— Погодите, — окликнул Петр. Мужчина обернулся. — Слушаю вас. — Забыл узнать, как вас зовут. — Простите. Я — Воронов Аристарх Тимофеевич, а это моя дочь — Елизавета Воронова. У вас есть еще какие-то вопросы? — Больше нет. Ступайте, — разрешил Елисеев. Вместе с Колычевым он приступил к проверке документов. Всех подозрительных чоновцы выводили из здания, где ждали несколько подвод. Остальных пока просили оставаться на местах. Арестованных набралось около дюжины. Сопротивления никто больше не оказывал. Многих впечатлил пример с Лехой-конокрадом. Тот, как выяснилось, даже не был цыганом. Кроме воровства коней, за ним числилось много других преступлений. Некоторые «подвиги» тянули на высшую меру социальной справедливости, то есть на расстрел. Неудивительно, что Леха пошел на столь отчаянные действия. Все это Петр услышал от Колычева. Закончив с гостями «Михалыча», сыщики принялись трясти хозяина ресторана и его прислугу. Быстро выяснилось, что торговал тот с многочисленными нарушениями, а его патент на продажу спиртных напитков и вовсе был просрочен. Все это тянуло минимум на закрытие заведения и арест Платона Сергеевича Соболева, владельца этого злачного места. Однако Колычев удивил Петра. Вместо того, чтобы тащить господина Соболева в камеру, Борис отвел насмерть перепуганного хозяйчика в отдельный кабинет, где приступил к процессу вербовки того в сексоты. Соболев долго не ломался. Он согласился сотрудничать с уголовным розыском и, более того, в порядке аванса дал ценную наколку на квартиру скупщика краденых вещей. К нему Колычев и Петр поехали сразу же после обыска в ресторане. Облава оказалась удачной. В сети угрозыска попало много разной публики, но, к сожалению, не было ни членов банды дровосеков, ни хитрого вора с грустными глазами, над делом которого сыщики сейчас плотно работали. Петр долго думал, как затеять разговор о Федоре. Колычев помог ему решиться, заметив, что товарища что-то гложет. — Говори, что стряслось, — потребовал он. — Вижу, у тебя на душе кошки скребутся. — Борь, в общем, можешь со мной, все что угодно делать — хоть прямо сейчас арестовывай… — Прям-таки арестовывай? — усмехнулся Колычев, но взгляд его стал жестким, как наждак. — Да, Борь. Я, наверное, служебное преступление совершил. Даже не наверное, а точно… Елисеев запнулся. — Ух ты… Вот как заговорил. Ну-ка, давай, раскалывайся, чего натворил за эти полчаса, что я тебя не видел, — нахмурился Колычев. — Тут дело такое: в ресторане сидел мой старый приятель, еще с детства. Федя Глушков… — Не слышал о таком. И что с ним такого плохого с этим Глушковым? — Дезертир он. А вдобавок еще и с ворами да бандитами связан. Петр опустил глаза. — Короче, я его отпустил. — То есть как — отпустил? — ошалел Колычев. — Да так: сказал, чтобы через четверть часа и духу его в ресторане не было. — Здорово живешь! Так ты еще и служебную тайну какому-то бандюгану выдал. Предупредил, что облава будет? — Да. Колычев задумчиво протянул: — М-да, и впрямь наворотил ты, брат, де-лов. — Я же сказал: хоть сейчас можешь меня арестовать, — вскинул подбородок Петр. — Под арест ты всегда пойти успеешь. За этим не заржавеет. Лучше поясни, какие такие резоны тебя побудили на самоуправство пойти? — Я Федьку хорошо знаю. Не конченный он человек, еще исправиться может. Я ему шанс дал: прийти к нам и во всем честно признаться. Если не сделает, сам из-под земли достану и в губрозыск приведу. — Значит, шанс человеку дал… — Губы Колычева сложились в узкую полоску. Петр осторожно посмотрел на старшего товарища, а тот стоял, глядя в невидимую точку. — Людям надо верить, — наконец сказал Борис. — Окажись я на твоем месте, думаю, также бы поступил. И не только я. Губрозыск не только наказывать должен. Мы — не царская полиция, нам не человека в кутузку посадить