Часть 64 из 96 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она шагнула к окну, сделала неприличный жест, нашарила кроссовки, крадучись спустилась на первый этаж и выскользнула в ледяную ночь.
На нем были шерстяные шарф и шапка. Велик стоял, прислоненный к калитке.
— Блин, Томас Ноубл! Ты бросал камешки в окно Мэри-Лу.
— Извини.
— Долго сюда добирался?
— Выехал после ужина; маме сказал, что ночую у друга.
— У тебя же нет друзей.
— В последнее время я общаюсь с Уолтом Герни.
— У которого глаз гноится?
— Это не заразно, если не допускать прямого контакта.
В своем пальто-дутике Томас Ноубл выглядел как стержень пирамиды из автопокрышек.
Они прошли в дальний конец сильно вытянутого прайсовского двора, к прудику, скрытому за деревьями. В один из первых дней у Прайсов Робин битый час просидел над этим прудиком, пока миссис Прайс не соизволила сказать, что рыбы в нем нет.
Они уселись рядом на каменную скамью, прямо под полумесяцем и россыпями звезд.
— Что ты в варежках, как маленький? Робин — и тот носит перчатки.
Томас Ноубл взял ладонь Дачесс, подышал на нее. Он совсем собрался с духом, но Дачесс никак его не ободрила.
— О тебе написали в газете. Ну, в смысле, обо всем, что случилось. Я сохранил заметки.
— Да, я их тоже читала.
— Хорошо бы ты вернулась в школу.
Взгляд на спящие дома — прайсовский и соседние. Утром обитатели таунхауса вскочат по будильнику, поедут на работу — надо же оплачивать счета. Отпуск, накопления на старость, волнение перед родительскими собраниями, непростой выбор, какую машину купить да где Рождество провести — вот их жизнь.
— Хэла многие побаивались, а мне он нравился. Он ведь был суровый только с виду. Я очень, очень тебе сочувствую, Дачесс.
Она взяла пригоршню снега и мяла его в пальцах, пока не заныл каждый суставчик.
— Обдумываю свой следующий шаг. Здесь мне буквально нечем дышать. Жуткий прессинг, хотя с виду все пристойно. Мэри-Лу… Обезглавила бы эту суку!
Томас Ноубл плотнее натянул шапку на уши.
— Хочу вернуться в Кейп-Хейвен. Обещала Робину, что отыщу для нас дом и семью — настоящую, насовсем. Для него это главное.
— Я говорил с мамой. Просил взять тебя и Робина к нам жить, только она…
Дачесс жестом остановила его. Спасла от необходимости озвучивать и комментировать отказ миссис Ноубл.
— Учитывая, как у твоей матери развиваются отношения с почтальоном, скоро она осчастливит тебя братиком или сестричкой.
Томас нахмурился.
— А мне никто не нужен, кроме Робина, — продолжала Дачесс. — Только он совсем малыш. Как по-твоему, Томас Ноубл, безграничное самопожертвование — оно вообще бывает в жизни?
— Конечно. Ты его проявила, когда пошла со мной на зимний бал.
Дачесс улыбнулась.
— Обожаю зиму. Самое мое любимое время года. Здорово, что у нас в Монтане зимы длиннющие и холоднющие.
— И что хорошего?
Томас вскинул недоразвитую руку. Варежка полностью скрывала его изъян.
— Так вот почему ты варежки носишь.
— Ага.
— Слыхал про Уильяма Дэнгса? Бандит, полный отморозок и отменный стрелок. Три банка обчистил, прежде чем его взяли. Так вот у него руки не было по самое плечо.
— Серьезно?
— Да.
Томасова доверчивость, прежде раздражавшая ее, теперь показалась благом.
Дачесс затрясло.
Томас Ноубл снял пальто, набросил ей на плечи.
Затрясло его самого.
— Нас могут увезти очень далеко. В каком штате усыновители найдутся, туда и отправят, — а страна большая.
— Мне это нипочем. Я к тебе приеду.
— Я ни в ком не нуждаюсь.
— Знаю. Ты самая сильная девочка из всех, кого я встречал. И самая красивая. Можешь меня стукнуть, я все равно скажу: моя жизнь стала в миллион раз лучше, когда в ней появилась ты. Раньше со мной никто не говорил. Все только смеялись, шептались и пальцами показывали. Теперь всё иначе. И я уверен, что…
Тут Дачесс поцеловала Томаса. Для обоих это было впервые. Из ощущений Дачесс успела отметить только холод Томасовых губ и носа, что ткнулся ей в щеку. Томас опешил, смутился, на поцелуй не ответил. Дачесс отпрянула от него, села боком, уставилась на пруд и бросила:
— Заткнись.
— Я же ничего не сказал.
— Ты собирался.
Некоторое время они вдыхали морозный туман.
— Хэл говорил, надо дойти до исходной точки и отматывать обратно.
— А мы сейчас где?
— Вряд ли это имеет значение.
— Где бы мы ни находились, хорошо бы там немножко побыть.
Они еще посидели, держась за руки. Встали, пошли к дому. Прайсовский двор казался склепом, в котором упокоилась весна. В доме остались чемодан и младший брат — а больше ничего у Дачесс и не было. Вот свободна она или необратимо проклята — при таком-то минимуме багажа?
Томас Ноубл стряхнул снег с велосипедного сиденья.
— Как ты меня нашел? — спросила Дачесс, возвращая ему пальто.
— Мама спросила адрес у этой вашей Шелли.
— Ясно.
Он оседлал велосипед.
— Стой. Почему ты нагрянул среди ночи?
— С тобой хотел повидаться.
— Ну-ну, договаривай. Я тебя насквозь вижу.
— Я его ищу. Дарка этого. Каждый день после уроков еду на ранчо Рэдли и прочесываю участок леса.
— Вполне можешь наткнуться на труп.
— Сразу полегчало бы.
Томас, не крутя педали, покатил по подъездной аллее. Дачесс вышла вслед за ним на улицу. В очередной раз отметила ряды аккуратных почтовых ящиков с фамилиями, надписанными масляной краской: «Купер», «Льюис», «Нелсон». Робину нравилось вслух читать эти фамилии — он тогда живее воображал себя членом той или иной семьи.
— Томас Ноубл…