую самолетов принимали. С продовольствием еще более или менее сносно было, а вот с пополнением и боеприпасами совсем плохо. Немцы из Франции и Польши несколько своих свежих дивизий прислали. Создали ударный кулак, прорвали наш фронт и заняли город. Правда, много они от этого не выиграли. Город им достался сильно разрушенным. Население в большинстве своем нами было вывезено. Ж/д станцией, аэродромами, заводами, складами пользоваться долго не смогут. Продвинуться дальше в Налибоки[90] и в глубь занимаемой нами территории противник не смог. – А шрамы на спине у тебя откуда? – Это я еще весной получила. В марте от нашего человека поступило сообщение, что часть бойцов в одном из полков собралась перейти на сторону врага. Полк был укомплектован из местных жителей, попавших под мобилизацию в феврале этого года. Командование полка было на хорошем счету, полк под его руководством неплохо сражался под Докшицами, стойко держал оборону. Поэтому рубить с плеча не стали. Было решено, что я под видом жительницы Минска, разыскивающей своего мужа, ранее содержавшегося в шталаге на Пушкинской и после освобождения направленного на службу в этот полк, поеду туда и на месте разберусь, что к чему. В качестве мужа должен был выступить один из наших парней. Не успела приехать, как немцы перешли в наступление и загнали полк в болото. То, что мы оказались в окружении, стало понятно уже к исходу вторых суток. Часть бойцов в ходе боев добровольно сдалась и перешла к немцам, остальные держались как могли. Немцы лупили по болоту минометами. В атаки старались не ходить, знали, что по зубам получат. Холодрыга стояла ужасная. Лед подтаял. Ноги весь день в воде. Хорошо еще, что у меня с собой резиновые сапоги и шерстяные носки были, а то бы обморожение точно получила. Товарищ, к которому я ехала, погиб еще в начале боев. Пришлось открыться командиру полка – кто я и зачем прибыла. Понятно, что ему было не до моих проблем. Связи с командованием не было. Временно меня определили в санроту. Вот я и отступала вместе с ранеными. На третий день закончилось продовольствие. Питались отзимовавшей клюквой и болотной водой. Ослабли все. Боеприпасов осталось по паре патронов на человека. Искали теплые вещи и патроны у убитых. Но держались. Когда стало понятно, что помощь не придет, командованием полка было принято решение – на рассвете пятого дня идти на прорыв. Все секретные документы и знамя полка сложили в сейф и закопали. Капитан, что полком командовал, меня специально пригласил. Место показал, куда они с начштаба и политруком сейф прятать собрались. Ориентиры, как потом найти закладку, мне оставил. Я свое удостоверение и партбилет в сейф положила. Себе лишь платок, зашитый в одежду, оставила. Нам не повезло. Вечером немцы подтянули свою тяжелую артиллерию и начали методично обстреливать наши позиции. Один из снарядов разорвался рядом с нашим укрытием. Сосна, стоявшая рядом, обломилась и упала, накрыв собой раненых. Те, кто был рядом, побежали в разные стороны. Меня кто-то толкнул в болото и, наверное, оглушило миной – очнулась, лежу в воде. Только голова наружу. Еле вылезла. Рядом живых уже никого не было, одни трупы. Наших не слышно. Видно, далеко уже ушли. Обстрел к этому времени закончился. Пока лезла, очень устала и вымоталась. Потому, добравшись до сухого места, упала и тут же задремала. Вдруг бабах – рядом выстрел. Осмотрелась, а это неподалеку немец пристрелил тяжелораненого. Потом меня за шиворот подняли. Хорошо еще, что я в гражданской одежде была, а оружие в болоте утопила. Немцы нашу сестру не жалуют. Тех, кто был в военной форме, в плен старались не брать. Издевались и расстреливали на месте. Мне повезло – на более или менее адекватных нарвалась. Они меня своему начальству представили. На допросе сказала, что местная жительница и по мобилизации ухаживала за ранеными. Оставшиеся в живых раненые это подтвердили. Вот меня вместе с ними и повели в плен. Помогло и то, что я немецким языком владею. С офицером, ведшим допрос, без переводчика общалась. Так я оказалась в Лепельском концлагере. Поместили меня в барак, где наши девушки-пленные содержались. Человек сорок нас там собралось. В большинстве своем в плену при таких же обстоятельствах, как и я, оказались – ранеными и контуженными. В лагере они за больными и ранеными ухаживали, на кухне работали. Охрана над ними издевалась как могла. Особенно теми, кто помоложе. Били и насиловали их постоянно. На девчонках живого места не было. Меня не трогали. Видно, от