Я, убивший тебя под Моздоком, Так мечтал о вулкане далеком! Как я грезил на волжском приволье Хоть разок прокатиться в гондоле! Но ведь я не пришел с пистолетом Отнимать итальянское лето, Но ведь пули мои не свистели Над священной землей Рафаэля! Здесь я выстрелил! Здесь, где родился, Где собой и друзьями гордился, Где былины о наших народах Никогда не звучат в переводах. Разве среднего Дона излучина Иностранным ученым изучена? Нашу землю – Россию, Расею — Разве ты распахал и засеял? Нет! Тебя привезли в эшелоне Для захвата далеких колоний, Чтобы крест из ларца из фамильного Вырастал до размеров могильного… Я не дам свою родину вывезти За простор чужеземных морей! Я стреляю – и нет справедливости Справедливее пули моей! Никогда ты здесь не жил и не был!.. Но разбросано в снежных полях Итальянское синее небо, Застекленное в мертвых глазах… Получив свою порцию свинца и стали, итальянцы с венграми поуспокоились, закопались в снег и старались лишний раз не отсвечивать. Да и некогда им было нас атаковать – об отступлении нужно было думать, и чем быстрее, тем лучше. Войска нашего Воронежского фронта на правом берегу Дона прорвали 1-ю линии обороны Южной группы войск противника и успешно продвигались общим направлением на Острогожск. Насколько я знаю из донесений разведки, линия обороны здесь представляет собой систему опорных пунктов, расположенных на высотах, в населенных пунктах и отдельных рощах. В каждом из них в зависимости от его размера и тактической значимости имелся гарнизон в составе взвода, роты или батальона. Местность в глубине обороны была пересечена оврагами, руслами малых рек, перелесками. Эти естественные препятствия были использованы немцами для укрепления обороны. Наиболее прочные опорные пункты ими оборудованы в селениях Сторожевое 1-е и Урыво-Покровское, а также в так называемой «Ореховой роще» на высоте 185. Расположенный на высоте 185 опорный пункт являлся ключевой позицией противника. Его захват облегчал прорыв всей обороны врага. Наши об этом прекрасно знают, а значит, предприняли все необходимые меры для того, чтобы его захватить. Во всяком случае, при обсуждении плана операции в штабе фронта говорилось о выделении инженерно-штурмовой бригады именно для этого. От Воронежского фронта не отставали и войска Донского фронта. Они нанесли мощный удар из района Кантемировки по итальянскому Альпийскому корпусу и прорвали его оборону. Только вот на помощь союзникам явился 24-й танковый корпус вермахта[141]. Рванули туда и другие мобильные резервы 6-й полевой армии, в том числе 26-я пехотная немецкая и 1-я танковая венгерская дивизии (те самые удары, которых я так боялся). На полях от Каменки до Россоши развернулось кровопролитное сражение. Летчики, доставившие очередное пополнение, сообщали о больших потерях там наших танкистов. Но, по их словам, мы ломили немцев. Прорыв наших войск пусть и медленно, но расширялся. А кавалеристы, прорвавшись через линию фронта, вообще уже до Валуек дошли. Ну да будем надеяться на то, что все пройдет как надо и у нас есть шанс дня через два-три встретить своих… Глава 27 Бои в окружении Из воспоминаний Галунова И. К. (альт. ист.) …На роту у нас был один расчет станкового пулемета «Максим» и по расчету РПД на взвод. Автоматов не было, зато винтовки разные – трехлинейки и СВТ – самозарядки Токарева. По две гранаты выдали. Батальон поддерживала огнем артиллерийская батарея, но стреляла она редко, видать, снарядов негусто было. На третий день ночью через позиции врага к нам парни со сбитого еще четыре дня назад планера прорвались. Их планер сел в тылу врага. Из двадцати человек к нам только восемь вернулись. Остальные при приземлении ранения получили и дальше двигаться не могли. Остались у планера прикрывать отход этих восьмерых. За почти неделю мы немцев не видели. Итальянцы и венгры против нас были. В атаки они не ходили, старались обойти наши позиции степью и убежать подальше на