Дачесс взглянула на рисунок, улыбнулась. — Неужели у меня такие здоровенные зубищи? Она принялась легонько щипать Робина за бока. Он залился смехом столь звонким, что Стар погрозила им обоим: не шумите. — Расскажи про Билли Блю Рэдли, — попросил Робин. — Написано, что он не ведал страха. Однажды ограбил банк и скрылся, причем так подстроил, что шериф искал его за тысячу миль. — Значит, он был плохой. — Нет, он заботился о своих. Грабил ради друзей, а они всё равно что семья. — Дачесс прижала ладонь к грудке Робина. — Чувствуешь? В тебе пульсирует кровь Билли Блю Рэдли. И во мне тоже. Мы с тобой — вне закона. — Ты — наверное. А я — вряд ли. — Нет, мы оба. — Как же так? Твой папа и мой папа — они разные люди. — Ну и что? — Дачесс, едва касаясь, взяла Робина за подбородок, приподняла его мордашку. — Рэдли-то мы с маминой стороны. Если наши отцы ни на что не годились, это ерунда. Мы с тобой одинаковые. Повтори. — Мы одинаковые. Когда настало время, свет пригасили, для Стар вынесли стул. Она уселась перед посетителями и спела несколько чужих песен и парочку собственных. Один тип — из тех, с кем она выпивала, — после каждой песни свистел, и вопил, и всячески выражал восторг. — Скоты, — констатировала Дачесс. — Скоты, — согласился Робин. — Не произноси это слово. Вопивший резко встал, махнул в сторону Стар и сгреб пятерней свои яйца. Еще и вякнул что-то, урод, — словно намекнул: могу всякого порассказать. Обозвал их мать недавалкой. Выдвинул предположение, что она — лесба. Дачесс вскочила, схватила стакан и швырнула обидчику под ноги. Стакан, понятно, разбился, у выродка челюсть отвисла. Дачесс раскинула руки: мол, так и буду стоять, так и буду. Робин дотянулся до ее ладони, взмолился: — Садись, Дачесс. Пожалуйста, садись. Она опустила глаза, прочла страх на мордашке брата. Взглянула на мать, которая одними губами произносила то же самое: садись, пожалуйста. Козлище продолжал таращиться. Дачесс показала ему средний палец и наконец-то села. Робин как раз допил содовую, когда Стар позвала Дачесс, заворковала: моя деточка, мол, поет куда лучше своей мамочки. Дачесс вжалась в спинку диванчика. Пускай Стар сколько угодно просит, пускай эти, в баре, оглядываются на нее, манят авансовыми аплодисментами. Раньше — да, раньше она пела — и в комнате, и под душем, и во дворе. Маленькая была, ни фига не смыслила насчет жизни. Стар заявила, что дочь у нее сегодня не в духе, ну а она сейчас еще споет — под занавес. Робин оставил карандаши, глядел на мать как на последнюю из благословенных. — Моя любимая песня. — Знаю, — сказала Дачесс. Допев, Стар сошла с подиума, взяла предназначенный ей конверт и спрятала в сумочку. Баксов пятьдесят там было, наверное. Тот ублюдок вырос перед ней и хвать за задницу своей лапой. Дачесс выскочила из кабинки прежде, чем Робин успел пискнуть «не надо». Миг — и она возле матери; быстрый наклон — и в руке у нее осколок стекла. Стар оттолкнула мужчину; он качнулся, но легко восстановил равновесие. Сжал кулак, хотел замахнуться и вдруг заметил: смотрят почему-то не на него, от взглядов будто ниточки тянутся, а ведут — вниз. Он опустил глаза. Вот она, перед ним — хрупкая, готовая на всё, с зазубренным осколком, нацеленным ему в горло. — Я — Дачесс Дэй Рэдли, и я вне закона. А ты — пидор, тебя на барном табурете имеют. Сейчас я тебе башку отрежу. Из кабинки донеслись крики Робина — слабые, жалкие. Стар схватила дочь за запястье и трясла ее руку до тех пор, пока пальцы не разжались, не выпустили осколок. Несколько человек бросились между Дачесс и этим уродом, принялись увещевать. Бармен налил всем за счет заведения. Стар погнала Дачесс к двери, на ходу сгребла Робина в охапку. На парковке было темно. Они отыскали «Джип», уселись. Тут-то Стар на нее и набросилась. Орать стала: Дачесс — глупая, тот человек ей вреда не причинил бы, у нее все было под контролем, она не нуждалась в защите тринадцатилетней девчонки. Дачесс слушала молча. Ждала, когда мать выпустит пар. Наконец Стар выдохлась. Протянула руку к ключу зажигания. — Тебе сейчас ехать нельзя. — Я в порядке. Стар посмотрелась в зеркало, поправила волосы. — А я тебе не дам везти моего брата, когда ты в таком состоянии. — Сказала же: со мной порядок. — Тогда, значит, и с Винсентом Кингом тоже был порядок. Дачесс видела, что мать заносит руку, но не отвернулась. Приняла пощечину — типа, подумаешь, мелочь какая. На заднем сиденье заплакал Робин. Дачесс вытащила ключ зажигания, перелезла к брату. Пригладила ему волосы, утерла слёзы, помогла натянуть прихваченную из дома пижаму. Часок она подремала, затем перебралась на переднее сиденье и отдала матери ключ. Стар вырулила с парковки, покатила домой. Дачесс сидела рядом, их плечи соприкасались. — Ты помнишь — у Робина в эти выходные день рождения? — тихо произнесла Дачесс. Секундное замешательство, и лишь потом ответ Стар: — Конечно, помню. Он же мой принц. Заныл живот. Своих денег Дачесс не имела, развозила по выходным почту, потела за гроши. — Дай мне денег, я всё организую. — Нет уж, я и сама могу. — Но… — Дачесс, блин, я же сказала, что разберусь. Вера твоя где, а? Она могла бы ответить, что веры у нее убывает с каждым собственным днем рождения, игнорируемым матерью. Машину трясло на ухабах, пока не выехали на хайвей. — Есть хочешь? — спросила Стар. — Я готовила хот-доги. — А соус купить не забыла? Робин любит с соусом. Дачесс устало взглянула на мать. Стар погладила ее по щеке. — Надо было тебе сегодня выйти, спеть со мной. — Для кучки пьяных козлов? Нет уж, пусть этим профессионалы занимаются. Стар вытащила сигарету, сунула в рот, завозилась с зажигалкой. — А сейчас споешь для меня, если я радио включу? — Робин спит. Стар обняла дочь за плечи, привлекла к себе, поцеловала в темечко. На минимальной скорости они ехали по пустынному хайвею. — Сегодня в баре был один парень… у него своя студия. Ну в долине. Так вот, он мне визитку дал и сказал, чтобы обязательно позвонила. Я думаю: это оно самое. Дачесс зевнула. Веки у нее отяжелели, огни на обочинах слились в одну мутную полоску. — А знаешь ли ты, Герцогиня Кейпхейвенская, что я всегда мечтала о дочери? Кстати — очаровательный бантик. Дачесс об этом знала.