нужно, чтобы потом забыть о его существовании. Мы будто лекари: если можем кого-то спасти, то хоть из кожи вывернись, а сделай. И точка! Правильно ты поступил, Петр. И что помог Федору, и, что мне рассказал, не испугался. — А товарищ Янсон? — Не переживай: с ним я поговорю. Товарищ Янсон — настоящий большевик. И тоже зрит в корень. Но, если подведет тебя Федор, ты знаешь, что делать. Верно? — Верно, — кивнул Елисеев. Глава 10 Уже было хорошо за полночь, когда все задействованные в облаве сотрудники угрозыска собрались в кабинете Янсона. Начальник выглядел довольным. Часто щурился и улыбался, приглаживая жесткие черные волосы. — Доложите о результатах, — потребовал он. Сыщики докладывали по очереди. Янсон благодушно кивал. — Неплохо, товарищи, неплохо, — сказал он в конце. — Уголовная шушера надолго запомнит этот день. Всем, кроме дежурного, разрешаю разойтись по домам. Отличившиеся будут отмечены в приказе. Не помня себя, Петр добрался до съемного угла и без сознания упал на кровать. Сил даже поужинать не осталось. Утром Колычева вызвали к телефону. Звонил старший милиционер Терещенко из Пань-кинского отделения. Район Панькино хоть формально и относился к городу, все равно оставался деревня деревней и располагался на выселках. Народ там проживал соответствующий. По сводкам Панькино проходило как одна из самых опасных частей города. За всем этим беспокойным хозяйством присматривало Панькинское отделение милиции, в котором служило четверо милиционеров. — Терещенко на двух подозрительных субчиков наткнулся, — сообщил Колычев. — Приезжие, снимают целый дом в Панькино. По вечерам музыка, пир горой и дым коромыслом. Кутят напропалую: пьянки и женщины легкого поведения табунами. На что гуляют — непонятно. Нигде не работают, среди командировочных не числятся — Терещенко аккуратно проверил. — Будем брать? — загорелся Петр. — Экий ты скорый… А основания? — охладил его Колычев. — Обыск сделаем. — Так тебе прокурор и дал постановление на обыск! Я ж говорил — плохо ты нашего прокурора знаешь. Он без веских оснований даже не почешется. — Давай без постановления! Борис повертел пальцем у виска. — С ума сошел! Да нас потом поганой тряпкой из розыска погонят. — Победителей не судят, — уверенно заявил Елисеев. — Мы ж ради правого дела стараемся. Ну не верю я, что эта публика чистенькая. Честный человек деньгами разбрасываться не станет. — А! — махнул рукой Колычев. — Давай сначала с Терещенко поговорим, а там разберемся. Старший милиционер Терещенко был смугл и круглолиц. Ради солидности отрастил длинные запорожские усы, которые во время встречи с сыщиками подкручивал толстым пальцем, лишенным ногтя. — Значица так, — с характерным южным напевом говорил он, — двое их. Приехали вроде как из Петрограда, но это по слухам. Один высокий, второй с меня ростом. Высокого Гришей зовут, а его напарника Сеней. — Фамилии знаешь? — спросил Колычев. — Нет. Я старался на глаза им не попадаться, через своих людей поспрашивал. Но точно не рабоче-крестьянского происхождения. Поначалу вели себя тихо, а потом как прорвало. Вчера вообще гулеванили так, что окна дрожали. Соседи жаловались, так у них чуть было до драки не дошло. Колычев обменялся взглядами с Елисеевым. — Гулеванили, говоришь… Отмечали удачное дело? — Кто ж его знает, — вздохнул Терещенко. — Мабуть и так. Мне не удивительно. — По-воровскому разговаривают? — Еще как! Что ни слово, то мат или блатная музыка. Я бы им сам шеи посворачивал, как куренкам. И без того в районе неспокойно, а тут еще эта парочка образовалась. Но вы сказали, что залетных воров ищете, так я их трогать повременил. Однако решать с ними нужно, они мне уже давно поперек горла стали. — Порешаем, — сказал Колычев. — Только нахрапом переть не надо. Нужно поумней провернуть. Говоришь, соседи на них жаловались?