своего начальства указание имели. Охраняли нас украинцы, прошедшие обучение в «Травниках»[91]. Сволочи, живодеры и извращенцы… Командовали ими немцы из охранных частей СС. Частенько в лагерь наведывались и абверовцы. Их сразу отличить можно – чистенькие такие все, культурные. Если кого избить надо, охрану вызывают. Сами не пачкаются. С пленными спокойно разговаривают, сигаретами угощают. После их отъезда из лагеря потом обычно десятка полтора пленных в грузовике вывозилось. Посещали нас и предатели, те, кто в РННА[92] немцам служат. Да и казаки несколько раз приезжали. Из руководства полка я никого в плену не видела. От тех раненых, с кем мы вместе в плен попали, мало кто в живых остался. Многие еще по дороге в лагерь умерли. Меня на допросы часто вызывали. Все пытались вызнать, кто я, как попала в полк. Держалась своей легенды. Пробовали из меня что-то вышибать, ничего не получилось. Причем допрашивали наши же – украинцы, русские и белорусы, что перешли на сторону врага. Бросят животом на лавку, лупанут пару раз плеткой или резиновым шлангом по спине: «Говори!» Хоть и больно, но я терпела. Стояла на своем. С нашими говорила только на немецком. Требовала к себе нормального отношения. Может, именно поэтому мне немцы и поверили. Перевели в лагерь, где содержались местные жители, собранные для отправки в Германию. В том лагере пробыла двадцать дней – удалось сбежать. Там был сортир за колючей проволокой, и выводили туда по десять человек, а я увязалась одиннадцатой. Конвойные нас не считали. Потому и повезло. Конвоиры вовнутрь не заходили, на улице стояли, курили да разговоры вели. Когда все вышли, я затаилась, дождалась, когда остальных уведут в лагерь. Я выскочила и дала ходу. Сутки скрывалась в лесу, а потом краем дороги пошла на запад. Уже на следующие сутки услышала канонаду. А потом в лесу нарвалась на наших разведчиков. Их группа по немецким тылам шарилась – диверсии на дорогах совершала. Старшим там был старший сержант Петр Гренишкин. Мы с ним переговорили, я ему свой платок предъявила и попросила помощи. Вернуться назад через линию фронта они не могли, выделить людей для моего сопровождения тоже. Поэтому взяли с собой. Почти месяц «гуляли» по немецким тылам. Хорошо так погуляли. До Орши и Витебска дошли и назад к Лепелю вернулись. Почти каждый день немцам и их прихлебателям хвосты накручивали. Я подсчет вела, так вот во время рейда мы более тысячи солдат противника жизни лишили. Два десятка танков и почти сотню автомашин уничтожили. Более двух десятков мостов сожгли. Вместе с партизанами на аэродроме под Витебском радиостанцию вывели из строя и два десятка самолетов захватили. Часть из них за линию фронта отправили. Немцы за нами охоту организовали. Против нас даже части с фронта специально снимали. Погоню посылали. Но мы благодаря Петру всегда вовремя уходили. Пару ягдкоманд на ноль помножили. Сначала нас всего двенадцать человек было, а когда к своим вышли, уже почти три сотни набралось. И это с учетом потерь, что несли в боях. Пока шли, пленных из рук немцев и гитлеровцев освобождали, небольшие группы партизан к себе присоединяли. После Витебска часть бойцов с партизанами осталась. Старший сержант оказался из отряда Саши Могилевича. Помнишь такого? – Ну как же не помнить, если я его и отправлял под Минск. – Прости, забыла. Так вот. Петр многие тактические приемы использовал из тех, что ты сам применял, когда из Бреста свой отряд вел. – Вот как. Я, честно говоря, у себя в отряде бойца с такой фамилией не помню. – А он и не шел с тобой. К Могилевичу в августе прошлого 1941 года со своей группой присоединился. Командиром рейдовой группы был. До этого в 6-м кавкорпусе сражался. А до приемов, специального обмундирования и снаряжения сам дошел. Мне об этом рассказала Аня – радистка группы Гренишкина. Она с Петром практически с самого начала войны вместе воевала. Она вообще о Петре много чего интересного рассказала. Талантливый и смелый парень. Нас из кучи передряг вытащил. – Интересно. Самородок, значит. Не знаешь, что с ним и его группой потом было? – Как не знать! После возвращения по моему представлению Петра повысили в звании и назначили командиром разведроты в твоей бывшей бригаде. Там он и воевал до расформирования бригады. За свое мужество и героизм получил несколько орденов. Офицером стал. Осенью его вроде как на батальон поставили. По идее он должен быть все еще на Белорусском фронте. – Понятно. Куда ты теперь? – Как куда? В бригаду, на свою штатную должность. Возьмешь? – Конечно. Глава 18 Новый год в Москве Оставшееся время до Нового года пролетело незаметно. 