запад. Так иногда какой сдуру пальнет в нашу сторону, и дальше идут. Мы им не отвечали. Патроны берегли. В те дни бои в основном шли в районе железной и автомобильных дорог. К концу недели напротив нас появились немцы. Сначала они себя тоже не сильно активно вели. Так, постреливали иногда, с самолетов раза два бомбы бросали. Но понятно было, что они подтягивают силы для атаки. Они изредка закидывали нас минами. Тоже, видно, с боеприпасами тяжело было. Били из ротного миномета, и мины, издавая свист, хлопая, разрывались, то не долетая, то перелетая наши окопы. Как-то под этот свист и хлопки я задремал в ячейке. Разбудил меня удар воздушной волны. Мина попала в навес, раскидала все ветки и засыпала меня снежной и ледяной пылью. В ушах звон стоит, но ни одной царапины… По окопам ходили обозники с плетеными корзинами, раздавали сухари, тушенку, махру и по читку водки. Я свой пить не стал, поставил в ячейке в стенку. Там карман вырыл, гранаты туда положил, фляжку с водой, лопатку саперную. Сижу, курю. А в окопах уже начали менять водку на тушенку, махру, кто на что. Подошли Егор Чупахин и Кабанченко Серега, хорошие уже. Спрашивают: «Вань, ты свой читок пить будешь?» – Не буду и вам не советую. Сейчас немцы пойдут в атаку или нас погонят вперед. Егор говорит: «Че, испугался, што ли? Отобьемся, сват! Давай меняй свой читок на пачку махорки!» Я им говорю: «Если хотите, так берите!» И точно. Где-то через час немцы после довольно сильного минометного обстрела пошли в атаку. Егор вылез из окопа на бруствер и с колена начал стрелять. Его сразу же подстрелили, метрах в двух от окопа. Кабанченко полез за ним, но его тут же в плечо, он в окоп упал, рукой рану зажал, орет… Я ему: «Беги в санбат!» Атаку отбили. Мы с Коротченко Лехой затащили Егора в окоп. У него вся грудь и живот в крови, аж кишки вылезли… Но еще в сознании, здоровый мужик был. Я его перевязываю, а он: «Ваня, дай воды! Б…ди, подстрелили… Помру я, сват… Как там Манька с ребятишками одна останется?..» Санитары унесли его в санбат, он там через сутки и умер… А Серега Кабанченко после ранения опять попал на фронт и то ли в 43-м, то ли в 44 году пропал без вести… В последние дни до прихода наших немцы раз пять пытались сбить нас с высот. Артобстрел проведут, минами закидают, значит, жди атаку. Атаки мы их отбивали, ребята в батальоне крепкие подобрались, многие уже до этого пороха нанюхались, таких на пушку не возьмешь. Сами тоже не раз в контратаки поднимались, врукопашную пару раз сходились. Там тогда не зевай, кто кого. Только ослабли ребята, кормили плоховато, а немцы на нашем участке крупные были как на подбор. Так мы, кто поздоровее, немцев покрупнее на себя брали, разбирали на ходу до рукопашной. Штыки с СВТшек поснимали все. Он у них как кинжал, и в бою удобней, когда штык у тебя в руке. Ведь в рукопашном бою если штык на винтовке и промажешь при уколе, тебе хана почти на все сто. А когда он в руке, если не оробел, русский человек – зверь. В рукопашной самое главное – не оробеть, не думать, что убьют, не зевать, бить надо быстро, сильно и не стоять на месте, вертеться, чтоб сзади никто не ударил. Я в первой рукопашной немца лопаткой убил. Он на меня бежал с винтовкой без штыка, я на него. В правой руке лопатка саперная, в левой штык от СВТ. Быстро все произошло… Он стволом меня хотел в живот ткнуть, я левой удар отбил, он проскочил. Я: «С-сука!!! – и с разворота как саданул ребром лопаты снизу по шее, аж искры с каски вылетели. – Убивать меня пришел, мандавошка лубошная?!» У него голова, как шляпа от подсолнушка, обвисла набок, сразу осел… Ножом бить тоже приходилось… После рукопашной возвращаешься весь в крови, своей, чужой… Да, крови пролилось там много… Зато вода была только из речушки, почти ручей. За ней ходили по очереди, то мы, то немцы. Когда к вечеру стрельба затихает, одни убитых собирают, кто-то за водой идет. Тут уже ни мы, ни немцы не стреляли. И патронов