30-го я почти весь день провел у «операторов» ГШ – уточняли и согласовывали весь комплекс вопросов, связанных с подготовкой десанта. На основе выкладок я доказывал необходимость выделения в наше распоряжение более крупных сил авиации. То, что было запланировано, в лучшем случаи хватило бы на одну волну. Дали мне поработать и с разведсводками, и с картами. Пусть они в целом и повторяли те, что я смотрел в нашем наркомате, но были некоторые нюансы, на которые стоило обратить внимание, – например, охрана мостов, содержание дорог, размещение моторизованных сил и гарнизонов противника. В итоге я предложил кроме сил бригады использовать в составе десанта еще несколько лыжных батальонов. Они нужны были для удара на Круглое, целью которого было – перерезать еще одну дорогу на Острогожск с тем, чтобы не допустить отхода врага на запад. Кроме того в плане практически не рассматривался вопрос пополнения десанта личным составом на случай затяжных боев в окружении и неудачи наших войск при прорыве фронта противника. Выслушав мои доводы в ГШ, согласились с ними и предложили остаться в Москве еще на два дня для окончательного решения всех возникших вопросов. В качестве компенсации предложили 2 билета на вечернее представление Московского цирка. Кто бы отказался, а я нет. Тем более что представление должно было пройти в старом[93] здании цирка на Цветном, где всегда была своя неповторимая атмосфера и запахи, большой манеж и зрительный зал на почти 2 тыс. человек! Очень хотелось увидеть вживую, а не на киноэкране, выступление «клоуна номер один» – Карандаша[94] и его собаки Кляксы, воздушных канатоходцев Хибина. Вечер удался. Пусть даже моя давняя мечта и не осуществилась. Карандаш вместе с бригадой цирка выступал где-то на фронте. Мы с огромным удовольствием посмотрели цирковой спектакль «Трое наших»[95]. О чем был спектакль? «Трое наших» – это наши разведчики[96], действовавшие в тылу врага. Благодаря их смекалке и ловкости фашисты терпели большие неудачи. На арене проходили бои мотоциклистов, борьба за лошадь, акробатическая клоунада двух пьяных немецких солдат. В финале на манеж выехал настоящий танк и раздавил вражеские доты. Игравший партизана артист Смирнов при помощи трамплина делал вместе с мотоциклом прыжок на расстояние около шести метров, поднимался на мотоцикле по высокому и крутому скату, шедшему с арены на сцену, бросал гранату в немецкий штаб, и он взрывался и горел. Было смешно и захватывающе интересно. Весь заполненный до отказа зал грохотал над репризами и выходками главных героев. Вместе со всеми хохотали и мы. Порой мне казалось, что купол от смеха упадет нам на голову. Но ничего, выдержал. Домой решили идти пешком. В воздухе кружился легкий и невесомый снежок. Морозец пощипывал щеки. Мы, наслаждаясь вечером и погодой, не торопясь, шли темным улицам столицы. Несмотря на позднее время и скорый комендантский час, на улице, в трамваях, на входе в метро – везде было многолюдно и царило предпраздничное оживление. Работали магазины, коммерческие кафе и рестораны. Москвичи, как всегда, спешили по своим делам. Многие несли покупки и елки. Их продавали с машин и на специализированных елочных базарах. Мы тоже не удержались и купили елочку… В квартире сразу же густо запахло смолой. В связи с поздним временем сначала решили ее поставить на следующий день, но не удержались и, сдвинув в сторону стол, до полуночи провозились с установкой и украшением ели. В качестве игрушек пошли конфеты и фрукты из полученного в наркомате новогоднего пайка. Очень даже неплохо вышло. Утром в ГШ меня ждал сюрприз – все предложения и вопросы, поднятые мной, были уже согласованы и утверждены. Так что я мог заниматься своими делами. А их была куча. Для начала нужно было проконтролировать вопрос с получением новогодних подарков от трудящихся Москвы для бойцов части и найти подарок Тане. С получением подарков все было в порядке. Когда приехал в наркомат, машины и политруки уже ждали меня. Мне оставалось только отдать им накладную и показать, куда и к кому надо обращаться. Так что до обеда тяжелогруженые машины убыли в расположение, и я был уверен, что подарки бойцам поступят вовремя. Найти подарок Тане оказалось сложнее. Нет, в магазинах был довольно большой выбор, и я все никак не мог определиться, что же мне хочется ей подарить. В итоге остановился на золотом кольце с крупным синим сапфиром.