маловато, и наши артиллеристы почти не вели огонь по их позициям. Кинут два-три снаряда и выдохлись. Зато немцы мин и снарядов не жалели, каждый день по окопам кидали. Вот так мы эти три дня и простояли в обороне. Потом все попритихло. Немцы прекратили атаки, лишь иногда постреливали с минометов. Вскоре пришла радостная весть, что мы соединились с войсками, наступавшими с фронта. Правда, с линии обороны нас не сняли, надо было удерживать внутреннее кольцо окружения вокруг врага. Конечно, это было не очень хорошо, могли бы и на отдых отвезти, зато снабжение улучшилось, пополнение прибыло. А то от нашей роты всего пять десятков парней и осталось. И это от почти двух сотен высадившихся… Из воспоминаний старшины Кармазина Ю. М. (альт. ист.) В окружении нам пришлось держаться пять дней, с 13 по 18 января, пока к нам не пробились танкисты 15-го танкового корпуса 3-й танковой армии Донского фронта и передовой отряд 309-й стрелковой дивизии 40-й армии Воронежского фронта. Они завершили окружение части соединений 6-й полевой армии немцев, 2-й венгерской армии, итальянского Альпийского корпуса. В боях я вновь получил осколочное ранение в ногу, но оставался в строю, так как от батальона нас осталось всего около сотни человек, а фронт надо было держать. Вот мы и держались, пока не подошли наши части. Они нас сменили, и меня в третий раз отправили на излечение в госпиталь. На фронт я больше не вернулся. Моя рана оказалась сильно запущенной, пошел воспалительный процесс. Так что часть ноги врачам пришлось ампутировать. Поэтому меня комиссовали и списали подчистую. За бои в Алексеевке меня наградили 2-м орденом Боевого Красного Знамени… Из воспоминаний военврача 116-го военного госпиталя 2-й венгерской королевской армии Шоморяи Лайоша (реал. ист.) …17 января. Температура —40 постоянно днем и ночью. Редко днем понижается до —35. Теплая одежда и валенки жизненно необходимы. Вчера я получил плохую новость: южнее Воронежа началось крупное русское наступление. Они вклинились в венгерскую оборону. Думаю, что речь идет о нашем корпусе. Ужасно представить отступление по такому морозу. 19 января. Наконец-то мы все знаем. По рассказам отступавших, 80 тысяч русских при поддержке 300 танков атаковали венгров на 8-километровом участке фронта. 7-й корпус стал запланированной жертвой. Измученные годом войны, венгры не смогли удержать оборону, и линия фронта расплылась как масло, и все бежали куда глаза глядят. Паника была жуткой. Раненые погибли от холода. Несколько дней отступавшие шли без пищи и воды в 40-градусный мороз. Отставшие от колонн породнились со смертью. Русские танки и пехота преследовали венгров на расстоянии выстрела. 7-й корпус был уничтожен, 60 % личного состава погибло. Дисциплина утрачена полностью. Я был спасен от неминуемой смерти, так как находился не на передовой, а в тыловом госпитале. Глава 28 Есть «котел»! Неужели все кончилось и мы наконец-то соединились со своими? Даже не верится! Все эти дни мы жили надеждой на соединение с наступающими войсками. Хотя знали, что оно будет не скорым. По планам командования коридор к нам должны были пробить на третьи сутки операции, а реально произошло только к концу пятых суток нашего «сидения» в Алексеевке. Оно и понятно. Германское командование с целью ликвидации прорывов линии фронта ввело в сражение все свои резервы, но остановить продвижение наших войск так и не смогло. Парни рвались к нам как могли. Так что мы без претензий. Пришли – уже хорошо. Жаль только, что много хороших ребят за эти дни полегло. Из руководства прикомандированных к нам бригад и батальонов практически никого не осталось. Да и сами эти части по численности теперь представляют собой не больше роты и имеют в своем строю от 50 до 130 человек. Практически весь их комсостав погиб в боях или при доставке в район высадки. Поэтому во главе подразделений стоят мои командиры, а сами подразделения введены в состав моей бригады.